С того момента, я часто тайком приходил на твои занятия — поглазеть и, вдохновившись, написать новую песню. Песни и тексты полились из меня потоком. Некоторые я успешно записал с группой, некоторые хранил в столе, в секретном месте, под кипой бумажного барахла. Я всегда хотел быть твоим супергероем, а потерял тебя из-за такой глупости. Ты принесла мне успех, моя Звезда! Песни, вдохновленные тобой, заметили, нас заметили... Как жаль, что я не могу поделится этим с тобой, как раньше тебя обнять и закружить по гостиной.

        Ты перестала любить обнимашки. Я и не пытаюсь к тебе подойти, но ты стала чаще отталкивать маму и папу, поясняя, что уже слишком взрослая для этого. Пират Билли... Ты стала очень серьёзной и грустной, особенно после травмы. Тогда, с больной лодыжкой, ты позволяла за собой ухаживать и мне даже посчастливилось обнять тебя несколько раз, поддержать, когда ты теряла равновесие, увидеть как на несколько мгновений тают ледники в твоих глазах-океанах, но затем там наступало «Послезавтра», в наказание за мою крохотную надежду на прощение. А с момента твоего восстановления и самостоятельной ходьбы, в твоих океанах всё небо закрыл ураганный шторм. Бросая взгляд на тебя, при встрече на кухне, в коридоре или во дворе, мне слышался гул ледяного ветра и хотелось поёжиться... Это я сделал с тобой?! 

       Проходило время, но я никак не мог забыть тот океан с китами, с одиночеством, всю глубину своей вины, всё что услышал и увидел в твоих глазах. Как бы не успокаивал себя, что ты ничего подобного никогда не говорила и не имела ввиду, — это не помогало. Сейчас я чувствую себя последней сволочью на планете, потому что радуюсь, что ты снова повредила ногу (и, Слава Всевышнему, не так сильно, как в прошлый раз!) и нуждаешься в моей помощи, снова позволяешь своему взгляду немного оттаять. Снова маленькая хрупкая малышка, рядом с которой я чувствую себя супергероем!

Последствия.

         Ты пропала на весь день. Я места себе не находил, отменил репетицию в гараже Джима Картера и встречу с Мелиссой. Она обиделась, но к черту Мелиссу! К черту весь мир, если тебе плохо, а я не знаю где ты! 

    Билли!!! Ну почему ты оставила свой смартфон дома и смылась неизвестно куда?!

     Мама обзвонила все твои места, а я обошел все кафешки, улицы и места в которых ты могла быть, и даже те, где не могла. Тебя никто не видел! Не представляю что творится с родителями, но меня просто трясет от волнения. Упрямая моя Пират, мое Сокровище. Моя пре-е-елесть, меня охватил нервный смех и в ту же секунду угас. Это, всем знакомое высказывание, лишь подтверждало мою нездоровую одержимость тобой. И, к сожалению, никак не помогало тебя поскорее отыскать. Родители поехали тебя искать, оставив меня дома, на случай если ты вернешься. Уже закат и мое сердце будто зажато в чьём-то кулаке. Подолгу не позволяю себе дышать, наказывая за то, что выпустил тебя из дома в таком состоянии. Машина! Наконец-то!!! Я стрелой во двор, чтобы увидеть тебя, но там только Мэгги, белая как молоко, и Патрик, с серым, словно вмиг постаревшим, лицом. Увидев меня, их надежда гаснет так же быстро.

 — Ма-ам, я звоню в полицию! 

— Финн, мы были там, в отделении полиции...и в пяти больницах... её не начнут искать, пока не пройдет 24 часа! — её дрожащий, еле шепчущий голос говорил всем насколько она на пределе. 

— Тогда едем снова по улицам, опросим всех кто мог её видеть! 

       Мы нашли тебя, когда обратили внимание на неприятного парня склонившегося над тобой. Твои, светлые как лучи солнца, волосы пленили мои глаза и заполнили грудь желанным кислородом. Билл! Я держал тебя плачущую на руках и хотелось подарить тебе не просто скейт, а весь мир: все океаны и реки, земли и горы, все небо со звёздами! Зацеловать все твои синяки, царапины и ушибы, и рассеять на молекулы все что может тебя расстроить. Приковать тебя к себе или спрятать в сундук с сокровищами, и никому не показывать...нет, не в сундук...в большую красивую шкатулку, ты стала бы моей прекрасной балериной...

