ЧАСТЬ I. БЕЗ ТЕБЯ

Я раньше думала, что если
сфотографируешь кого-нибудь, то никогда
этого человека не потеряешь. Но теперь я понимаю,
что все наоборот. Наши фотографии показывают
нам все, что мы потеряли.

Тони Парсонс

Каждый из нас живет с болью,
другое дело – как ты к ней относишься.
Как к боли бессмысленной и изнуряющей –
или как к боли, приближающей тебя к исцелению.

Эльчин Сафарли

Я снимаю с фотоаппарата китовый* объектив, аккуратно надеваю на него крышки с обеих сторон и убираю в коробку. Меняю объектив на портретник. Сегодня — мой последний день в Далласе, и единственное, что я хочу запечатлеть: людей. Проверяю, достаточно ли места на моей карте памяти, вставляю аккумулятор в фотоаппарат и вешаю его на шею. Теперь, кажется, готова.

Выхожу на улицу, закрываю дом ключом и провожаю взглядом заходящее солнце. Мой маршрут предельно прост: идти прямо, вдоль мостовой набережной реки Тринити.

Сейчас, когда на дворе ноябрь, погода стабильно придерживается четырнадцати градусов по Цельсию, и я снимаю с себя кожаную куртку, надетую поверх толстовки, ведь из-за нее начинаю чувствовать себя слишком жарко. Я делаю несколько снимков, пока бреду до набережной. Останавливаюсь, чтобы снять небо, а потом сжимаю зубы, поняв, что случайно включила не тот режим, кручу колесико и выбираю «ручной». Регулирую диафрагму и выдержку, надеясь угадать, с какими выбранными параметрами картинка окажется наиболее удачной, а затем, листая полученные кадры, иду дальше. Я снимаю все, что вижу на пути, но по большей мере, конечно же, людей. На их лицах беззаботные улыбки — все наслаждаются летом. Прохожу мимо Pizza Hut и фотографирую вывеску... Так, на всякий случай.

Я действительно люблю фотографировать. Наверное, это помогает мне запомнить, запечатлеть лучшие моменты моей жизни. Клик. Клик. Я сделала еще пару снимков. Не смотря на то, какой тяжестью обладает фотоаппарат с объективом, я легко иду, перескакивая через редкие лужи. Я словно иду по этим местам впервые. С любознательностью, присущей ребенку, я пытаюсь рассмотреть каждую мелочь. Я просто хочу запомнить все это. Фотография и реальность — разные вещи, честное слово. Фотография никогда не сможет передать реальность, а реальность — фотографию.

— Бэт, ты тут? — я захожу в небольшую булочную. Первая точка на моем маршруте.

Присев за барную стойку, я заказываю горячий шоколад. Как обычно. Заправляю волосы за ухо, жду, пока рыжеволосая Бэт, тридцатилетняя женщина, работающая тут, сделает мой напиток. На ней все тот же фартук, что и обычно, волосы завязаны в тугой хвост, а на лице ни тени усталости. Она, наверное, действительно радуется своей жизни.
— Как, уезжаешь? Насовсем?

Я люблю это место. Тишина и уют, который я встречаю тут, кажется, совсем не соответствует остальному Далласу, который является ну-у-у слишком шумным. Может быть, это из-за того, что моя квартира расположена в одном из самых шумных домов города, а, может быть, размеры этого города никогда не позволят ему успокоиться. Мой дом — нечто невероятное! Он затихает, наверное, ближе к двум часам ночи, а в семь утра вновь просыпается, громкие голоса соседей раздаются по всему подъезду. Некоторые даже не закрывают двери, оставляя их открытыми, чтобы было удобнее переговариваться. Приглашают друг друга в гости, наливают горячий малиновый чай и угощают имбирными печеньями, рассказывая истории из жизни. Люди в моем доме слишком близки. Мой дом — последняя точка на моем маршруте.

— Не грусти. Я буду тебе писать, — я пытаюсь слабо улыбнуться, взяв шоколад из рук Бэт.

Заходит еще один клиент, а значит, она уже не может общаться со мной. Она вежливо обслуживает его, а я продолжаю пить горячий шоколад. Странно, наверное, пить шоколад летом. Вроде как, все стараются запастись охлаждающими напитками вроде холодной воды, газировки или чего-то покрепче, а я просто люблю шоколад. Вот и все.

— Я хочу сфотографировать тебя, ладно?

Я беру в руки камеру, вопросительно посмотрев на Бэт. Она оглядывает себя с ног до головы.

— Я ужасно выгляжу, — она протирает руки полотенцем, поджав губы.

Я хотела рассмеяться, но посчитала, что это будет слишком неуместно, неловко и не к чему. Я отрицательно мотаю головой, а потом делаю несколько снимков: Бэт смотрит на свое отражение в зеркале, пытаясь улыбнуться; Бэт склонилась над кассой, перекладывая туда деньги; Бэт смотрит в камеру, в ее глазах отражается веселье, а на губах играет приветливая улыбка, которой она встречает меня каждый раз, когда я захожу к ней.

— Все так, как должно быть. Понимаешь... Я хочу сделать настоящие фотографии. Реалистичные. Я хочу запомнить все таким, каким оно и является.

Бэт с пониманием кивает. Я еще раз проверяю, правильный ли e-mail адрес она мне дала, а потом, грустно взглянув на нее, застреваю в дверях. Наверное, я вижу ее в последний раз. Последняя встреча в нашей жизни... Я больше никогда не увижу эту женщину, да?

— Прощай, — слово срывается с моих слов, и я уношусь прочь от кафе.

