Хёнджин развязывает галстук, сдавливающий шею, почувствовав лёгкое облегчение. Правда от чего именно оно наступило: из-за чертовой удавки или по причине побега с собственной свадьбы? Хван истерично смеётся, пытаясь нащупать в кармане зажигалку с сигаретой, которую ему вручил перед церемонией Марк. Находит. Фильтр не сломался и слава богу, Хёнджин очень нуждается в никотине прямо сейчас.

На улице ветер, дождь слегка моросит, даже погода сегодня неблагоприятная. С самого утра стерва-природа намекала, что все пойдёт через заднее место (как оно обычно и случается). Ему самому не нравилась эта идея со свадьбой, уж тем более не нравилась Жанет со всем своим семейством вместе взятым. Хёнджин не понимает ради чего повелся на речи родителей. Бизнес отца не должен был касаться его шкуры таким мерзким образом, но он все равно согласился. «Необязательно жениться по любви», — говорил он, а Хёнджин почему-то поверил. Мало ли какая чушь в паспорте стоять может, никто не просил оставаться своей супруге верным, так просто нужно. Кому угодно, но не самому Хвану. И если раньше ему казалось, что в этом нет ничего страшного, то чем быстрее близилась назначенная дата, тем больше появлялось сомнений. Свою лепту в восполненное сознание подкинул и Марк. Туан долго осуждал выбор друга, плюясь с фотографий выбранной родителями невесты, без конца спрашивая «зачем тебе оно надо?». Хёнджину и не надо. Его и так все устраивало: взрослый, самостоятельный, достаточно прожил, чтобы что-то из себя представлять, но слишком молод для серьёзных отношений, пусть даже по расчету.

Хёнджин прикрывает рукой зажигалку, чиркнув по колёсику несколько раз, поджигает сигарету. Мобильник разрывается и холодные пальцы сразу выключают его, не смотря на светящееся в темноте имя. К нему сейчас наверняка много вопросов, только Хёнджину абсолютно безразлично. Какая разница, если отец ненавидит его, мать осуждает и пытается успокоить разъярённого мужа, семью Жанет, девушку и всю ту образовавшуюся санта-барбару, отношение к которой Хван больше не причастен.

Три часа назад он сделал выбор, став эмоциональным импотентом.

Путь от очередного закоулка Вест-Виллиджа до бара накладывается друг на друга выжженными кадрами воспоминаний из прогулок с Марком. Хёнджин никогда не гулял по Нью-Йорку в одиночестве, да и в целом мало, что знал про город, пока лучший друг не показал окрестности. Он перебрался в Америку всего месяц назад перед помолвкой и большую часть времени занимался работой, однако память удивительна. Часто подводит в момент срочности, но отлично усваивает маршруты, ведущие к алкоголю. Удобно.

Там по прямой, поворот направо, снова по прямой через переулок и налево. Навигатор бы выдал коронную фразу: «вы добрались до пункта назначения», остается надеяться, что там, за дверьми, его не ожидает мучительная смерть.

Или все-таки...?

Без или.

Не зря Хёнджин не любит ужастики. До безобразия очевидный сюжет, хотя проживаемая жизнь мало чем отличается от задумок сценаристов кошмарных саг.

Такая же банальная.

В баре музыка играет громкая, на стенах висят чудовища с перекошенными физиономиями, скелеты стоят в самых углах, повсюду сгустки паутины. Девушки и парни разодеты во что-то мрачное: кто-то похож на Фредди Крюгера, кто-то мало чем отличается от Садако из японского фильма. Хёнджин не вписывается даже в эту компашку. Слишком педантичный, взрослый, а тут представители «свежей» крови, таких, каким был сам Хван восемь лет назад.

Жуть с мутью.

Какая-то незнакомка сталкивается с ним плечами, из-за чего пиджак от Хьюго Босс пачкается в ядерном коктейле. Замечательно, просто чудесно, только что Хёнджин просрал ещё и костюм на несколько тысяч долларов. Приличная доза порошка стоит меньше, чем его нынешние шмотки вместе взятые, оттого на душе становится паршивее.

Хёнджин никогда не любил Rammstein, но их песня долбит по ушам только в путь, молодые тела танцуют на танцполе, лапая друг друга и целуясь по-французски. Хёнджин по-французски умеет только уходить, причём от всего: проблем, обязанностей, обещаний. Не самый порядочный мальчик (ну уж каким воспитали).

За барной стойкой девчонка орудует шейкером, облачённая в костюм Алисы из страны кошмаров. На ее тонкой шее, покрытой татуировками, висит массивная серебряная подкова, обе руки раскрашены чернилами, а в губе и в брови стоят титановые украшения. Хёнджин может видеть ее ярко серые глаза, наверняка вставлены линзы, только это не отменяет факта, что мужчина пялится, причём не самым вежливым образом. По залу ходят девочки-официантки в кожаных красных боди с рогами и хвостами чертиков. Ему такая атмосфера не по душе, давно вырос из студенческих Хэллоуинов, вечеринок и своеобразных переодевалок во всякое мистическое, по факту убогое.

— Доброй смерти, — разносится рядом с ухом.

Барменша, чтоб ее неладное, смотрит своими пугающими бело-серыми глазами в его нормальные. Какой ужас, такое в кошмаре не приснится.

— Простите? — Хёнджин неуверенно произносит, кое-как разрывая зрительный контакт. Нет, на эти мигалки он смотреть не станет, они его пугают своим неживым видом. И плевать, что он уже взрослый мальчик, вот-вот стукнет тридцать вообще-то, но что поделать, если атмосфера мертвых настолько не располагает.

Хёнджин предпочитает общаться с себе подобными: с теми, кто носит такую же элегантную одежду, в каком-то ресторане за бокалом игристого, где играют настоящие музыканты, а не всякие там 'Ausländer'.

— Спрашиваю, чем могу быть полезна, — вот и первые любезности подоспели, как раз вовремя (нет). Барменша улыбается, обнажая ряд белых зубов и Хёнджин уверен, что видит ее острые клыки. Стоп, эти штуки приклеены или...? Боже, ну нет, он слишком стар для подобного дерьма.

— Можете посоветовать что-нибудь? Что-то из... актуального?

— Актуального? — то ли вопрос, то ли издевается.

Девочка усмехается, продолжая гипнотизировать мужчину, видимо чувствует как действует на посетителя, смотря таким образом, а Хёнджин мысленно стонет, потому что какого хера. Это явно не его вечер, не его день и не его жизнь — все через задницу.

— Как насчёт кровавой Мэри?

— А разве ее не призывают поздней ночью?