      Стоп! Кончики пальцев покалывает. Я уже чувствую, что это перебор, хотя остановиться не могу. Вспоминаю слова Джима в детстве — про женитьбу и балерину. Кожа на спине и лицо начали гореть от этих мыслей, я слишком хочу, чтобы ты была только моей, сестрёнка, и мне не по себе от этого признания. Слова тупого выродка Пита въелись мне в сознание и медленно и мучительно грызут меня. Но... плевать! Если ты позволишь мне снова обнимать тебя — больше никто не посмеет мне указывать, как к тебе относится! Мы — родные брат и сестра! Я сколько угодно могу тебя любить! 

 — Мам, думаю, стоит обратится к психологу — меня пугает её состояние. Это снова депрессия или что-то похожее? Она месяцами почти не выходила из комнаты, а теперь сбегает на весь день и вредит себе. 

— Дорогой мой, ты думаешь она специально повредила ногу? Или... Финн... неужели ты думаешь, что она интересовалась запрещенными препаратами? — недоумение мамы поразило меня. Она ведь должна лучше всех знать свою дочь! 

— Нет, Мэгги! — нарушил своё молчание отец, — Билли, которая не ест мясо, не пьёт даже втихаря пиво, не выносит курящих... и запрещёнными препаратами?! Нет, точно нет. 

— И она ведь сказала, что тот урод чем-то задел её скейт, потому она упала. Но меня беспокоит, что Билли совсем не позаботилась о том, куда и в какое время отправилась, а ещё весь день наверняка ничего не ела! Где она была столько времени? Она говорила с тобой о том, что её беспокоит? Эта претензия утром... Что-то ведь побудило её выплеснуть эти эмоции.  Мама, ты знала об этом, слышала раньше? — я надеялся, что с ними она более близка.

      Но чем больше думал обо всём этом — тем больше фактов говорило о том, что она закрылась от всех после того, как я отдалился и закрылся от неё. Это всё моя вина! И теперь, надежда была на то, что хороший психолог сможет помочь ей решить свои проблемы. Прости меня, Моя Самая Большая Радость в Жизни, я предал твоё доверие из-за своих чувств и пустых страхов! 

     Так хочется поскорее в комнату к ней, просто прилечь рядом и обнять Звёздочку, такую маленькую, одинокую и закрыть от всего мира. Но необходимо поговорить обо всём этом и найти решение. 

— Мэг, дорогая, может нам стоит сейчас стать тверже, строже с ней? Переходный период, тринадцать лет, необходимо взять её под контроль, чтобы это не повторилось. Стоит серьезно поговорить и определить рамки дозволенного. Психологи нужны тем, кто сопли распускает. Наша барышня не из сопливых, она сильная, со своим характером, и сейчас нужно выставить черту, за которую она не должна переступать. Мы должны давать ей опору, но и определять границы пространства в котором ей развиваться. Абсолютная свобода не всегда верный выбор, я думаю. 

     Тринадцать лет, о Господи! Мне казалось, она старше! Если мне скоро восемнадцать, то ей должно быть четырнадцать! Декабрь...ну конечно, значит малышке Билли тринадцать с половиной лет, а я уже вижу в ней прекрасную девушку и, уверен, видят все парни вокруг. Тот подонок, что склонился над ней на улице, явно не воспринимал мою сестру как тринадцатилетку, с этой её расстёгнутой кофтой и открытым топом! От этих мыслей у меня мороз по коже и кулаки сжались сами собой, до белых костяшек. Чего он хотел от нее?! Догадаться легко!

        В дверь позвонили и мы все инстинктивно посмотрели на часы — 3.37 ночи. Это оказались полицейские — они нашли ее скейт (подписанный большими буквами «Билли Пайрет Айлиш») и немного крови на тротуаре, от раздёртой руки. Офицеры явно были не в восторге, сообщая эту новость. Но родители с облегчением рассказали, что нашли дочь. Им пришлось поехать в участок, чтобы подробно рассказать всё, отозвать заявление о пропаже, забрать скейт и уладить всё с бумажками. А я отправился к ней.

 — Билл, ты спишь? — она не шелохнулась, поэтому я, обойдя свою постель на полу, едва дыша, прилёг рядом с ней и обнял. Моя крошка резко вздрогнула и проснулась. 

— Мне надо в туалет — резко встала, едва я слез с края кровати, пропуская тебя, и тут же ахнула и покачнулась. Я успел схватить обеими руками — за талию с одной стороны и за предплечье с другой, но ты стряхнула мою руку с плеча и, высвободившись, хромая пошла в уборную. 