Не хочу, чтобы она начала говорить о том, как ей жаль, что я уезжаю, как она будет скучать и тому подобное. Я не хочу, чтобы что-то заставило меня остаться. Я не хочу этого. Конечно, я сомневаюсь, что смогла бы сейчас передумать. Слишком поздно. Но и уезжать лишь с печалью в глазах, поверьте, тоже не хочется. Все в груди сжималось от мыслей, что я оставляю позади в буквальном смысле все: друзей, дом, город, родителей...

Я иду по набережной, смотрю на лениво плывущие облака и наслаждаюсь таким уютным вечерним шумом, когда все спешат разойтись по домам, но улица продолжает держать тебя в своих объятиях.

Останавливаюсь, чтобы сделать фотографии нескольких уличных художников, рисующих разные картины: кто-то рисует оранжевое небо, кто-то — ветвистую дорогу, а кто-то портрет остановившейся девушки. Клик. Клик.

— Би-и-илл! — я ударяю ладошкой по протянутой ладони парня, рисующего продолжающийся пляж, который даже кажется бесконечным. Я несколько раз смотрю на его картину, словно онемев от восторга. Какая же это красота! Делаю пару кадров. На память. — Я же говорила тебе, ты просто прирожденный художник!

Я обнимаю парня так крепко, как могу. А затем, встав со скамейки, прошу его продолжить рисование. Клик. Клик. Затем, окликнув его, я ловлю момент, когда Билл искренне улыбается, смахивая со лба выступившую испарину. Его бронзовый загар слегка блестит на солнце. Он продолжает трудиться.

— Так тяжело говорить: «прощай», — он грустно выдыхает, смотря на точку прямо перед собой.

Слова успевают вылететь изо рта, прежде чем я успеваю подумать.

— Я обязательно приеду к вам еще. И я буду следить за обновлениями в твоем блоге, помнишь? Новый пост каждые три дня... Ну, ладно, на крайний случай — пять.

Я тихо смеюсь, наблюдая за тем, как улыбка расползается по его лицу. Я даже не помню, когда мы познакомились. Кажется, что я знаю его вечность. С самого детства. Он был таким смешным маленьким мальчиком с бледной кожей и тысячей веснушек, что теперь, превратившись во взрослого парня, он выглядит просто очаровательно.

Я погладила его по голове, схватила за руку и проверила наличие браслета. У нас были одинаковые браслеты, которые я привезла из Турции, когда ездила туда, кажется... лет в пятнадцать. Это была цепочка серебряного цвета с металлической вставкой, на которой аккуратным подчерком были выведены две буквы: «А» и «Б». Наши иницалы. Символ вечной дружбы.

Как бы мне хотелось верить, что расстояние — не помеха. Что находясь за тысячи километров, я не растеряю всех друзей, найденных тут. Что наши связи не ослабнут, а наоборот, окрепнут. Мне действительно хотелось бы верить в это, но мне так страшно загадывать на будущее, зная, чем все может обернуться. С каждым днем общение с этими людьми будет становиться менее важным для меня. А что потом?

Я даже боюсь представить себе первый день в другом городе. Оторванная от семьи, друзей и прежних привычек, я, должно быть, буду чувствовать себя потерянной. Или нет?

Моя следующая остановка — дом Глории. По пути я покупаю большой рожок клубничного мороженного, несколько раз фотографирую его, а затем принимаюсь есть. Облизываю вкусное лакомство, надеясь не угодить в него носом — это было бы неловко...

Мне кажется, что вот так вот я могла бы блуждать целую вечность. Непринужденно, наслаждаясь каждым мгновением и слишком внимательно рассматривая каждую мелочь, которую не хочу забывать. Я влюблена в этот город. Я люблю абсолютно всех людей, которые живут в нем и мне плевать на то, обижали ли они меня когда-то или нет. Когда ты что-то теряешь, ты начинаешь это ценить, ты прощаешь и действительно любишь. Со мной та же история. Теперь, когда от переезда в другой город меня отделяют какие-то... хм... пять часов, я забываю обо всей боли, что чувствовала тут. Потому что все, что было раньше, не имеет никакого значения в настоящем. Я не загадываю на будущее, я не думаю о прошедшем, я думаю лишь о том, что происходит в данный момент. Только здесь и сейчас.

— Гло, я надеюсь, что ты когда-нибудь начнешь закрывать дверь своего дома!
Я попадаю в дом подруги, дверь которого, как обычно, была открыта. Не знаю, что это за глупейшая привычка. Это же чертовски опасно! Ну, то есть, опасно в любом месте, кроме дома, в котором проживаю я... Не об этом сейчас.

Я нахожу подругу в ее комнате на втором этаже. Она сидит, на голове наушники, из которых льется громкая музыка. Bring Me The Horizon или что-то вроде этого. Глория качает головой в такт, делая слишком резкие движения. На ее коленях ноутбук, она начинает быстро набирать сообщения, совершенно игнорируя меня.

Она что, серьезно не замечает меня?

Пользуясь возможностью, я аккуратно включаю фотоаппарат, оставаясь в дверном проходе. Я навожу камеру на подругу, и объектив пару секунд автоматически настраивает резкость, прежде чем я смогу услышать... Клик. Клик.

Я подхожу к ней и одним движением выдергиваю провод от наушников из ноутбука. Изо рта непроизвольно раздается громкий смех, когда я вижу испуг на лице девушки, который тут же сменяется на гнев. Ой-ой. Сейчас будет плохо.

— Афина, черт! — ну... Как обычно. Если что-то случается, это значит, что я: «Афина черт», — Как же я испугалась.

— Двери закрывать нужно, и музыку слушай... Э-эм... В колонках, хотя бы.