Хван вспоминает популярную детскую страшилку, суть которой — вызвать дух, стоя в ванной комнате перед зеркалом со свечкой в руках. Всякий раз, по приезду к бабушке в совсем юном возрасте, некоторые мальчишки и девчонки собирались в домах с заходом солнца и Хёнджин не являлся исключением. Подобные развлечения были популярны, особенно в деревнях, где больше нечем заняться: там гадали на суженных, определяли судьбу по картам, вещали фантастические легенды, благо через костёр не прыгали и русалок-утопленниц в пруду не искали, по крайней мере он, за других ручаться не рискнёт.

— Ничего не знаю, у вас стоит спросить, никогда подобным не увлекалась.

— Вы сейчас намекнули на... Я, если что, про призрака говорю! — звучит обиженно.

— Так я тоже, — она смеётся, а Хван краснеет. Надоумило же выдать глупость, но ему сегодня можно. Сегодня... он вообще во многом облажался. Ну ничего, по пятницам и не такое случается. С интеллигентными интеллигентишками тоже.

— И все же, — мужчина начинает, подпирает щеку костяшками пальцев, анализируя все выставленные бутылки с разным количеством градусов и ориентировочной ценой. Последняя, к слову, волнует меньше всего. Хёнджин себе может позволить любое пойло и чем дороже, тем лучше — меньше шансов отравиться (разве в отравлении дороговизна будет иметь самое увесистое значение?). — Можно что-то более жизнерадостное?

— Сегодня Хэллоуин, а не Рождество. Можете попробовать прийти за чем-то оптимистичным через пару месяцев.

— Да мне сейчас надо, хотя... — задумывается на пару секунд, — что входит в эту Мэри?

— Ну смотри, — девчонка отбрасывает формальности (они не так важны в тех местах, куда люди приходят нажраться в слюни), ставит свои локти на стойку, сцепив пальцы с массивными кольцами черепа и пентаграммы в замок. Хёнджин чувствует жар, исходящий от ее тела, вперемешку с чем-то сладким, возможно, духами или специальным спреем. В любом случае, вдыхать еле уловимый аромат фруктов приятнее, чем играть в гляделки. Тропики хотя бы не раздражают, наоборот, немного успокаивают. — Водка, томатный и лимонный сок, сельдерей, соус табаско, ворчестер, сельдереевая соль, чёрный молотый перец и кубики льда. Состав не зловещий, правда? Как раз должно взбодрить.

— А можно не надо?

— Можно, — согласно кивает. — Но не нужно. Чего такой помятый? Кто-то умер?

Да, моя свобода, хочется произнести вслух, но сдерживается. В конце концов, это лишь частичная правда. Свобода все ещё при нем, обручального кольца на пальце нет, как и штампа в паспорте. У него не прибавилось обязательств, да и в целом... все осталось на своих местах, ну или почти осталось. Хёнджин пока не понял. Окажись поблизости гадалка с таро, может быть, он согласился на ее услуги, однако никаких ясновидящей не находится, только алкоголь, много алкоголя, а ещё человек, умеющий спаивать. Опасно.

Ну и ладно.

Брюнетка достаёт несколько бутылок, ловко наливает в стопку светлую самбуку, отмеряя количество спиртного джиггером, с помощью барной ложки кладёт слой яичного ликера, украсив напоследок мешанину вишней для коктейлей. Хван следит за всеми манипуляциями, особо не понимая, что именно для него готовят и как правильно такое пить. Это казалось сложным, потому что в желудок чаще всего поступает виски с колой или иная классическая муть. Хёнджин не проводил эксперименты и будучи студентом. Там своих развлечений оказывалось предостаточно, а ближе к тридцати пьянел лишь из-за работы.

— Ангельские сиськи, — произносит та нараспев, ставя стакан перед самым носом.– Кое-что воодушевляющее и жизнерадостное. После такого коктейля захочется отправиться прямиком в рай.

— Ты же не убить меня решила? — Хёнджин с сомнением нюхает содержимое, анализируя поставленный перед ним шот. Вроде симпатичный, цветастый такой, с вишенкой, только без торта.

— Попробуй и узнаешь.

— Ну... по крайней мере, мне нечего терять.

Хван опрокидывает стопку. Несколько холодных капель стекают по горлу, попадая на белую рубашку. Он морщится и закусывает вишней. Вроде бы неплохо, даже появляется желание повторить, а ещё Хёнджин не умер, правда это скорее минус, нежели плюс. Ему выживать нельзя — проблемы сами убьют.

— Доброй смерти? — звонко хихикает, когда видит чужое недовольное лицо. — Брось, это было не так плохо. Хочешь обновить?

— Хочу простого человеческого сдохнуть.

— Тогда ты не по адресу. Похоронное бюро в другом квартале. Может лучше примешь кровоизлияние в мозг пришельца?

— Почему эти коктейли так называются? Это ведь глупо, — Хёнджин фыркает, зарывшись в своих коротких волосах, муссирует корни.

Он не знает как теперь быть дальше. В родной стране больше ничего не держит, даже семья, она от него явно откажется после сегодняшней выходки; ключи от квартиры с машиной у Марка, карта... благо привязана к телефону, хотя включать тот совсем нет желания. Там наверняка кучу сообщений, пропущенных и Хван ощущает пульсацию в голове, потому что проблем теперь выше крыши. До сих пор непонятно при каком раскладе он смог бы остаться в выигрыше. По ощущениям, будто в русскую рулетку играет, а для себя ещё решил чего хочет больше: засадить пулю в мозг или остаться живым.

— Зато вкусно, — она склоняется над телом и забирает пустую рюмку. — Повторим или что-нибудь новенькое?

— Я и из старенького ничего не знаю. Давай на твой вкус.

— Сдаётся мне, у нас разные вкусы, но, — загадочно улыбается, демонстрируя накладные клыки, — исполню любой каприз, разумеется, за твои деньги.

Хёнджин вновь наблюдает за тем, как ловко бутылки со спиртным жонглируются в худых руках. Девушка быстро сооружает новый шот, пока Хван летает в своих мыслях, почти не концентрируясь на посторонних манипуляциях. Первый коктейль расслабил, по крайней мере, немного. Хёнджин почти не думает о Жанет, родителях и сорванной свадьбе. Гораздо интереснее узнать какая бадья окажется перед ним на этот раз, но есть ощущение, судя по цвету, это нечто хэллоуинское.

— Похоже на какой-то взрыв мозга, — единственное оптимистичное предположение, которое приходит на ум, когда видит айриш крим своеобразной формы.

— Какой догадливый.

— Черт, мне не нравится быть умным.

— Не переживай, ещё парочку таких шотов, и ты не сможешь похвастаться интеллектом.