— Осторожнее, кретин! Меня всё болит, и я вообще не люблю, когда меня резко хватают! — Билли, ты вздрогнула и поёжилась, вспомнив что-то. И это не ускользнуло от меня, я проследовал за тобой. 

— Я всего лишь не дал тебе упасть. Расскажешь что там случилось? И что вообще с тобой происходит? Сегодня утром, ты как с цепи сорвалась! 

— Не твое дело, придурок! Ты в туалет за мной пойдешь?! 

— Послушай, тебе нельзя вставать. «Постельный режим», «признаки сотрясения» помнишь? Может закружится голова. Я волнуюсь, не хочу, чтоб ты растянулась не дойдя до туалета и доломала свои ноги. Уже жалею, что не оставили тебя в больнице! Ты невыносимо упряма, Пират! Не закрывай дверь на замок, пока я не буду знать, что у тебя на уме! 

— Хочешь поссать вместе со мной, двойным прицельным водопадом? — из-за двери раздался смешок, затем ещё один погромче. 

      Наконец ты не выдержала и сама начала смеяться с того, что сказала и заразила меня. Я стоял за дверью и наслаждался твоим громким задорным смехом и сам радовался от души. Это заняло минуты три-четыре, пока наконец мы успокоились. Ты открыла дверь и, едва увидев меня, снова сложилась пополам от смеха. Я, естественно, также не сдержался. Ну как можно говорить с тобой о чем-то серьезном? И все же, мне было хорошо в этот момент. Я словил себя на мысли, что очень давно не слышал твоего заразительного смеха, моя Билли! Подхватив обоими руками за талию и слегка приподняв над полом, понёс тебя в комнату. Ты всё ещё смеялась, когда я аккуратно поставил на ноги своё сокровище и посмотрел в такие красивые светло-голубые глаза. Именно в этот момент, они резко глянули вверх и вбок, затем на секунду глазные яблоки выпучились и, когда всё прошло, ты сама отвела взгляд в сторону.

       Не стоит!  Аккуратно взяв за подбородок, поднял это прекрасное лицо, и снова посмотрел в них, пытаясь сказать: 

  «Ты прекрасна! Всегда! Я люблю тебя, сестрёнка! Простишь меня? Позволишь снова обнимать?» 

     Твои глаза всё понимали, но не отвечали мне ни «нет», ни «да». Я смотрел и смотрел в них. Затем, всё же обнял тебя, нежно и бережно, почувствовав, как ты расслабилась и обняла меня в ответ. Моё запредельное счастье! Мы стояли так очень долго. Мы с тобой давно научились узнавать мысли друг друга, просто по глазам. Мне всегда казалось, что эта связь есть у всех детей одних родителей, и странно до сих пор, знать, что это не так. Эту тишину пора было прерывать, не всё можно было сказать глазами. 

— Билл, солнце, что с тобой? Я весь день волновался за тебя — спросил я тихо, чуть отстранив  от себя. Сердце билось как в погоне, точнее при побеге. Я хотел бы избежать этого разговора, ты ведь честная, открытая, прямая. Ты не станешь мне сейчас врать...

 — Что со мной?! Финнеас!!! Блядь!!! Что с тобой?! Ты избегал меня два года, словно я чумная! Ни с чего вообще! Ты, самый близкий мне и самый любимый человек, вдруг заявил что тебе надо работать над песнями, которых на самом деле и не было! Заявил, что ты слишком взрослый, чтобы возиться с малявками; перестал меня пускать в свою комнату, словно я обворовала тебя! Ты пригласил туда весь уличный сброд с нашего района, всех, кроме меня ! — эта детская обида и разочарование в её глазах уплотняли тяжелый ком в моей груди. — Тебе вдруг стало наплевать на меня: что я делаю, куда хожу, как добираюсь домой вечером, после хора или танцев! Как я чувствовала себя все это время? Брошенной и никому не нужной! — твой голос дрожит, но тон повышается 

— Мой мир перевернулся с ног на голову! И теперь ты, хладнокровный долбоеб, говоришь, что волновался весь день?! — на последнем предложении ты сорвалась на крик и попыталась освободится из кольца моих рук, рухнула на мою кровать, а я не мог заставить себя пошевелиться. Просто смотрел сверху вниз. Ты ковыряла свои острые ногти и крутила два крупных кольца на правой руке. Затем подняла голову на меня и её дёрнуло в бок. Но ты снова взглянула и продолжила, уже тише, со слезами в глазах и заметно дёргающейся бровью: 

— Скажи что-нибудь, братец. За что ты вдруг меня возненавидел? Твоя пафосная персона взрослого крутого музыканта не позволяла быть рядом с младшей сестрой? Или я мешала тебе водить к себе в комнату всяких шалав? А днём? Чем я так накосячила, что ты даже днём на кухне не мог попить со мной чай с блинами? Ты помнишь эти сраные блины, что я готовила впервые в своей жизни, Финнеас? Для тебя... 