Я указала взглядом на стереосистему подруги, которой та совсем не пользуется. Глория кивнула, сказав, что впредь будет поступать именно так. Хм, знаете ли, я сильно сомневаюсь в этом, если честно.

— Прощальные объятия? — Глория вскакивает с кровати, слишком крепко обнимая меня, так, что воздуха становится слишком мало в легких, а изо рта вырывается еле слышный хрип. Я едва охватываю подругу за спину, начиная сжимать ее так сильно, как только могу. — Ты, блин, какого черта вообще делаешь?

Она отскакивает от меня, нахмурив брови. А я начинаю громко смеяться, а Глория, которая не совсем понимает моего веселья, пару секунд непонятливо смотрит на меня. Я пытаюсь отдышаться, но новая порция смеха вырывается изо рта. Я вымученно схватываюсь за живот, увидев переменившееся лицо подруги.

Иногда все ее эмоции можно прочитать на ее лице, и от этого так смешно, серьезно. Она напрочь лишена умения держать что-то внутри себя, поэтому, когда Глория чего-то не понимает, ее лоб морщится, рот слегка приоткрывается, а глаза становятся размерами с орбиты. Серьезно, это нужно видеть!

Я делаю еще несколько снимков, в то время как Глория смотрит четко в объектив камеры.

— Ты такая красавица! — восхищенно бросаю я, показав подруги фотографии.

Естественно, было бы слишком удивительно, если бы она не произнесла: «фу!». Слишком самокритична. Слишком неуверенна в себе. И она не напрашивалась на комплименты. Она действительно считала, что на фотографиях получается слишком отвратительно. Полнейшая ложь. Было бы желание, ее опубликовали бы на обложке Vogue, я не шучу.

Глория забрала слегка вьющиеся каштановые волосы в высокий пучок и спустилась на первый этаж. Я последовала за ней. Она стояла у холодильника, прикусив губу и раздумывая, чем бы перекусить.

— Будешь апельсиновый сок? — она достала пачку сока и потрясла ей в воздухе.

Затем она достала два стеклянных стакана и наполнила их до краев. Я же в то время носилась по гостиной, делая разные снимки. Я хотела запомнить все.

***

Завершая свой путь до дома, я сделала целую уйму снимков. Может быть, я фотографировала все подряд, что встречала на своем пути. В любой другой день я бы сочла свои действия глупыми, ведь большая часть из тех снимков, что я имею, никогда не пригодятся мне... Но на этот раз, когда эта прогулка являлась последний, я не могла даже подумать о таком. Все это — моя память. Последние фотографии, сделанные в США. Мой последний день тут.

Я шла размеренным шагом, продолжая смотреть на небо, на возвышающиеся здания где-то вдали, на уходящих людей. Петляя между большими постройками, я оказалась рядом со своим домом, из которого доносилась музыка, а во всех окнах, кроме моих, горел свет.

Я несколько раз щелкнула фотоаппаратом. Клик. Клик.

Даже на фотографии дом казался слишком живым, наполненным энергией, которая буквально лилась через край. Вот таким вот я его и запомню. И мои окна уже никогда не загорятся. Завтра же в мою квартиру въезжают новые жильцы... И это будут уже их окна. Не мои.

— Милая, мы скоро приедем, — защебетала мама в трубку, как только я поднесла телефон к уху.

Я кивнула, но только потом поняла, как сглупила. Конечно, она не могла увидеть этого. Затем, прикусив губу, я обошла всю квартиру, в которой жила весь последний год. Мне не хотелось плакать и бросаться в истерики. Я чувствовала себя опустошенной в этой пустой квартире. Все мои вещи были переложены в коробки, родители планируют забрать к себе некоторую часть этого, а остальное отправляется на помойку. Вот так то. Вещи, которые были важными для меня, теперь не имеют смысла.

Я даже не могу сказать, что особо грустила. Наверное, это не свойственно мне.

Я последний раз подошла к большому окну в своей спальне и открыла его настежь. Холодный вечерний воздух ударил мне в лицо, а я продолжала стоять на этом месте и не могла шелохнуться. В последний раз.

— Афина-а-а! — я услышала голос мамы на лестничной клетке и поспешила закрыть окно.

Я тяжело сглотнула. Ненавижу расставания. В такие моменты хочется... забыться. Я ненавижу смотреть на что-то или кого-то с мыслью, что, может быть, нахожусь тут последний раз, последний раз общаюсь с этим человеком. Разве прощание вообще возможно полюбить? Только... Да никогда, черт возьми. Это абсолютно невозможно. С таким фактом было бы легче смериться, но и это тоже невозможно, увы. Я не сделана из какого-то материала, напоминающего сетку. Я не могу пропустить через себя что-то. Я впитываю все, без остатка. Я чувствую все и не могу отказаться от этого. А жаль.

— Да, мам, я уже иду, — на моем лице играет грустная улыбка. Я последний раз смотрюсь в большое зеркало в прихожей, а потом, накинув джинсовую куртку и рюкзак на плечи, беру в руки чемоданы.

Чуть не забыв, я останавливаюсь, достаю из рюкзака большую сумку для фотоаппарата и укладываю его туда. Никогда не оставляю фотоаппарат в чемодане — боюсь. Каждый раз думаю о том, как эти бедные вещицы бросают в аэропорту, погружая в самолеты, а потом выбрасывают обратно. Благо, все мои вещи находятся в целости и сохранности, но лишняя осторожность будет не лишней, ведь так?