— Звучит как вызов, — Хёнджин залпом выпивает новую порцию алкоголя (явно входит во вкус), почувствовав, как горло нещадно жжёт и кончик языка щиплет, — а я азартный.

Мужчина не считает сколько именно коктейлей поступает в его желудок. Решил напиться, значит напьётся. Помнит только, что на третьем изначальная музыка перестаёт раздражать, на пятом очередное название плохо запоминается, вроде, только что попробовал врата альбатроса, или эльбруса, или как там их... альянса! На седьмом шоте сознание окончательно прощается со своим хозяином. Что ж, свою службу оно отслужило всеми правдами и неправдами, борясь за превосходство. Проиграло. Против Хёнджина не попрешь. У них свои давнишние счёты.

Смотря в нечеловеческие линзы теперь, Хван понимает, что не настолько уж они страшные, вполне обычные, для Хэллоуина вообще самое то. В Корее мало, кто празднует этот праздник, у людей там свои причуды, но для Америки всё цивильно, даже целомудренно. Никто не пытается потрахаться перед его носом и не принимает наркотики, хотя именно такие картины расписывали его друзья по ту сторону земного шара. Немного печально. Хёнджин иначе представлял себе подростковые тусовки.

Он нерасторопно попивает из трубочки «зелёную фею» и надеется лицезреть какого-нибудь эльфа-лепрекона, вылезающего из-под барной стойки с мешком золота. Перед глазами радуга вперемешку с...безудержным весельем (точно?). Вот и сказочке конец, а кто слушал...на самом деле Хёнджин никого не слушал. Только себя, да и то через раз.

Увидь его таким кто-то из близких, наверняка ужаснулись, а коллеги на работе приоткрыли бы рты от удивления с громким восклицанием, как у Станиславского: «Не верю!». Хёнджин тоже не верит, что докатился до такого состояния: в свадебном костюме, в Хэллоуин и в жопу пьяный. Из знакомых только барменша, но и та занята своей работой — болтает с точно такими же посетителями, готовя для них коктейли. Время от времени, девушка хлопает его по плечу, и Хёнджин отмечает насколько мягкими кажутся ее руки.Так глупо, наверное, думать о таких вещах, рассуждает Хван. Ещё полтора часа назад он не мог посмотреть на брюнетку из-за неформального вида, никак не понимая желания выделяться столь экстравагантным образом из общей массы, а теперь взгляда оторвать не может.

Я просто пьян, звучит как самое лучшее оправдание, или экзистенциально отчаянный, короткое пояснение ко всей сложившейся нелепице.

В свои двадцать восемь, Хёнджин не может похвастаться великими казановскими похождениями, хотя по его внешности вряд ли кто-то предположит, что у мужчины с этим могут быть проблемы. Их нет. Природа нигде не обделила, наоборот, знатно наградила по всем пунктам, просто он сам отдал предпочтение работе. По карьерной лестнице невозможно продвинуться, если не вкладывать максимум усилий, а Хёнджин не хотел быть значимым лишь из-за заслуг родителей. Ему важны деньги, высокий статус, престижная жизнь (так уж воспитали), но достаток не имел бы столько значения, если бы богатства не заработал самостоятельно. Оттого и постоянных отношений не возымелось, девушки ведь требовательны к себе любимым. С ними нужно ходить на свидания, узнавать, заботиться, то есть — тратить время впустую. Хёнджин же не обладал лишними часами на подобное, довольствовался ничем не обещающими встречами. Большего не нужно. Большего и не хочется.

Наивный.

Сейчас же смотрит на барменшу, пуская слюни и дела нет до карьеры, былых убеждений и всего того, чем обычно заполнен трезвый мозг; нет дела до собственного социального положения, дорогого шмотья, часов из белого золота. Не в деньгах же счастье (о как заговорил!). Вот брюнетка, с шейкером наперевес, наверняка не обладает банковским счетом в несколько миллионов баксов, скорее всего учится в колледже, подрабатывая в баре ради забавы. Не самая престижная профессия. Хёнджин никогда бы не позволил своему чаду работать в подобном месте, но девушка вроде счастлива: улыбается так искренне, шутит со всеми и даже ему уделяет своё внимание, хотя ничем не обязана. Не зря говорят, что бармены — лучшие люди. Они и друзья, и психологи, и кем только не бывают, правда за чужие деньги. Им все ещё платят за учтивость и доброжелательность. Тоже неплохо, кто-то не делает даже таких банальных вещей, работая в пафосных заведениях, где гость всегда прав.

— Невинный секс, — она ставит новый бокал перед Хёнджином, а у того уже все в глазах перемешивается, как и послевкусие от выпитого.

— Ну неееет, я такой не люблю, — речь чересчур вялая, зато хохот искренний, детский, совсем не по возрасту.

— И какой же тебе нравится? — в голосе слышна усмешка. Да, Хёнджин, выстави себя ещё большим идиотом перед малолеткой, у тебя прекрасно получается.

— Пожёстче и снизу-верх, очень возбуждает.

Девчонка качает головой с улыбкой на лице, наблюдая за пьяным Хваном и про себя рассуждая, откуда столь славное чудо в перьях (правда без самих перьев) свалилось. Одет с иголочки, взрослый, явно обеспеченный. Такие к ним обычно не заглядывают — не их уровень, однако этот как гром средь ясного неба. Заказывает без ограничений, ни в чем себе не отказывает, настоящий клад для тех, кто хочет получить увесистые чаевые.

— Ну юниверсал следующим хоть попробуешь?

— Универсал? Я, вообще-то, самый натуральный гетеро во всем Нью-Йорке и предпочитаю членам вагины, — что-то разговор заходит в неправильное русло. Пьяный Хёнджин — настоящая головная боль, может, поэтому он старается свести свои взаимоотношения с алкоголем к минимуму? — Вам, толерантным американцам, не понять.

До сегодняшнего дня, видимо. Нет, нельзя ему столько пить.

— Юниверсал — это коктейль, приятель, — поясняет, и Хёнджин распахивает губы в букве «о». Коктейль, значит. Что-то, что нужно пить. Ладно. — Дынный ликёр, водка, грейпфрутовый сок и сам грейпфрут. Поверь, после выпитого из радужного продрожишь употреблять только m&m's.

— А после него мы сможем поцеловаться?

«Что?» — разносится набатом в голове у обоих. Хван не особо соображает какое дерьмо предлагает. Он, в целом, думать уже не в состоянии, тогда как для барменши подобное поведение явно вошло в норму. Мало ли сколько пьяных мужиков докапываются до красивой девушки. Без жалких заигрываний не обойтись, вот только вряд ли предыдущие ценители походили на кого-то из фильмов про миллиардеров. Такое впервые, если не брать в расчёт «Пятьдесят оттенков серого».

