Похититель надолго оставил блондина наедине с мыслями, должно быть, предоставив возможность смириться с поражением, принять собственное бессилие. О, у Шоуи было достаточно времени, чтобы все обдумать!

— Ну как, моя милая шлюшка отдохнула? — голос похитителя звучал тошнотворно весело, а вид мужчина имел самый цветущий. Да и пахло от него, надо сказать, намного лучше — сказался освежающий душ и какие-то парфюмированные лосьоны.

С кровати не донеслось ни звука. Приблизившись, похититель вздернул лицо тихо лежащего парня, широкой ладонью обхватывая под подбородок и пальцами впиваясь в щеки по боли:

— Как ты должен отвечать, тварь? — недобрые нотки его интонации грозились новой порцией плетей, так что Шоуи осталось лишь сипло выдохнуть:

— Да, господин.

Бесконечно прокручивая в голове произошедшее, он припомнил озвученные мучителем причины того жестокого наказания: неповиновение, сопротивление, оскорбление. Если нужно быть паинькой, чтобы не получить дополнительных ран на спине, Шоуи подчинится.

— Вот видишь, стоило немного проучить — и вот каким покладистым ты стал. Сразу бы так. Запомни: еще хоть раз назовешь меня иначе — язык вырежу. Все понял? — прошипел мужчина, вглядываясь в мутные голубые глаза.

— Да, господин, — бестолково повторил парень таким безэмоциональным тоном, что похититель даже забеспокоился. Неужто кровотечение из ран оказалось сильнее, чем он думал? Жаль будет, если с таким трудом доставшаяся игрушка быстро придет в негодность. Тц, еще возиться с ним!

В ящиках комодов нашлась и аптечка, а Шоуи вздрогнул от бережных прикосновений к своей спине, на секунду словно вернувших в прошлое: осторожничающие руки, страшащиеся навредить, с особенной аккуратностью обрабатывают его раны, наполняя пустующую реберную клетку искрами тепла. Шоуи дернулся и свистяще выдохнул.

«Прости! Не думал, что имитанты могут чувствовать боль...» - шепнуло прошлое.

— Терпи, эта боль послужит тебе уроком, — сурово отозвалось настоящее.

— «Тот, кто не испытывает боли, становится неуправляемым», — пробормотал парень, равнодушно глядя в сторону и открывая вид на идеальный профиль с прямыми, но длинными ресницами, отбрасывающими узорчатые тени на щеки. Высокая переносица, четкая линия подбородка, слегка выступающие скулы. Кажется, этот имитант был создан не только для физического, но и ради эстетического удовольствия. Настолько красив, что невозможно любоваться им с почтительного расстояния, как произведением искусства — хочется схватить, стиснуть в пальцах и раскрошить в пыль.

Похититель слегка удивленно приподнял брови, но остался доволен таким ответом, хоть и странно прозвучавшим:

— Правильно, поэтому я воспитываю тебя через боль. Если будешь хорошо себя вести, то скоро научишься получать удовольствие.

Блондин нравился мужчине таким покорным. Сломив сопротивление, он получил послушного, тихого имитанта, каким и желал его увидеть с того самого дня. Подавление строптивых характеров всегда приносило ни с чем ни сравнимое удовольствие.

Спина под прикосновениями горела, словно бы подсвечивая каждое увечье кожи: красные полосы, кровоподтеки и открытые раны создавали немыслимый узор, напоминая собой роспись на фарфоре. Покончив с обрабатыванием, мужчина уже просто оглаживал ладонями поясницу, водил ими по изгибам талии, вышагивал пальцами вдоль позвоночника, ощущая все распаляющееся возбуждение.

Внезапно послышался тихий-тихий стон, и мужчина на мгновение будто окаменел от потрясения. Это тело и в прошлый раз отозвалось на близость, но сейчас реакция была другой — прохладная кожа будто отогревалась под горячей лаской его рук. Кажется, нежность приручает его куда эффективнее розг.

Проскользнув ладонью под живот, он нащупал полувставший член, помассажировал яички, толкнулся пальцами в развратно приоткрывающееся от частого дыхания колечко. Губы разъехались в ухмылке, голос проурчал над краснеющим ушком:

— Все же ты выносливый — уже готов принять меня снова, — интонация так и сочилась довольством. Блондин же спрятал лицо в подушку, дрожа всем телом и подмахивая задницей в такт движений пальцами. — Какой прогресс! Теперь трахать тебя будет куда приятнее.