Мама подходит ко мне и целует в лоб, а папа забирает оба чемодана. Все мы спускаемся по лестнице вниз, а затем садимся в машину. Папа погружает чемоданы в багажник, а я прошу: «аккуратнее!». Там же столько всего важного... Мой ноутбук, несколько мелких вещиц, которые могут разбиться, одежда, объективы, несколько фотоаппаратов из моей коллекции, средства личной гигиены, различные дипломы и грамоты, а еще чертова куча барахла, которое я решила повезти с собой. Ну, мало ли, пригодится что-нибудь.

— У тебя когда вылет?

— В час ночи, — я зеваю.

Регистрация начинается за два часа до вылета. У нас впереди еще целый час.

Я смотрю в окно. На улице уже совсем темно, надо же, ночь так резко сменила день! Я прислонилась лбом к окну, провожая Даллас взглядом. Мы проезжаем места, оставившие след в моей памяти, способствующие моему взрослению и всему жизненному пути. Мы проезжаем один из местных парков, и я прикрываю глаза, уносясь на пять лет назад.

Мне четырнадцать. На мне джинсовые шорты и сиреневая футболка-поло, а на улице — типичная июльская жара. Рядом со мной — Уилл, поедающий сладкую вату. А потом, набравшись смелости, я говорю о том, что мечтаю о поцелуе с ним! Сейчас, если честно, та история так забавляет меня. И мне немного стыдно перед Уиллом. У нас было несколько совместных уроков в старшей школе, но я никогда не заговаривала с ним, а лишь отводила глаза, когда он смотрел на меня. Наш первый поцелуй был приторно сладким, я чувствовала на его губах вкус этой ваты. Мы неуклюже столкнулись носами, но сейчас мне кажется, что это было даже немного очаровательно.

Я вновь открываю глаза, когда мы проезжаем мимо моей прежней школы. Папа, ты что, специально выбрал самый длинный путь?

В этот момент мне хочется смеяться и плакать одновременно. Я встречалась с Клэйном в одиннадцатом классе. Какие же слухи ходили... Жуть! Это, пожалуй, самая неприятная история, связанная со старшей школой. Сперва, в коридорах за моей спиной начали перешептываться. Серьезно, я совсем не понимала, почему теперь являюсь объектом всеобщего обсуждения. А потом, однажды в не самый удачный момент оказавшись в не самом удачном месте, я услышала, как чертов Клэйн Уоттер рассказывает своим друзьям о том, как вчерашним вечером залез пальцами мне в трусики. Он жестикулировал руками, красочно описывая то, что никогда не случилось бы. Я бы просто не позволила. Он застыл, увидев меня. Единственное, что я тогда смогла сделать: развернуться и уйти. Я не принимала поражение. Я просто ушла, оставив его наедине со своими эмоциями. И я выиграла.

Мы просто целовались. Ничего и не было.

***

— Ты обещаешь звонить нам каждый-каждый день?

Нет.

— Да, конечно.

— Ты точно проверила, ты положила все документы?

Не знаю.

— Да, все на месте.

— И обязательно кушай, слышишь? Каждый день, Афина! Завтрак, обед, ужин.

Ну ма-а-ам. Этим я уже давно переболела. Я закатываю глаза наверх, а потом, слабо улыбнувшись, киваю, киваю и киваю.

Был у меня такой период, который, наверное, бывает в жизни абсолютно каждой девушки. Я решила похудеть. И знаете, что я делала? Ничего. Точнее... Я ничего не ела. Мама, узнав об этом, слишком долго ругалась, грозилась насильно запихивать в меня еду и начала слишком усиленно следить за этим. Мам, прошло три года.

***

Я прохожу последний пункт регистрации. Меня осматривают сверху донизу, надеясь найти пистолет, наркотики или еще что-нибудь запрещенное. Я снимаю с себя обувь, сумку и ремень и складываю все это в пластиковый контейнер, который тоже внимательно осматривают.

Женщина за мной пикает, охрана напрягается, а потом, увидев, что на ее джинсах есть металлические вставки, заметно расслабляется. Ну, ребята, видимо, в этот раз вам не удалось кого-нибудь поймать.

— Начинается посадка на рейс 518, — холодным голосом говорит какая-то девушка, и информация распространяется по всему зданию аэропорта.

Я, схватив пластиковый контейнер с моими вещами, быстро набрасываю рюкзак на плечи, складываю куртку в него, а затем обуваю кроссовки. Зажав посадочный талон между пальцев, я следую стрелкам указателей и ориентируюсь по людям, что идут впереди меня, надеясь не заблудиться.

Женщина-контролер осматривает наши билеты, а затем люди исчезают в тоннеле, из которого оказываются на борту боинга. Я поджимаю губы: я люблю, когда до самолета нас отвозят на автобусе.

Я захожу в длинный туннель и иду прямо, прямо, прямо. Затем, минуя поворот влево, я оказываюсь перед большой дверью, отделяющей меня от самолета. В дверном проеме стоит, кажется, пилот и одна из стюардесс. Они вежливо приветствуют нас, а внутри самолета я натыкаюсь на еще одну девушку, которая помогает мне найти мое место.

Я дохожу до середины салона и останавливаюсь около трех мест, расположенных ближе к иллюминатору. На двух из них уже сидят люди — молодая девушка и мужчина средних лет, между ними мое место. Должно быть, они тоже летят одни, иначе им бы дали места рядом с родственниками или друзьями.

Неловко протискиваюсь мимо мужчины, а потом, напрочь забыв о рюкзаке, неуклюже перегибаюсь через него, пытаясь положить рюкзак на верхнюю полку. Расправившись с этим, я вновь сажусь на свое место и начинаю распутывать наушники.

Прощай, Даллас.