— Если захотел поцелуем доказать свою ориентацию, то не нужно, поверю на слово.

Хёнджин надувает губы, выпивая ранее поставленную на стойку выпивку. Кажется, ему пора остановиться или хотя бы немного сбавить обороты, потому что язык — его главный враг. Мало ли, что ещё надумывает предложить спьяну, хотя азарт бежит впереди здравомыслия (оно как бы уже давно перестало участвовать в марафоне).

— Я просто никогда не целовал девушек, у которых стоит эта штуковина, — указывает на титановый шарик, мысленно представив, как именно он ощущается при поцелуе. Должно быть, мило. Или горячо. До такой степени, что наверняка захочется повторить, но пока не попробуешь — не узнаешь. Хёнджин же любопытный, особенно сейчас.

— Пирсинг, приятель. Эта штуковина называется «пирсинг». Всего лишь одна из форм модификаций тела, создание прокола, в котором носят украшения. Ничего сверхъестественного.

— Мне казалось, что в Хэллоуин всё становится сверхъестественным. Разве нет?

— В твоем случае, — она наклоняется к мужчине, притягивая того за подбородок. Их взгляды сталкиваются друг с другом и Хван невольно облизывает свои губы, когда оказывается слишком близко к чужим. Он чувствует, что хочет ее поцеловать без каких-либо на то причин. Просто захотелось. Потому что рядом, потому что слушает, выпивку вкусную делает, да и в целом... красивая, даже с этими уебанскими линзами, которые снять хочется, все равно цепляет, — вся магия растворится с восходом солнца.

Разрывает контакт и снова отодвигается на расстояние. Хёнджин страдальчески вздыхает, потому что все не должно обрываться таким глупым образом. Он слишком многое себе напридумывал, в красках расписывав полноценный наполеоновский план. Как возьмёт и ... ну да ладно, неважно. Предпринимательство осталось за закрытыми дверьми бара. Здесь ему ловить нечего. С другой стороны...

— Этому столику я больше не налью, — подытоживает разумное умозаключение, убрав пустой бокал. — Есть кому позвонить и попросить забрать?

— Во сколько у тебя заканчивается смена? — вопросом на вопрос. Хёнджин от своего не отступит, Хёнджин для себя все решил. Он мужчина в истинном обличии: пришёл, увидел, победил.— Хочу, чтобы меня забрала ты. Я ведь могу тебе не звонить? У меня нет твоего номера, кстати, почему?

— Знаешь, обычно парни ждут, пока их леди напьются до состояния «приплыли», а не наоборот.

— Я рушу стереотипы, так что насчёт моего вопроса?

— Какого из, уточни.

— Ну, — Хёнджин дует на спадающую челку, надеясь убрать мешающие прядки, только ничего не получается, все равно лезут. Девчонке смешно с чужой беспомощности, она сама зачесывает локоны назад, прекрасно понимая, что это создание бросать не стоит. Мало ли в каком закоулке заснёт или кто-то без портков оставит, не дешёвые же. Грех на душу брать не нужно. Сама понесёт ответственность за не соображающее состояние. Хотя большую роль играет факт, что пьяный незнакомец ей нравится: забавный из-за алкоголя, ворчит мило, при этом оставаясь в игривом расположении духа. — Дождаться. Тебя. Можно?

И черт ее дернул ответить:

— Можно.

(🍸💒)

Элисон ненавидит пятницы, потому что в этот день работа выдаётся особенно долгая: шумная музыка, беспросветный поток клиентов, которых нужно обслужить, иногда выслушать и постараться не нагрубить, с последним, с каждой сменой, справляться всё тяжелее. Но куда хуже обстоят дела с графиком, выпадающий на праздники. Элисон устала, в свои двадцать два она, может быть, тоже хочет посещать вечеринки, напиваться и влюбляться в первых встречных красавчиков, с которым ее свяжет любовь к спиртному и что-то там ещё (ей неизвестно что романтизируют девочки ее возраста). Однако ещё большее счастье наступит, если получится добраться до квартиры, завалиться на постель и по-человечески поспать. Серьезно. Пора перестать перебиваться несколькими банками энергетиков по утрам. Сердце за такой подарочек «спасибо» не скажет, скорее выпишет билет до «на хуй» и окажется право.

Элисон плевалась ядом на лучшего друга, когда тот вручал ей костюм Алисы из страны кошмаров. Кай фетишист каких поискать и она не сильно удивится, если узнает, что до этого он пытался нацепить эту срань на свою девушку. Дружит с дебилами под стать себе, а потом ещё жалуется. Ладно, жаловаться грешно. Элисон слишком дорожит этими идиотами, да и в будущем будет, что вспомнить. Пока молоды можно развлекаться? Развлечения безусловно сомнительные, да и вкуса никакого не имеют, лишь бьют под дых усталостью и изнеможением. Значит так надо. Трудности даны для того, чтобы принимать их уверенно, с гордо поднятой головой.

В колледже в честь Хэллоуина укоротили расписание, многие студенты уже отправились отмечать день мертвых с бутылками увеселительного. Элисон соврёт, если скажет, что не завидует. Она ещё как завидует, ведь где веселье для других, прибавляется работёнки у неё. Простая арифметика, не поддающаяся осознанию. Единственная причина, по которой нельзя все пустить по ебеням — хорошая зарплата. Девушка нуждалась в деньгах, ей никто не обеспечит счастливое будущее, как некоторым из ее знакомых. Мать сбежала в раннем детстве и теперь колесит по миру, высылая изредка дешманские открытки. Недавно как раз отправила из Италии или Испании, неважно. Элисон наплевать на картонки с тупыми достопримечательностями, они ей материнскую любовь не заменят, как и отец, строящий счастье со своей новой семьей в Коннектикуте. Ему неинтересна жизнь старшей дочери. Конечно, он может позвонить, например, поздравить с днём рождения, правда зачастую промахивается с датой, связываясь на следующие сутки, но хотя бы помнит. Чаще пишет односложные сообщения, задаёт дежурные вопросы, мол «как дела на учебе?», присылает фотографии младшего сына Генри и в такие моменты у них складываются вполне милые беседы, только не длятся они дольше десяти минут. Хотя десять — не пять, поэтому вполне неплохо, могло бы быть хуже.