Имитант оказался чутким, отзывчивым любовником. Пусть мужчина не был фанатом нежностей, но все же он смог оценить прелесть приглушенных стонов и податливость метающегося по простыням тела. Парень был щедр на реакции, выкрикивая отрывистое «Ах!», когда его за талию насаживали до упора, заполняя изнутри. Однако куда приятнее было с силой надавливать на открытые раны, вырывая из горла мучительное хныканье, перемешавшееся со сбитым от желания дыханием.

— Чувствуешь это? Как боль смешивается с удовольствием? — жарко шептал мужчина, наваливаясь на спину и заставляя вскрикнуть, попытаться вырваться — но безуспешно. — Тш-ш, не сопротивляйся. Лежи смирно, понял?

— Да, господин, — простое неоспоримое послушание и сиплый сорванный голос, звуки которого кроют, начисто лишая самоконтроля.

— Вот так, — с довольством прохрипел мужчина, наощупь находя и с силой стискивая недавно поврежденный сосок, наслаждаясь вспорхнувшим криком. — Хороший мальчик.

В этот раз похититель не спешил даровать Шоуи разрядку, хоть и хвалил, называя «хорошим». Он все удерживал блондина в том пограничном состоянии между агонией и эйфорией, вынуждая балансировать на краю, теряясь и путаясь в ощущениях. Мука и накатывающий восторг, солоноватые губы — то ли от слез, то ли от пота, — горячечный бред, казавшийся безумием. Шоуи казалось, что его лихорадит, точно после простуды, а в голове прошлое слиплось с настоящим, одно от другого не отделить. Чьи на нем руки? Сянши ласкает его? Мадам бьет его? Фансы целует его? Губы такие жаркие, требовательные, властно берущие свое. Шоуи был готов сдаться под натиском, расслабиться в этих хорошо знакомых объятиях, охотно ответить, вскидывая руки на плечи более крупного мужчины и выгнуться в спине под касаниями горячих ладоней, надавливающих на поясницу. Только руки, почему-то, не слушались, оставаясь задранными над головой...

Осознание словно ударило по лицу хлестко и наотмашь. Шоуи дернул головой, выгнулся дугой с риском вывихнуть собственные запястья, но вынудил не ожидавшего сопротивления мужчину скатиться с него, в какой-то момент перевернутого спиной на постель. Шумно сплюнув, блондин прошипел:

— Раз взялся насиловать — так насилуй, чертов «срыватель цветов»¹.

Шоуи твердо вознамерился терпеть и подыгрывать, окончательно выпустить тело из-под контроля, надеясь только дождаться своих героев — уж они-то поквитаются с похитителем, — и не сойти с ума, отрешиться от происходящего. Но покушаться на драгоценные воспоминания, пятнать их тошнотворной реальностью? Этого он позволить не мог.

Похититель выглядел раздосадованным, смотрел на блондина почти разочарованно. Рука замахнулась для пощечины, но, замерев на мгновение, опустилась.

— Было слишком просто... ладно, так даже интереснее. Попробуем другой способ.

Грубо схватив, пленника сдернули с постели и потащили в противоположную часть комнаты, содержимое которой скрывала плотная черная штора. Стоило похитителю отдернуть ее — парень уперся пятками в пол, скользя по глянцевому покрытию и надрывно выкрикивая:

— Не надо! Нет, пожалуйста! Я буду хорошим, правда буду хорошим! Только не это, прошу! Не надо!

Мужчину поразила такая бурная реакция, ведь за плотной материей скрывались всего лишь прутья металлической клетки, точной копии полицейских изоляторов временного содержания. Похититель рассчитывал пустить в ход какие-нибудь дополнительные приемчики, помимо заточения, но прибегать к ним и не понадобилось — имитант пришел в совершеннейшее отчаяние только от вида решетчатой конструкции.

— Надо, мой хороший, надо. Будь ты послушным мальчиком, а не дрянной тварью, мне бы не пришлось прибегать к крайним мерам. Посиди и хорошенько подумай о своем поведении.

Однако впихнуть парня в клетку оказалось непросто — тот отбивался изо всех сил, извернувшись в процессе так, что заехал коленом мужчине в живот. За что был сильно бит, безвольным телом брошен внутрь на жесткий пол, и пристегнут к прутьям со звонким лязгом.