Китовый* объектив — как правило, это тот объектив,
с которым и продается и производится какой-либо фотоаппарат.ЧАСТЬ I. БЕЗ ТЕБЯ

Я раньше думала, что если
сфотографируешь кого-нибудь, то никогда
этого человека не потеряешь. Но теперь я понимаю,
что все наоборот. Наши фотографии показывают
нам все, что мы потеряли.

Тони Парсонс

Каждый из нас живет с болью,
другое дело – как ты к ней относишься.
Как к боли бессмысленной и изнуряющей –
или как к боли, приближающей тебя к исцелению.

Эльчин Сафарли

Я снимаю с фотоаппарата китовый* объектив, аккуратно надеваю на него крышки с обеих сторон и убираю в коробку. Меняю объектив на портретник. Сегодня — мой последний день в Далласе, и единственное, что я хочу запечатлеть: людей. Проверяю, достаточно ли места на моей карте памяти, вставляю аккумулятор в фотоаппарат и вешаю его на шею. Теперь, кажется, готова.

Выхожу на улицу, закрываю дом ключом и провожаю взглядом заходящее солнце. Мой маршрут предельно прост: идти прямо, вдоль мостовой набережной реки Тринити.

Сейчас, когда на дворе ноябрь, погода стабильно придерживается четырнадцати градусов по Цельсию, и я снимаю с себя кожаную куртку, надетую поверх толстовки, ведь из-за нее начинаю чувствовать себя слишком жарко. Я делаю несколько снимков, пока бреду до набережной. Останавливаюсь, чтобы снять небо, а потом сжимаю зубы, поняв, что случайно включила не тот режим, кручу колесико и выбираю «ручной». Регулирую диафрагму и выдержку, надеясь угадать, с какими выбранными параметрами картинка окажется наиболее удачной, а затем, листая полученные кадры, иду дальше. Я снимаю все, что вижу на пути, но по большей мере, конечно же, людей. На их лицах беззаботные улыбки — все наслаждаются летом. Прохожу мимо Pizza Hut и фотографирую вывеску... Так, на всякий случай.

Я действительно люблю фотографировать. Наверное, это помогает мне запомнить, запечатлеть лучшие моменты моей жизни. Клик. Клик. Я сделала еще пару снимков. Не смотря на то, какой тяжестью обладает фотоаппарат с объективом, я легко иду, перескакивая через редкие лужи. Я словно иду по этим местам впервые. С любознательностью, присущей ребенку, я пытаюсь рассмотреть каждую мелочь. Я просто хочу запомнить все это. Фотография и реальность — разные вещи, честное слово. Фотография никогда не сможет передать реальность, а реальность — фотографию.

— Бэт, ты тут? — я захожу в небольшую булочную. Первая точка на моем маршруте.

Присев за барную стойку, я заказываю горячий шоколад. Как обычно. Заправляю волосы за ухо, жду, пока рыжеволосая Бэт, тридцатилетняя женщина, работающая тут, сделает мой напиток. На ней все тот же фартук, что и обычно, волосы завязаны в тугой хвост, а на лице ни тени усталости. Она, наверное, действительно радуется своей жизни.
— Как, уезжаешь? Насовсем?

Я люблю это место. Тишина и уют, который я встречаю тут, кажется, совсем не соответствует остальному Далласу, который является ну-у-у слишком шумным. Может быть, это из-за того, что моя квартира расположена в одном из самых шумных домов города, а, может быть, размеры этого города никогда не позволят ему успокоиться. Мой дом — нечто невероятное! Он затихает, наверное, ближе к двум часам ночи, а в семь утра вновь просыпается, громкие голоса соседей раздаются по всему подъезду. Некоторые даже не закрывают двери, оставляя их открытыми, чтобы было удобнее переговариваться. Приглашают друг друга в гости, наливают горячий малиновый чай и угощают имбирными печеньями, рассказывая истории из жизни. Люди в моем доме слишком близки. Мой дом — последняя точка на моем маршруте.

— Не грусти. Я буду тебе писать, — я пытаюсь слабо улыбнуться, взяв шоколад из рук Бэт.

Заходит еще один клиент, а значит, она уже не может общаться со мной. Она вежливо обслуживает его, а я продолжаю пить горячий шоколад. Странно, наверное, пить шоколад летом. Вроде как, все стараются запастись охлаждающими напитками вроде холодной воды, газировки или чего-то покрепче, а я просто люблю шоколад. Вот и все.

— Я хочу сфотографировать тебя, ладно?

Я беру в руки камеру, вопросительно посмотрев на Бэт. Она оглядывает себя с ног до головы.

— Я ужасно выгляжу, — она протирает руки полотенцем, поджав губы.

Я хотела рассмеяться, но посчитала, что это будет слишком неуместно, неловко и не к чему. Я отрицательно мотаю головой, а потом делаю несколько снимков: Бэт смотрит на свое отражение в зеркале, пытаясь улыбнуться; Бэт склонилась над кассой, перекладывая туда деньги; Бэт смотрит в камеру, в ее глазах отражается веселье, а на губах играет приветливая улыбка, которой она встречает меня каждый раз, когда я захожу к ней.

— Все так, как должно быть. Понимаешь... Я хочу сделать настоящие фотографии. Реалистичные. Я хочу запомнить все таким, каким оно и является.

Бэт с пониманием кивает. Я еще раз проверяю, правильный ли e-mail адрес она мне дала, а потом, грустно взглянув на нее, застреваю в дверях. Наверное, я вижу ее в последний раз. Последняя встреча в нашей жизни... Я больше никогда не увижу эту женщину, да?

— Прощай, — слово срывается с моих слов, и я уношусь прочь от кафе.