Элисон усмехается с собственной никчемности. Осталась сиротой при живых родителях, которым абсолютно нет до неё дела. Единственный человек, скрасивший детство — дедушка. Благодаря ему она получает образование, правда для этого, всего навсего, потребовалось продать дом после официального вступления в права наследования. Элисон не считает себя эгоистичной (разве совсем немного), она любит Фредерика настолько сильно, как никогда не любила родного отца, его смерть стала серьезной утратой, но жизнь не стоит на месте. Рано или поздно все покидают этот мир, и пока ее время не пришло, стоит воспользоваться удачей.

«Чтобы быть собой, нужно стать кем-то», — старик постоянно повторял, а Элисон соглашалась.

Как сказал мудрец Фрейд: «Миром правят жажда власти, секс и чувство голода». Без зелени в карманах ничего нельзя достигнуть, будь ты хоть трижды титулованным вундеркиндом. Не так много шансов стать успешным, если за спиной никто не стоит. Деньги — главное олицетворение власти.

Однако давить на жалость Элисон точно не станет (зачем ей это?), судьба-судьбинушка могла бы подкинуть куда больше неприятностей. Все не так уж и плохо. У неё есть квартира, которую они снимают в пополаме с Каем и его подружкой, стабильная работа, приносящая недурный заработок, почти полученное образование, способное дать в будущем неплохую профессию. За себя ей не стыдно, вполне недурно справляется и однажды заставит Фредерика собой гордиться, пусть тот никогда и не увидит успехов внучки, все равно покажет свою целеустремлённость.

Очередная смена не предвещала беды (или почти). Никто не знает, чем обычно закончится Хэллоуин. Для детей, конечно, мешками со сладостями, но у взрослых свои причуды, вот и Элисон не ожидала встретить своё. Странный мужчина в дорогом костюме выглядел потерянно. Девушка не нанималась в Ванги, не обладает даром экстрасенсорики, только прекрасно знает о наличие чужих проблем. Можно называть это издержкой профессии — распознавать чужое настроение, но все было слишком очевидно. Богатые дяденьки неспроста решают напиться в баре, а конкретно этот экземпляр ещё не вписывается ни под один из возможных канонов: молодой, красивый, до безобразия смешной, когда пьяный. Возможно, она спаивала мужчину намеренно. Хотела посмотреть на настоящего, не на глянцевую оболочку. Безусловно желание подзаработать играло немаловажную роль (любой бы воспользовался ситуацией), однако пьяное чудо зацепило, так чем черт не шутит? Может же и на ее поляне настать праздник? Хотя бы раз в год. Раз в год как в новый год — наповал.

Они целуются долго, стоя у кирпичной стены. Хёнджин без конца гладит девчачью талию, сминая в ладонях упругую задницу. Горячие языки прекрасно сочетаются друг с другом, обоих не смущает вкус спиртного, скорее опьяняет окончательно. Элисон хватается за мужские плечи, ведёт пальчиками от бицепсов, обтянутых в чёрный пиджак, до шеи, доходит до загривка и зарывается в тёмных волосах. Хван стонет в поцелуй, чувствует остроту накладных клыков и режет внутреннюю сторону нижней губы. Странно только, что вместо боли испытывает возбуждение. Член в штанах твердеет, он подается бёдрами вперёд, заставляя девочку почувствовать своё желание, которое та, судя по всему, разделяет, трется в ответ, вздыхает сладко, протяжно и несильно кусается снова, пуская теперь капли настоящей крови. Хёнджин не знает ни ее имени, ни возраста, ничего. Абсолютно неизведанная книга.

Там до квартиры недалеко — пару кварталов. Элисон хватает мужчину за руку, утягивая за собой. Кай с Дженни должны находиться прямо сейчас на вечеринке по случаю праздника и девушка надеется, что они не додумаются объявиться раньше вечера. Объясняться совсем не хочется, хотя она и не обязана, люди все давно взрослые, понимающие, мало ли... с кем кто ночует, это нормально.

Завести пьяное тело оказывается трудной задачей: Хёнджин без конца лезет с поцелуями, прикосновениями, заплетается и спотыкается о собственные ноги. Элисон обхватывает талию, волоча чужой вес на себе. Она почти не слушает истории про алтарь, свадьбу, побег, однако эти бредни явно стоит принять к сведению. Может, прямо сейчас уводит чьё-то счастье из-под носа, становится не до разлучницей, правда назваться любовницей язык не повернётся. Между ними почти ничего не произошло. Ну поцеловались, обменялись слюнями, бактериями, поспят ещё в одной постели под общим одеялом. Нет секса — нет измены, значит и душа чиста, новых грехов не прибавляется даже в хэллоуин.

Элисон открывает ключами дверь не с первой попытки, а причина провалов как раз пытается положить свой подбородок на ее макушку, прикусывая случайно зубами язык. Во рту образуется привкус железа, и девочка слышит невнятную речь на иностранном для себя языке. В мыслях уже проклинает, что согласилась на столь глупую авантюру. Нужно было не выебываться, позвонить кому-то из знакомых мужчины, попросив вежливо забрать умирающего. Избавила бы себя от головной боли и уже спокойно легла бы спать, но нет. Юношеский авантюризм соблаговолил погнаться за приключениями. Получилось. Впечатлений до конца года хватит, ещё и с запасом останется.

— Приятель, нам нужно это снять, — Элисон указывает на ботинки, но оценив невменяемое состояние по десятибалльной шкале, останавливается на отметке «двадцать» и сама наклоняется к лаковым кожаным оксфордам от Brunello Cucinelli.

Друзья засмеют, если узнают, чем она занимается в их отсутствие. Будут, в общем то, правы. Элисон бы на их месте поступила также. Правда с самой себя смеяться не научилась. Для неё произошедшее — худший анекдот, который можно было придумать. Плохо, что основан полностью на реальных событиях.

— Меня вообще-то Хёнджин зовут, — в голосе проскальзывают нотки нытья.

Хёнджин ударяется лбом о стену и шипит, пока пытается самостоятельно избавиться от пиджака с галстуком. Руки больше не слушаются, пальцы тоже, они устроили своему хозяину бойкот, напрочь отказываясь правильно функционировать. Элисон на представленную картину без слез смотреть не в силах. Если ее карма не очистится после такого, добрые поступки будут под строжайшим запретом. Пусть даже следующий богатей окажется красивее первого, она больше не посмотрит на внешность. Симпатичных людей в мире много, а здоровьем для всех не напасёшься.

— Хорошо, Хёнджин, давай уложим тебя в кровать, ладно?

Мужские губы растягиваются в улыбке — непристойной.Страшно предположить о чем тот думает, но явно не молочке с песочным печеньем.