— Нет-нет-нет-нет... — хныкающе частил блондин, вперившись затравленным взглядом в решетку.

— Смирись. Ничего другого тебе не остается, — жестко припечатал мужчина перед уходом, недовольно потирая ушибленный живот, прежде чем исчезнуть за дверью с кодовым замком.

Оставив Шоуи наедине с собой.

Наедине с клеткой.

Голубые глаза смотрели вперед словно в пустоту, но на дне их кружился опасный вихрь, захватывающий с головой и уносящий в дрожь, в ужасные воспоминания. С силой протащив скованные запястья по металлическим прутьям, приближая ладони к лицу, он прикусил себя за ноготь большого пальца, нервно вцепляясь зубами в плоть, зажимая до сдавливающей боли. Тело оцепенело, напрягаясь в каждой мышце. И Шоуи накрыло.

Гомонящая за решеткой толпа, полупьяные выкрики, свист и сальные шуточки. Вонь крови, пота, смешанного с мочой, и даже экскрементов — как и люди, перед смертью имитанты могли обделаться на полу клетки. Металлические прутья со всех сторон и даже небо — отвратительно нависающее небо, — оттенка мертвой стали. Не выбраться, не сбежать. Они только вдвоем: Шоуи и трясущийся от страха мальчишка напротив. Тождественны в переживаемом ужасе. Заперты и стравлены на потеху жадно вглядывающихся зрителей. Грязные «бойцовские клубы» Ласичана, колизей прошлого — все одно. Имитанты, гладиаторы — все едино. «Хлеб и зрелища» сквозь века.

Паренек первым бросается на него — если не можешь навредить истинным обидчикам, то порой для этого подойдет любой. Шоуи не остается в долгу, пусть неумело, но отбиваясь. Никто из них понятия не имеет, что надо делать, но оба поддаются чему-то глубинному, генетически заложенному — желанию выжить любой ценой. Пинки, укусы, царапанье — они на глазах дичают, отчаянно вцепляясь друг в друга, потому что знают — ни один из них не выйдет, пока второй не останется лежать без движения. Шоуи наваливается сверху, неловко тараня противника крепким лбом в нос. Поднимается крик, взбудораживший кровь, но парень по неопытности пропускает тот миг, когда озлобившийся мальчишка, руки которого оказались свободны, впечатывает основание ладони Шоуи в горло — и он забывает, как дышать. Скатывается, хватаясь за шею, раззевая рот в попытке втянуть хоть глоток кислорода, но тот не просачивается сквозь перехваченное спазмом горло. Шоуи катается по земляному полу, стирает пальцы в кровь, оставляя тянущиеся борозды, беспомощно хрипит. И отключается, получив сильный удар ногой в грудь.

В следующий раз, когда того мальчишку выставят против Шоуи, его накрывает яростью. Глаза заволакивает пеленой, когда вспоминает агонию умирающего, через которую ему пришлось пройти. Больше он не допускает такой ошибки — повалив мальчишку, плотно прижимает его руки к бокам, фиксируя бедрами. Кулаками, прилично отбитыми о тела других противников, методично вбивается в лицо обидчика, метясь точно в нос. Тот хрустит под первым же ударом, а дальше только кровь и адреналиновое забытье. Красное, все вокруг красное. Лицо, превращенное в месиво — алое. Лужа под головой мальчишки — алая. Собственные ноющие кулаки вплоть до запястья — алые. Сплошная алая пелена перед глазами. Оскал. Рык, визги. Кто издает такие звуки? Неужели он сам?

Когда дверь клетки распахнулась и его оттащили, услышал только:

— Надо же, живой!

Что-то внутри Шоуи взъярилось: как это живой?! Ну нет уж, так не пойдет! Пусть он сдохнет, пусть все сдохнут! Парень накинулся на сдерживающих его мужчин, поднимая суету в рядах зрителей, творя вокруг хаос, не заботясь о последствиях. Боль от получаемых ударов только подогревала злость, извращая саму его суть. Не человек, не имитант, а какое-то бешеное, демоническое существо. Сколько рук понадобилось, чтобы скрутить его? Сколько ног, чтобы забить до невозможности подняться? И хохот, всюду потусторонний, дикий хохот. Смеялись люди или он сам? Зубы, зубы, зубы. Издевательские улыбки. И довольство, о, как они довольны собой! Какой экземпляр для боев, настоящий берсерк! Не боится боли, наплевал на смерть! Он слышал только «получим пользу» да «извлечем выгоду». Ах, так его зовут Шоуи²? Забыл, все забыл — в голове кровавый туман и глумливый смех. Кто смеется? Кто хочет умереть?!