Не хочу, чтобы она начала говорить о том, как ей жаль, что я уезжаю, как она будет скучать и тому подобное. Я не хочу, чтобы что-то заставило меня остаться. Я не хочу этого. Конечно, я сомневаюсь, что смогла бы сейчас передумать. Слишком поздно. Но и уезжать лишь с печалью в глазах, поверьте, тоже не хочется. Все в груди сжималось от мыслей, что я оставляю позади в буквальном смысле все: друзей, дом, город, родителей...

Я иду по набережной, смотрю на лениво плывущие облака и наслаждаюсь таким уютным вечерним шумом, когда все спешат разойтись по домам, но улица продолжает держать тебя в своих объятиях.

Останавливаюсь, чтобы сделать фотографии нескольких уличных художников, рисующих разные картины: кто-то рисует оранжевое небо, кто-то — ветвистую дорогу, а кто-то портрет остановившейся девушки. Клик. Клик.

— Би-и-илл! — я ударяю ладошкой по протянутой ладони парня, рисующего продолжающийся пляж, который даже кажется бесконечным. Я несколько раз смотрю на его картину, словно онемев от восторга. Какая же это красота! Делаю пару кадров. На память. — Я же говорила тебе, ты просто прирожденный художник!

Я обнимаю парня так крепко, как могу. А затем, встав со скамейки, прошу его продолжить рисование. Клик. Клик. Затем, окликнув его, я ловлю момент, когда Билл искренне улыбается, смахивая со лба выступившую испарину. Его бронзовый загар слегка блестит на солнце. Он продолжает трудиться.

— Так тяжело говорить: «прощай», — он грустно выдыхает, смотря на точку прямо перед собой.

Слова успевают вылететь изо рта, прежде чем я успеваю подумать.

— Я обязательно приеду к вам еще. И я буду следить за обновлениями в твоем блоге, помнишь? Новый пост каждые три дня... Ну, ладно, на крайний случай — пять.

Я тихо смеюсь, наблюдая за тем, как улыбка расползается по его лицу. Я даже не помню, когда мы познакомились. Кажется, что я знаю его вечность. С самого детства. Он был таким смешным маленьким мальчиком с бледной кожей и тысячей веснушек, что теперь, превратившись во взрослого парня, он выглядит просто очаровательно.

Я погладила его по голове, схватила за руку и проверила наличие браслета. У нас были одинаковые браслеты, которые я привезла из Турции, когда ездила туда, кажется... лет в пятнадцать. Это была цепочка серебряного цвета с металлической вставкой, на которой аккуратным подчерком были выведены две буквы: «А» и «Б». Наши иницалы. Символ вечной дружбы.

Как бы мне хотелось верить, что расстояние — не помеха. Что находясь за тысячи километров, я не растеряю всех друзей, найденных тут. Что наши связи не ослабнут, а наоборот, окрепнут. Мне действительно хотелось бы верить в это, но мне так страшно загадывать на будущее, зная, чем все может обернуться. С каждым днем общение с этими людьми будет становиться менее важным для меня. А что потом?

Я даже боюсь представить себе первый день в другом городе. Оторванная от семьи, друзей и прежних привычек, я, должно быть, буду чувствовать себя потерянной. Или нет?

Моя следующая остановка — дом Глории. По пути я покупаю большой рожок клубничного мороженного, несколько раз фотографирую его, а затем принимаюсь есть. Облизываю вкусное лакомство, надеясь не угодить в него носом — это было бы неловко...

Мне кажется, что вот так вот я могла бы блуждать целую вечность. Непринужденно, наслаждаясь каждым мгновением и слишком внимательно рассматривая каждую мелочь, которую не хочу забывать. Я влюблена в этот город. Я люблю абсолютно всех людей, которые живут в нем и мне плевать на то, обижали ли они меня когда-то или нет. Когда ты что-то теряешь, ты начинаешь это ценить, ты прощаешь и действительно любишь. Со мной та же история. Теперь, когда от переезда в другой город меня отделяют какие-то... хм... пять часов, я забываю обо всей боли, что чувствовала тут. Потому что все, что было раньше, не имеет никакого значения в настоящем. Я не загадываю на будущее, я не думаю о прошедшем, я думаю лишь о том, что происходит в данный момент. Только здесь и сейчас.

— Гло, я надеюсь, что ты когда-нибудь начнешь закрывать дверь своего дома!
Я попадаю в дом подруги, дверь которого, как обычно, была открыта. Не знаю, что это за глупейшая привычка. Это же чертовски опасно! Ну, то есть, опасно в любом месте, кроме дома, в котором проживаю я... Не об этом сейчас.

Я нахожу подругу в ее комнате на втором этаже. Она сидит, на голове наушники, из которых льется громкая музыка. Bring Me The Horizon или что-то вроде этого. Глория качает головой в такт, делая слишком резкие движения. На ее коленях ноутбук, она начинает быстро набирать сообщения, совершенно игнорируя меня.

Она что, серьезно не замечает меня?

Пользуясь возможностью, я аккуратно включаю фотоаппарат, оставаясь в дверном проходе. Я навожу камеру на подругу, и объектив пару секунд автоматически настраивает резкость, прежде чем я смогу услышать... Клик. Клик.

Я подхожу к ней и одним движением выдергиваю провод от наушников из ноутбука. Изо рта непроизвольно раздается громкий смех, когда я вижу испуг на лице девушки, который тут же сменяется на гнев. Ой-ой. Сейчас будет плохо.

— Афина, черт! — ну... Как обычно. Если что-то случается, это значит, что я: «Афина черт», — Как же я испугалась.

— Двери закрывать нужно, и музыку слушай... Э-эм... В колонках, хотя бы.