Хёнджин валится на матрас, прогибая пружины своим весом. Он может ощущать как некоторые элементы одежды стягивают с его тела. Девчонка склоняется над ним, как раз сверху-вниз (для него же снизу-вверх), пыхтит над чем-то, и все о чем получается подумать, — можно ли поцеловать пухлые губы, имеющие вкус никотина с ментолом, снова.

— С меня впервые девушка стягивает носки, — Хван пьяно хихикает и пробует расстегнуть первые пуговицы на рубашке. Не выходит. Те маленькие и неудобные, не соглашаются поддаваться натиску.

— Не поверишь, а я впервые снимаю с мужика носки, — шлепает по чужим костяшкам пальцев. — Не трогай, ещё случайно оторвёшь. Дорогая, наверное. Ты у нас важный дяденька.

— Ну сними ты. Как мы тогда будем заниматься сексом? Не люблю трахаться в одежде. Атмосфера не та.

Тьфу, атмосфера из-за одежды не та. У них, в целом, все не по фэншую прямо сейчас. Один покалеченный из-за неуклюжести, вторая уставшая после ночной смены и учебы. Между ними пропасть во всем: в достатке, в возрасте, в мыслях. Очевидно не те, с кем должны делить общую постель, а тут...у кого-то все сводится к одежде. Нелепица.

— Каким таким сексом, Хёнджин? — делает акцент на имени. Она хотя бы его теперь знает.

Возможно, при других обстоятельствах, в иных условиях и интервальных промежутках времени между ними могло бы произойти то, о чем мужчина толкует, только Элисон не из тех, кто прыгает в койку (читай на член) к малознакомому человеку. Система не так работает, ну или почти не так. Хёнджин пьян, почти ничего не соображает, повезёт, если не отрубится посередине кровати, потому что жертвовать своим комфортом и идти спать на диван девушка не станет.

— Сексуальным гетеросексуальным сексом, я же сказал, что не гей.

— А я говорила, что мне похуй. Ложись на подушку и баиньки. Надеюсь, без колыбельной обойдёмся?

— Эй, ты обещала другое, — Хёнджин дуется, притягивая барменшу за локоть к себе. Его губы накрывают ее в смазанном поцелуе, но Элисон быстро отстраняется, слезая с накаченных бёдер. Послал же всевышний мужичка. Вроде красивый, на вид богатый, местами очень милый, однако ведёт себя хуже пятилетнего ребёнка.

— Я разрешила себя подождать, ты справился с задачей, поэтому теперь на боковую. Я тоже устала. Сначала работала, потом тебя, бедолагу, на себе тащила. Возымей совесть.

— Я бессовестный, — Хёнджин все-таки сдается, видимо, понимает своё состояние, или, правильнее сказать, несостояние. Перебирается к изголовью кровати, залезает под одеяло и смотрит обиженно, будто его предали (обломали). — Все вы женщины такие. Сначала возбудите, потом не дадите.

— Ебался бы с парнями, в чем проблема?

— Я не...

— Да-да, не заднеприводный. Я все ещё помню про твой каминг-аут в качестве гетеросексуала, приятель. Не открыл Америку.

— Жаль, хотел бы быть Колумбом.

Да еб твою... Стоит ли поблагодарить, что хотя бы не Джоном Гленном? Многие же в детстве мечтают стать космонавтами, посмотреть на планету со стороны, насладиться великим безграничным космосом, испытать адреналин, чувство невесомости. Хёнджин же захотел стать Колумбом. Ну, девушка тоже мыслила когда-то неординарно, представляя себя киллером, на худой конец тату мастером, а будет по итогу архитектором. Ни одного попадания, с другой стороны, не вся ребятня и в космонавтов превращается.

Элисон облегченно вздыхает, искренне надеясь, что Хёнджину не поплохеет окончательно и ей не нужно готовить таз. Она снимает накладные клыки, убрав те на туалетный столик, смывает наспех макияж и расстёгивает платье без всякого стеснения. Не волнует и тот факт, что Хван внимательно следит за ее действиями, рассматривает изящные изгибы, татуировку на спине, голени. Элисон чувствует уверенность за своё тело, ей известно, что она достаточно привлекательна, поэтому маслянистые взгляды никак не смущают. Пусть смотрит сколько влезет. Девушка даже позволит коснуться себя однажды, если Хёнджин решит ухаживать, только в возможные перспективы с трудом верится. Такие как она — птички другого полёта, вряд ли интересны на трезвую голову. Элисон помнит с каким лицом мужчина смотрел на неё, когда только увидел. В зрачках не читалось ничего кроме пренебрежения, это естественно. Живут же в разных мирах. Хёнджин наверняка предпочитает кого-то, кто походит на моделей из instagram, нечто изящное и милое, противоположное ей самой. На вкус и цвет товарищей нет? Вполне.

Элисон ложится на свободную сторону кровати, поворачиваясь к Хёнджину спиной. Она может чувствовать жар исходящий от его тела и сильные руки, оборачивающиеся вокруг худой талии. Он снова целует ее, только на этот раз в оголенное плечо, задевает зубами бретельку от кружевного лифчика и накрывает ладонями грудь.

— Я не сплю с парнями до первого свидания.

— Ты мечта любого парня на первом свидании, — усмехаются в унисон.

Хёнджин продолжает оставлять мимолётные поцелуи на коже, добирается до шеи, концентрируя внимание на татуировке чудовища из «лабиринта Фавна». Выглядит симпатично, хотя до этого ему не особо нравились рисунки на теле, особенно такие масштабные и жуткие.

— Как тебя зовут?

— Как будто ты запомнишь мое имя.

Элисон разворачивается, тут же сталкиваясь с мужчиной носами. Их дыхания перемешиваются воедино, смотрят друг другу в глаза. Она не сняла линзы, хотя прекрасно понимает насколько небезопасно бывает в них спать, — глаза будут сильно болеть по пробуждению, но оставлять Хёнджина одного — себе дороже. Отлучишься на минуту, а тот что-то учинит, в худшем случае, пойдёт за ней следом, по пути разбив, например нос.

— Моя память остаётся хорошей, даже будучи пьяным.

— По-моему, ты никогда не напивался до такого состояния раньше, — звучит больше как утверждение, и Хван соглашается.

Он никогда не пил в таком количестве, но обстоятельства тоже разные бывают. Не каждый день сбегает с собственной свадьбы, да и жениться соглашается нечасто. Все что видит Хёнджин — жёнушку работу и Марка, но их посиделки не проходят таким безрассудным образом. Оба выросли из сомнительных развлечений. Друг скоро женится сам, построит свою семью, а Хёнджин... он будто заново родился сегодня, параллельно осознав слишком многое, жаль правда спьяну.

— Что будет, если я приглашу тебя на свидание? — спрашивает словно у самого себя.