Долгое, сладкое забытье. Дни, недели, месяцы — сплошь забытье. Кто он, зачем, почему? Какая уже разница! Радовал запах крови, радовали крики взбудораженной толпы, наслаждающейся жестоким весельем. Дикие звери вымерли — люди заняли их место. Здесь — Ад, здесь — демоны преисподней, и Шоуи — один из них. Упивающийся восторгами публики бес. Жестокий принц варваров, плененный на свалке. Помойный принц — вот потеха! Публика зубоскалит, похвала льется, тело ноет после драк. Но они видят его, хоть кто-то наконец его видит! Как тяжко было жить изгоем в собственном доме, может здесь ему самое место? Мусор среди мусора. Отвратительный. Внешнее и внутреннее отныне едино. Пустота заполняется, снег окрашивается алым. Мир окрашивается алым.

Рваный вздох вырывается вместе с облачком пара, согревая холодеющие губы. От спонсоров ему достался старенький слабый электрошокер, противнику — молоток. Казалось бы — несправедливость. Но хоть рука Шоуи, скошенная в плече под ударом, и висела плетью вдоль тела, зато не он сейчас распластался на земле. Не в его застывших глазах отражались прутья клетки, будто даже в посмертии им не сбежать.

— Готов, один готов! — кричали голоса, разливаясь счастливой песнью. А Шоуи вдруг застыл и начисто онемел, вглядываясь в бессмысленную пустоту погасшего взора. Последние мгновения жизни можно считать с коченеющего лица: боль и отчаяние. Кто это с ним сделал?

«Я?.. Это был я?.. Я его... убил?»

Но ведь Шоуи не забирает жизни! Демоны увечат, убивают — люди! Никто не умирал по его вине, никто не смотрел на него с таким... страхом?

— Только не с ним! Нет! Пожалуйста, не закрывайте меня с ним!

— Оружие дадим получше — будет тебе шанс.

А, так вот что значили те слова. Шоуи не понимал, но теперь... он будто очнулся. И чувствовал себя вялым, словно после долгого сна. Его разбудило убийство... человека? Имитанта? Души?.. Но он не может отправиться гореть в преисподнюю, ведь он уже в Аду. Загубил ли он свою душу? Была ли у него душа? Если и была — умерла, стоило ему попасть в Ласичан. Неодушевленные кожаные куклы. Имитанты. Кто он теперь? Кто?

Мир вращался, а Шоуи замер. Затащи его в клетку — не получиться драки. Просто сидит и смотрит. Куда? В пустоту. В бездну. Внутрь себя. Здесь — мертвая ледяная пустыня, бескрайнее ничего, только снег окроплен кровью. Алое на белом — почти красиво. Кто-то тормошит его, встряхивает, пытается всколыхнуть хоть что-то. Получается, потому что Шоуи злиться: просто оставьте его в покое! Красное расширяется, и он рычит, будто позабыл человеческую речь. Совсем спятил, бедняга! Чьи это слова?

Тело окутывает тепло. Незнакомое, пугающее, вынуждающее взвизгнуть и попытаться сбежать. Руки не отпускают, прижимая... не к земляному полу клетки. Здесь так приятно, так тепло, что-то стучит под упирающимися ладонями. Шоуи знает этот звук: сердце. Кто-то прижимает его к своей груди, отдаленно доноситься голос:

— Это же «инкуб», да он с ума сойдет при таком обращении! Хватит клеток, если отойдет — либо используйте по назначению, либо пристрелите.

Шоуи не «инкуб», а «выгода». Что происходит? Что с его телом? Оно, до того онемевшие, начинает крупно дрожать. Так вот что случается, когда замерзшее обдают теплом? Как больно. Как хорошо.

— Хочу... еще... — сипло шепчет, вжимаясь в человека теснее. Горячий, приятный, живой. Он не пахнет кровью. Наконец мир не пахнет кровью.

— Смотрите-ка, а парень ведь прав! Ластиться, просит, надо же!

— Калечный, зато чуткий — чем не развлечение? — доноситься голос сверху. Шоуи кажется, что он распознает в интонации улыбку.