Я указала взглядом на стереосистему подруги, которой та совсем не пользуется. Глория кивнула, сказав, что впредь будет поступать именно так. Хм, знаете ли, я сильно сомневаюсь в этом, если честно.

— Прощальные объятия? — Глория вскакивает с кровати, слишком крепко обнимая меня, так, что воздуха становится слишком мало в легких, а изо рта вырывается еле слышный хрип. Я едва охватываю подругу за спину, начиная сжимать ее так сильно, как только могу. — Ты, блин, какого черта вообще делаешь?

Она отскакивает от меня, нахмурив брови. А я начинаю громко смеяться, а Глория, которая не совсем понимает моего веселья, пару секунд непонятливо смотрит на меня. Я пытаюсь отдышаться, но новая порция смеха вырывается изо рта. Я вымученно схватываюсь за живот, увидев переменившееся лицо подруги.

Иногда все ее эмоции можно прочитать на ее лице, и от этого так смешно, серьезно. Она напрочь лишена умения держать что-то внутри себя, поэтому, когда Глория чего-то не понимает, ее лоб морщится, рот слегка приоткрывается, а глаза становятся размерами с орбиты. Серьезно, это нужно видеть!

Я делаю еще несколько снимков, в то время как Глория смотрит четко в объектив камеры.

— Ты такая красавица! — восхищенно бросаю я, показав подруги фотографии.

Естественно, было бы слишком удивительно, если бы она не произнесла: «фу!». Слишком самокритична. Слишком неуверенна в себе. И она не напрашивалась на комплименты. Она действительно считала, что на фотографиях получается слишком отвратительно. Полнейшая ложь. Было бы желание, ее опубликовали бы на обложке Vogue, я не шучу.

Глория забрала слегка вьющиеся каштановые волосы в высокий пучок и спустилась на первый этаж. Я последовала за ней. Она стояла у холодильника, прикусив губу и раздумывая, чем бы перекусить.

— Будешь апельсиновый сок? — она достала пачку сока и потрясла ей в воздухе.

Затем она достала два стеклянных стакана и наполнила их до краев. Я же в то время носилась по гостиной, делая разные снимки. Я хотела запомнить все.

***

Завершая свой путь до дома, я сделала целую уйму снимков. Может быть, я фотографировала все подряд, что встречала на своем пути. В любой другой день я бы сочла свои действия глупыми, ведь большая часть из тех снимков, что я имею, никогда не пригодятся мне... Но на этот раз, когда эта прогулка являлась последний, я не могла даже подумать о таком. Все это — моя память. Последние фотографии, сделанные в США. Мой последний день тут.

Я шла размеренным шагом, продолжая смотреть на небо, на возвышающиеся здания где-то вдали, на уходящих людей. Петляя между большими постройками, я оказалась рядом со своим домом, из которого доносилась музыка, а во всех окнах, кроме моих, горел свет.

Я несколько раз щелкнула фотоаппаратом. Клик. Клик.

Даже на фотографии дом казался слишком живым, наполненным энергией, которая буквально лилась через край. Вот таким вот я его и запомню. И мои окна уже никогда не загорятся. Завтра же в мою квартиру въезжают новые жильцы... И это будут уже их окна. Не мои.

— Милая, мы скоро приедем, — защебетала мама в трубку, как только я поднесла телефон к уху.

Я кивнула, но только потом поняла, как сглупила. Конечно, она не могла увидеть этого. Затем, прикусив губу, я обошла всю квартиру, в которой жила весь последний год. Мне не хотелось плакать и бросаться в истерики. Я чувствовала себя опустошенной в этой пустой квартире. Все мои вещи были переложены в коробки, родители планируют забрать к себе некоторую часть этого, а остальное отправляется на помойку. Вот так то. Вещи, которые были важными для меня, теперь не имеют смысла.

Я даже не могу сказать, что особо грустила. Наверное, это не свойственно мне.

Я последний раз подошла к большому окну в своей спальне и открыла его настежь. Холодный вечерний воздух ударил мне в лицо, а я продолжала стоять на этом месте и не могла шелохнуться. В последний раз.

— Афина-а-а! — я услышала голос мамы на лестничной клетке и поспешила закрыть окно.

Я тяжело сглотнула. Ненавижу расставания. В такие моменты хочется... забыться. Я ненавижу смотреть на что-то или кого-то с мыслью, что, может быть, нахожусь тут последний раз, последний раз общаюсь с этим человеком. Разве прощание вообще возможно полюбить? Только... Да никогда, черт возьми. Это абсолютно невозможно. С таким фактом было бы легче смериться, но и это тоже невозможно, увы. Я не сделана из какого-то материала, напоминающего сетку. Я не могу пропустить через себя что-то. Я впитываю все, без остатка. Я чувствую все и не могу отказаться от этого. А жаль.

— Да, мам, я уже иду, — на моем лице играет грустная улыбка. Я последний раз смотрюсь в большое зеркало в прихожей, а потом, накинув джинсовую куртку и рюкзак на плечи, беру в руки чемоданы.

Чуть не забыв, я останавливаюсь, достаю из рюкзака большую сумку для фотоаппарата и укладываю его туда. Никогда не оставляю фотоаппарат в чемодане — боюсь. Каждый раз думаю о том, как эти бедные вещицы бросают в аэропорту, погружая в самолеты, а потом выбрасывают обратно. Благо, все мои вещи находятся в целости и сохранности, но лишняя осторожность будет не лишней, ведь так?