Хван не уверен, что хочет этого на самом деле, только что-то внутри него готово подписаться на столь непривычную авантюру и дело даже не в сексе, без него Хёнджин научился справляться. Просто смотря на девушку в данный момент, он чувствует себя так, будто должен попробовать. Ему давно пора начать жить для себя. Не только ради работы и социального положения. Деньги не имеют значение, когда богатства разделить не с кем. Сегодня барменша слушала его больше, чем кто либо из знакомых. Она выглядела участливо, привела в свой дом, нянчится, в комфорте не отказывает, хотя могла оставить в баре. Пьяные посетители вряд ли входят в спектр ее проблем.

Хёнджин умеет быть благодарным и разделяет одолжение от хорошего отношения. К нему наконец хорошо относились и это впервые не лучший друг.

— Спроси меня об этом, когда проснёшься.

— Я не поменяю своего решения, если ты так думаешь. Я хочу попробовать узнать тебя лучше.

— Мы вернёмся к этому разговору днём, Хёнджин.

Хван закрывает свои глаза, утыкаясь девушке в лоб губами. Его дыхание щекочет кожу и Элисон понимает, что мужчина засыпает. Она смотрит на открытую дверь, сверля темноту взглядом, гладит чужие мягкие волосы, чмокая в кончик носа. Немного странное проявление нежности, самое главное — никому ненужное, только почему-то чувствует себя лучше, может, даже счастливее. Казалось бы, они друг для друга простые незнакомцы, их ничего не связывает, только в душе чувство неизведанное теплится. Разве так бывает? Если только в сопливых мелодрамах. Там и не такую околесицу покажут, но чтобы в реальной жизни... да нет, быть не может.

— Элисон. Зови меня Элисон, — проговаривает еле слышно, потому что знает, что лежачий рядом человек ещё сможет ее услышать.

(🍸💒)

Хёнджин словно в бреду: он просыпается, не понимая ровным счетом ниху...ничего. В висках пульсация, глаза не открываются, в организме хуже, чем в пустыне. Хван перекатывается на живот, утыкаясь лицом в наволочку, ощущает отдалённо знакомый запах, но всё же не родной. Резкое осознание, что он находится не у себя в квартире как обухом по голове. Хёнджин пытается восстановить хронологию событий, но попытки рушатся до коктейля «закат солнца». Он после него тоже... будто в закат отправился — ничего не помнит.

Запах еды доходит до спальни, Хёнджин все-таки распахивает сонные глаза, шарится руками по одеялу в попытках найти... да сам не знает что именно. В кровати кроме него никого нет, за окном светло и от мрачной погоды не остаётся ни следа. Хван осматривает свой непривлекательный внешний вид, особенно помятую рубашку за восемьсот баксов с маленькими тёмными пятнами от алкоголя. Ужасно, он чувствует себя ужасно, но ещё отвратительнее собственное нахождение в непонятном месте.

— Проснись и пой, Спящая красавица, — доносится где-то рядом.

Хёнджин медленно поворачивает голову в сторону шума, натыкаясь на миниатюрную фигуру в чёрной длинной футболке. Девушка перед ним стоит, слава богу, знакомая. Хван узнает в ней барменшу и достаточно осторожно поднимает край одеяла, проверяя наличие нижнего белья, отчего брюнетка заливисто хохочет. Вот тебе и, далее следует прямая цитата: «Моя память остаётся хорошей, даже будучи пьяным». Кое-кому не стоило зарекаться по чем зря. С алкоголем шутки бывают плохи — приводят к разным последствиям.

— Кто-то клялся, что ничего не забудет, — Элисон закусывает губу с проколом, стараясь сдержать новый смешок. — Не получилось? — не фортануло.

— Я так то никогда ничего не забываю, — правда сейчас не могу вспомнить.

Хёнджин врет и не краснеет, в мыслях пробуя сопоставить всё снова: побег со свадьбы, бар, коктейли, противная музыка, сладкая улыбка и... поезд дальше не идёт, просьба покинуть вагоны. Кажется, в какой-то момент он где-то просчитался, сошёл с дистанции, одним словом — перебрал, двумя словами — жестко проебался (в какой уже раз?). Не знает как выпутаться из сложившейся ситуации, он даже не помнит как оказался в чужой спальне и искренне хочет верить, что между ними ничего несуразного не произошло, трусы то на месте, значит и делов не натворили. Не натворили же?

— Как меня зовут? — вопрос сложный.

Хёнджин не помнит, чтобы спрашивал ее имя, хотя, скорее всего, мог. При каких обстоятельствах, конечно, не ответит, но это не отменяет факта, что ему данная информация неизвестна.

— Я так понимаю, предложение сходить на свидание тоже отменяется?

— Я предлагал пойти на свидание? — теряется окончательно.

Нет, лучше бы между ними произошёл секс или прелюдия, или взаимные оральные ласки, да что угодно, лишь бы не такая глупость. Хёнджин же не ходит на свидания. Хёнджин против сопливых ухаживаний, они ему неинтересны, как и любовные отношения. Конченый антиромантик. Только по пьяне, судя по всему, придерживался другой позиции, и, рассматривая девчонку сейчас, понимает, что выглядит она куда лучше, чем в своём хэллоуинском образе: миловидное личико с большими зелено-голубыми глазами — очаровательными, без яркого макияжа, с румяными щечками и милой мальвинкой на голове. Совпадения из того, что осталось в памяти: четыре из десяти, только чернила на коже делали ее собой.

— Ты много чего предлагал, но не бери в голову. Завтракать будешь или сразу уйдёшь?

— Вот так легко выгонишь меня? — хмурится, хотя сам прекрасно понимает, что делать ему здесь больше нечего.

По-хорошему, нужно попасть домой, отзвониться всем тем, кто его потерял, предоставить хоть какие-то объяснения, выслушав после весь шквал негатива, а потом можно зажить своей обычной, размеренной жизнью. Без сомнительных коктейлей, Rammstein, Хэллоуина и барменов, идущих с выпивкой в комплекте, пусть и симпатичных.

— Мне без разницы, но если не хочешь пересечься с моими друзьями, у которых появится к тебе множество вопросов, лучше собирайся побыстрее.

— Я думал, что ты живешь тут одна.

— Платить студентке за квартиру самостоятельно немного проблематично, не находишь?