     Слезы заливали твоё лицо, ты не всхлипывала, просто шёпотом говорила всё это, пока они заволакивали твои ясные глаза и нежные щеки, катились по твоим пухлым губам... и я в ужасе чувствовал, как хочу прикоснуться к этим губам, слизнуть все слезы!  Я, наверное, как шизик, смотрел на твои губы, потому что ты снова опустила голову на свои приклеенные длинные ногти и спрятала лицо от меня. 

     Твою ж мать, они правы! Я люблю тебя не... не как сестру...я всё правильно сделал тогда... наверное... Нельзя приближаться к тебе. Но как, моя милая, объяснить это тебе? Как не причинить ещё больше боли? Ведь я пообещал себе, что если смогу к тебе приблизиться, смогу обнимать — то больше никогда не брошу тебя. Мне стало противно от самого себя и стыдно за эти свои чувства и мысли, за то, как я поступил с тобой из-за них. Я стоял над тобой и не знал, как себя наказать за то, в чём признался себе же. 

— Каково мне было, по-твоему? — тихо продолжала ты, теребя браслет с побрякушками. — Каково было слышать тупую дичь о том, что ты любишь меня настолько, что это давно вышло за границы братских чувств?! Очевидно же, ты меня на дух не переносишь... или стыдишься. Твоим друзьям, наверное, лучше не показывать дёрганную сестричку? Все ведь стало хуже, да? Давай, покажи мне эти дёрганья на своем лице, продемонстрируй моего внутреннего монстра — хочу наглядно увидеть, как ужасно это выглядит! Я стала изгоем не только твоей комнаты и нашего дома, Финнеас, теперь я так чувствую себя везде! 

       Я так хотел скрыть от тебя свои мысли, моя родная, любимая... сестра, моё странное пристрастие. Но видеть твою боль из-за собственной трусости —  нет сил. Когда-то, я был твоим рыцарем и защитником. Сейчас — трус и шизик (или даже чертов извращенец !), мне нечего терять, теперь я могу отпустить на волю всю болезненную воду, что застилает мне глаза. Опустившись на пол перед твоими ногами — согнутой, стоящей на полу и прямой, лежащей на кровати, — я не знаю, что мне делать.  Куда деть свои руки, они ведь привыкли тебя обнимать. 

— Я люблю тебя, Билл...... — я сказал это именно так, как хотел, выдохнув весь воздух, все силы и чувства. Обнял твою одинокую здоровую ногу, стоящую на полу. — Это правда... прости меня, — больше я не мог ничего выговорить, уронил голову на твою здоровую коленку. 

       В тот момент я даже не подумал, как это выглядит. Ведь ты была в шортах, после наложения гипса. Нет, не в тех вульгарно-коротких шортах, в которых ходят девицы твоего и старше возраста. Они скорее были мужскими, широкими, бежевыми, похожими на мои летние шорты (может они и мои, их привезла мама в больницу, чтобы забрать тебя оттуда в них, после того, как разрезали твои любимые широкие штаны). Наконец посмотрел в мои любимые огромные океаны твоих глаз, позволив им утопить меня, позволив тебе захватить меня полностью и заглянуть мне прямо в душу. Хочу, чтоб ты увидела там всё остальное, всё, что не могу тебе сказать. 

     Тринадцать с половиной лет! Я никогда не был уверен, что верю в Бога, тем более так же сильно, как мать с отцом, но если он есть — ему должно быть тошно смотреть на такого как я, мечтающего поцеловать свою несовершеннолетнюю сестру. 

— Это из-за Пита и его драных россказней? — я кивнул, всё так же глядя на тебя. Ты аккуратно, не касаясь ногтями, вытирала слёзы с моего лица. 

— Не бросай меня больше никогда, — это тихий предупреждающий шёпот. 

    Такой сильный взрослый взгляд и такой глубокий, завораживающий шёпот, который могли бы счесть за угрозу, те, кто не видел сейчас твоих глаз. Он зашелестел на моём лице, как легкий ночной бриз, и позволил мне снова дышать рядом с тобой. Дышать, а не перебиваться редкими короткими вдохами...