Мама подходит ко мне и целует в лоб, а папа забирает оба чемодана. Все мы спускаемся по лестнице вниз, а затем садимся в машину. Папа погружает чемоданы в багажник, а я прошу: «аккуратнее!». Там же столько всего важного... Мой ноутбук, несколько мелких вещиц, которые могут разбиться, одежда, объективы, несколько фотоаппаратов из моей коллекции, средства личной гигиены, различные дипломы и грамоты, а еще чертова куча барахла, которое я решила повезти с собой. Ну, мало ли, пригодится что-нибудь.

— У тебя когда вылет?

— В час ночи, — я зеваю.

Регистрация начинается за два часа до вылета. У нас впереди еще целый час.

Я смотрю в окно. На улице уже совсем темно, надо же, ночь так резко сменила день! Я прислонилась лбом к окну, провожая Даллас взглядом. Мы проезжаем места, оставившие след в моей памяти, способствующие моему взрослению и всему жизненному пути. Мы проезжаем один из местных парков, и я прикрываю глаза, уносясь на пять лет назад.

Мне четырнадцать. На мне джинсовые шорты и сиреневая футболка-поло, а на улице — типичная июльская жара. Рядом со мной — Уилл, поедающий сладкую вату. А потом, набравшись смелости, я говорю о том, что мечтаю о поцелуе с ним! Сейчас, если честно, та история так забавляет меня. И мне немного стыдно перед Уиллом. У нас было несколько совместных уроков в старшей школе, но я никогда не заговаривала с ним, а лишь отводила глаза, когда он смотрел на меня. Наш первый поцелуй был приторно сладким, я чувствовала на его губах вкус этой ваты. Мы неуклюже столкнулись носами, но сейчас мне кажется, что это было даже немного очаровательно.

Я вновь открываю глаза, когда мы проезжаем мимо моей прежней школы. Папа, ты что, специально выбрал самый длинный путь?

В этот момент мне хочется смеяться и плакать одновременно. Я встречалась с Клэйном в одиннадцатом классе. Какие же слухи ходили... Жуть! Это, пожалуй, самая неприятная история, связанная со старшей школой. Сперва, в коридорах за моей спиной начали перешептываться. Серьезно, я совсем не понимала, почему теперь являюсь объектом всеобщего обсуждения. А потом, однажды в не самый удачный момент оказавшись в не самом удачном месте, я услышала, как чертов Клэйн Уоттер рассказывает своим друзьям о том, как вчерашним вечером залез пальцами мне в трусики. Он жестикулировал руками, красочно описывая то, что никогда не случилось бы. Я бы просто не позволила. Он застыл, увидев меня. Единственное, что я тогда смогла сделать: развернуться и уйти. Я не принимала поражение. Я просто ушла, оставив его наедине со своими эмоциями. И я выиграла.

Мы просто целовались. Ничего и не было.

***

— Ты обещаешь звонить нам каждый-каждый день?

Нет.

— Да, конечно.

— Ты точно проверила, ты положила все документы?

Не знаю.

— Да, все на месте.

— И обязательно кушай, слышишь? Каждый день, Афина! Завтрак, обед, ужин.

Ну ма-а-ам. Этим я уже давно переболела. Я закатываю глаза наверх, а потом, слабо улыбнувшись, киваю, киваю и киваю.

Был у меня такой период, который, наверное, бывает в жизни абсолютно каждой девушки. Я решила похудеть. И знаете, что я делала? Ничего. Точнее... Я ничего не ела. Мама, узнав об этом, слишком долго ругалась, грозилась насильно запихивать в меня еду и начала слишком усиленно следить за этим. Мам, прошло три года.

***

Я прохожу последний пункт регистрации. Меня осматривают сверху донизу, надеясь найти пистолет, наркотики или еще что-нибудь запрещенное. Я снимаю с себя обувь, сумку и ремень и складываю все это в пластиковый контейнер, который тоже внимательно осматривают.

Женщина за мной пикает, охрана напрягается, а потом, увидев, что на ее джинсах есть металлические вставки, заметно расслабляется. Ну, ребята, видимо, в этот раз вам не удалось кого-нибудь поймать.

— Начинается посадка на рейс 518, — холодным голосом говорит какая-то девушка, и информация распространяется по всему зданию аэропорта.

Я, схватив пластиковый контейнер с моими вещами, быстро набрасываю рюкзак на плечи, складываю куртку в него, а затем обуваю кроссовки. Зажав посадочный талон между пальцев, я следую стрелкам указателей и ориентируюсь по людям, что идут впереди меня, надеясь не заблудиться.

Женщина-контролер осматривает наши билеты, а затем люди исчезают в тоннеле, из которого оказываются на борту боинга. Я поджимаю губы: я люблю, когда до самолета нас отвозят на автобусе.

Я захожу в длинный туннель и иду прямо, прямо, прямо. Затем, минуя поворот влево, я оказываюсь перед большой дверью, отделяющей меня от самолета. В дверном проеме стоит, кажется, пилот и одна из стюардесс. Они вежливо приветствуют нас, а внутри самолета я натыкаюсь на еще одну девушку, которая помогает мне найти мое место.

Я дохожу до середины салона и останавливаюсь около трех мест, расположенных ближе к иллюминатору. На двух из них уже сидят люди — молодая девушка и мужчина средних лет, между ними мое место. Должно быть, они тоже летят одни, иначе им бы дали места рядом с родственниками или друзьями.

Неловко протискиваюсь мимо мужчины, а потом, напрочь забыв о рюкзаке, неуклюже перегибаюсь через него, пытаясь положить рюкзак на верхнюю полку. Расправившись с этим, я вновь сажусь на свое место и начинаю распутывать наушники.

Прощай, Даллас.

Китовый* объектив — как правило, это тот объектив,
с которым и продается и производится какой-либо фотоаппарат.