Он и сам улыбается.

Зря, ох как зря!

Зря он это разбудил.

Шоуи научился жить иначе. Научился ласке, любви. Злость переработал в страсть, жестокого демона обратил в инкуба, познал чувственную жажду. Усвоил, что с точки зрения его организма все, что происходит в моменты гнева и моменты сексуального возбуждения — суть одно и то же. Сердце бешено бьется, в венах бурлит и вскипает кровь, он готов наброситься на... противника? Любовника? Не имеет значения. Но секс лучше драки. Теперь Шоуи искал человеческого тепла, а не крови.

После клетки.

До клетки.

Зря, ох как зря!

Во рту ржавый привкус, из-под ногтя большого пальца кровоточит. Прыскает под нос, посмеивается. Выгода, выгода, выгода. Да, он извлечет из случившегося выгоду. Ты только вернись поскорее. Пожалуйста...

Блондин за решеткой тихий. Смотрит безучастно, словно эмоционально выпотрошенный. Что ж, клетка оказала удивительно эффективное воздействие. Мужчина распахивает дверь и выводит своего смирного пленника, возвращая на постель. Весь холодный от долго сидения на полу, кожа бледная как снег. Только яркая роспись радует глаз: алое на белом — так красиво!

— Усвоил урок? Будешь слушаться? — прищурившись, вглядывается с бесстрастное лицо.

Следует незамедлительный ответ:

— Да, господин, — тихо, но покорно.

— Хороший, хороший, — рука оглаживает светлую голову, пристегивая наручниками к изголовью. Неоспоримое послушание возбуждает не меньше болезненных вскриков. Мужчина устраивается между раскрытых бедер, закидывая длинные ноги себе на плечи, и входит без подготовки. Тело наощупь приятно прохладное, но изнутри полыхает жаром — идеальный баланс температур.

Парень быстро заводиться, показывая на лице смены наслаждения и муки. Откликается чутко, стонет и вскрикивает, ластиться и сам подставляет губы под поцелуи. Неужто приручил?

— Хочу еще, — шепчет.

— Да, господин! — выхныкивает.

— Пожалуйста... — молит.

Музыка для ушей! Мужчина почти теряет контроль, потому что сейчас — лучше чем в предыдущие два раза. Вот то, чего он хотел. То, к чему стремился. Не просто безропотно сносит шлепки и удары — реагирует на них как на награду!

— Быстро научился, молодец, — интимно шептал на ушко конвульсивно дергавшемуся в экстазе парню.

Это были долгие, но сладкие часы. Имитант выжал его почти досуха, зато полученное удовольствие выплескивалось через край. Опустившись перед ним на колени со скованными в наручниках, но отключенными от магнита руками, блондин поднял на мучителя голубые глаза:

— Мне почистить вас, господин? Я хорошо это умею.

— Ладно, давай, — расслабился похититель, на выпрямленных руках откидываясь на кровать и наблюдая за ласкающими губами имитанта.

Тот профессионально заглатывал, сцепленными ладонями массажировал яички и основание, язычком щекотал головку. И в момент, когда мужчина изливался ему в рот — впился зубами изо всех сил. Похититель кричал, пытаясь оттолкнуть, да только поздно — Шоуи сплевывает на белый пол кусочек плоти, а кровь заливает постель и пятнает камень.

— Ну вот, теперь чисто, — улыбается он широко, до сведенных в спазме челюстей. — Кровь очистит все.

Металл наручников вписывается прямехонько в висок, мужчина скатывается на пол, не переставая орать в полную силу немаленьких легких.

— Знаешь, на чем мы остановились на самом деле? Мой парень тебя душил, — Шоуи навалился на мужчину, удерживая противника бедрами, туго ухватившись за воротник и вдавливая в чужое горло холодный металл. Лицо беспомощно бившегося похитителя все сильнее краснело от нехватки воздуха, с каждой уходящей секундой наливаясь яркостью оттенка. Шоуи досчитал до восьми, вместо десяти, позволяя единственный глоток воздуха, прежде чем сдавить горло с новой силой. Он повторял эту очередность действий снова и снова, приговаривая: — Ужасно, правда? Умирать вот так? Наслаждайся, ведь это ты заставил меня вспомнить.

Отвратительное лицо пунцовело, даже взгляд на него вызывал тошноту. Шоуи надоело смотреть на это перекошенное уродство, и он выпустил чужую шею из захвата, сноровисто пересаживаясь выше на грудь. Не теряя времени, он плотно свел руки и сцепил ладони в замок, бросив с полуулыбкой:

— Припомнился еще один действенный прием из прошлого. Сейчас прочувствуешь и скажешь, научился ли получать удовольствие от боли, — задействовав часть веса, Шоуи замахнулся, впечатываясь обоими локтями в лицо похитителя. Согнутые руки закрывали видимость, но зато локти были самым острым и твердым оружием человеческого тела. Блондин немного увлекся, зациклившись на движении, и опомнился лишь когда осознал, что мужчина под ним больше не оказывает сопротивления.

— Что такое? — ладонью похлопал то, что прежде было щеками. Впрочем, в разворошенном месиве из плоти, хрящей и костей было не разобрать, что есть что. Однако в тишине отчетливо понималось одно: человек не дышал. — Умер? Эй, почему так быстро? Вот ублюдок.

Шоуи неловко поднялся — скованные руки занемели и ощущались тяжелыми. Да и все тело было до крайности измотано, кое-как подсохшие на спине корки лопнули еще во время барахтанья на постели и нестерпимо жгли солью от пота, заливающего с головы до ног. Уйму калорий сжег, наверное. Одна радость — можно не беспокоиться о похудении.

С высоты оглядел дело рук своих — отвратное зрелище. Но отчего-то навязчивая мысль зудела на периферии сознания: а вдруг не сдох? Не притворяется ведь, нет? Проверять Шоуи не хотел. Ноги были ватными, но он чуть согнулся, спружинил и подпрыгнул, стопами приземляясь туда, где располагалась голова. Снова, снова, снова. Пока вместо хруста не донеслось лишь мерзкое хлюпанье. Забавное такое, липкое. Парень хихикнул — и не смог остановиться. Да и не считал нужным. Нервное, пройдет. Все равно звуконепроницаемые стены заглушат демонические звуки, зачем же сдерживаться? Он ведь торжествовал над униженным, сломленным имитантом? Вот и Шоуи станцует, пусть даже обломки костей больно впиваются в подошвы ступней, плевать! Мурлыкая под нос какую-то незатейливую мелодию, блондин кружил по комнате, разбрызгивая алые капли на глянцевый камень...

Красные смазанные следы — определенно человеческих ног, — ведут к вороху изорванной одежки, впитавшей в себя недопереваренный завтрак невольного пленника, копошащегося среди тряпья в поисках дорогой сердцу вещи. Наконец, он отыскивает сверкнувшее серебристым боком кольцо с гравировкой римской тройки, и вздыхает с явным облегчением. Вот только цепочка лопнула — больше непригодна для носки. Шоуи с треском разрывает то, что осталось от его футболки, получая тонкую полосу материи, на которую и нанизывает кольцо, прежде чем завязать и надеть на шею. Затем парень сдергивает с постели покрывало, кое-как в него укутываясь. Лицо свело в улыбке, однако адреналин медленно, но верно сходит на нет. Только что его затапливала энергия, но вот уже туман в голове рассеивается — и Шоуи осознает все с предельной четкостью. Картинки ясные, словно выжженные под веками: ухмыляющееся лицо, багровеющее лицо, разбитое лицо. Шоуи рад, что перемолол его в фарш — никогда больше не увидит. Только как быть теперь? Он стал прежним? Опасен ли он для тех, кто непременно ворвется через эту заблокированную дверь, чтобы спасти? Не накинется ли он на людей, пришедших вернуть его домой?

Нет-нет, нельзя рисковать. Нужно проверить, обезопасить. Сам не знает, что сейчас способен сотворить. На секунду он замирает, но все же пересиливает себя, делая шаг внутрь. Тянет дверь клетки, автоматически лязгающую электронным замком. Заперт. Теперь все хорошо. «Если отойдет — либо используйте по назначению, либо пристрелите». Правильно. Если Шоуи не сошел с ума — все наладиться. В противном случае он надеется, что у кого-нибудь хватит сил покончить со всем, спустив курок.

Здесь так холодно.

Как же хочется курить.

_____

1. Выражение «срывать цветы» может иметь значение «совершать насилие, изнасиловать».

2. 受益 shòuyì [шоуи] — «получить пользу», «извлечь выгоду».