Хёнджин ощущает сарказм и насмешку. Девчонка откровенно смеётся с него и его состояния. Издеваться над слабыми разве правильно? Хотя Хвану стоит принять во внимание, что своими алкоголическими провалами в сознании мог ненароком задеть ее чувства (ох, правда?). Хёнджин бы точно разозлился не на шутку, если бы кто-то пообещал ему золотые горы, а на следующие сутки не запомнил банального имени. Однако теории стремительно рушатся, когда он поднимает свой взгляд и сталкивается с глазами напротив. На самом дне зрачков читается игривость, и Хёнджин любуется завораживающими радужками, в которые ночью боялся заглянуть. Сейчас они напоминают ему поля Прованса в летнюю погоду. Может, его пьяное сознание не настолько безнадёжно? Разглядело в этой девочке нечто такое, чего не может понять до конца сейчас. Хотя нет, кое-что он понимает, например то, что теряется в чужой привлекательности. Она смотрит на него как на равного себе, совсем не обращая внимание на возраст (все-таки не Корея). Странно, но будоражит. По-странному будоражит, будоражится в странностях. Вот как бывает.

— Не надевай больше те линзы, у тебя чудесные глаза, — Хван выпаливает, а Элисон на мгновение цепенеет.

Уж никак не думала, что мужчина сможет ещё что-нибудь отчебучить, только поражает до учащенного пульса. До этого никто не говорил ей нечто подобное прежде. Вернее, никто делал таких, казалось бы, банальных комплиментов. Для неё это значимее фразы «ты красивая», кажется приятным и совсем немного хочется услышать вновь, а линзы спрятать или выбросить в урну, навсегда о них забывая.

— Надень штаны, умойся и иди на кухню завтракать. Надеюсь, у тебя нет аллергии на калорийную еду, потому что, судя по твоему телу, ты приверженец спорта и здорового питания.

Комплименты правильнее игнорировать. Ни к чему ей думать о наваждающем. Мистика закончилась и пришло время вернуться в обыденность, где симпатичные дяди забывают о своих пьяных похождениях, смотря утром на эти самые приключения, как кони на новые ворота.

— Да мне... — Хёнджин проговаривает, — все равно, — раздаётся в пустоту.

Девушка уходит, не забыв кинуть брюки, лежавшие аккуратно сложенным образом на пуфике, на матрас. Хван смотрит на ткань, мнёт своими пальцами, а в голове появляются первые отрывки урывистых воспоминаний — их уличных поцелуев. Хёнджин жмурится, вкус чужих губ и титанового украшения вновь ощущаются на языке. Он вспоминает как вжимал спину девчонки в кирпичную стену, как позволял себе гладить маленькое тело, намекая на большее. Сбитое дыхание и пошлые чмоки — все, о чем получается думать. Как же (не)вовремя. Судя по общему настроению, им понравилось целовать друг друга. Барменша впрямь совсем не сопротивлялась, отвечала с такой же охотой, голодом, желанием, зарывалась пальцами в его волосах, оттягивая корни. Хёнджин повторяет чужие ночные жесты, пытается выкинуть сексуальные образы из головы, но все напрасно, между ними явно проскользнула непонятная химия, общее отчаяние. И пусть у каждого оно своё, в тех поцелуях они пытались забыться одинаково.

Хван кое как натягивает штаны и движется в сторону ванны, которую находит без всяких проблем. Там до сих пор пахнет душистым гелем, тропическими фруктами, а по стенкам душевой кабины стекают капли. Он включает холодную воду, умывает лицо и чистит зубы новой щеткой, лежавшей на бортике раковины. Тело ломит, усталость ощущается каждой клеточкой, и Хёнджин плюётся с собственного состояния. Выглядит жалко, неподобающе. Испоганил все, что мог и речь не об одежде. На кухне его ожидает хэллоуинская ошибка. Хван не придумал как им теперь общаться. Понятно одно — ночь выдалась трудной по всем фронтам: алкоголь, приставания, грязные поцелуи, будоражащие рассудок. Может, у него не получилось вспомнить все в должной мере, но он — не она. Среди них двоих только Хёнджин был пьяным, к тому же стал инициатором всякого разного, за что теперь стыдно.

На кухню не решается идти ещё несколько минут, анализируя своё помятое отражение. Заметные мешки под глазами, бледная кожа, маленький синяк на лбу. Не спасёт ни аспирин, ни лимонтар, ни минимальная вода. Хочется лечь назад в постель и проспать до следующих суток, или хотя бы просто полежать под одеялом, слушая песни про... Хэллоуин? Нет, у него отныне аллергия на этот праздник.

В столовой уже всё накрыто: стоят тарелки с поджаренными сэндвичями, яйца скрэмбл и банановый смузи. Хёнджин не особо жалует углеводные изыски, но вдохнув аромат приготовленной еды, в животе начинает неприятно урчать. За пятницу, перетекающую в субботу, аппетит знатно нагулялся. До церемонии у него почти не получилось поесть из-за нервов, в баре так совсем было не до еды, поэтому сейчас Хёнджин будет рад любимым угощениям, даже примитивному кочану капусты со стаканом воды.

— Я ожидала, что тебя будет тошнить. Столько выпить не закусывая и остаться целым... мое уважение, — девушка приземляется на соседний стул, откусывая кусок тоста. — Точно в порядке? А то может, — головой указывает на дверь, откуда недавно вышел мужчина, — хочешь ещё немного побыть один?

— Мне, конечно, не очень хорошо, но не до такой степени.

— Ну ладно, просто знаешь, я должна была уточнить. Все таки твой первый раз, не каждый выдержит такую попойку.

— Блевать перед девушкой, с которой знаком меньше суток, не самая лучшая перспектива, — Хёнджин краснеет и пытается затмить лёгкое смущение смузи. Ему лучше молча пить молочный коктейль. Этой ночью уже наболтался с лихвой. Достаточно.

— Все мы люди и иногда выпиваем больше нашей нормы, в этом нет ничего зазорного. Кроме того, ты не похож на человека, кто захотел напиться от скуки, — Элисон пожимает плечами.

— Я и не хотел, — честно признаётся. — Вернее, обычно не хочу, но тогда захотел. Я просто...

— Сбежал с собственной свадьбы?

Чужие слова всплывают в памяти случайно. Элисон почти не слушала ересь про алтарь, но сейчас это кажется весомой причиной, почему такой важный дяденька решил пуститься во все тяжкие. Серьёзная...проблема. Кого она, черт подери, притащила в свой дом?

— Да... но я не какой-то законченный мудак, что бросил без пяти минут жену в разгар самого важного торжества, не подумай.

— Сбежавший жених, — будто игнорирует, рассуждая о своём.– Я видела фильм, где сбегала невеста, но чтоб наоборот... Ты куда интереснее, чем мне изначально казалось.

— Это должен был быть фиктивный брак, по расчёту, понимаешь?

— Но если он почти состоялся, значит ты не сильно возражал, — похоже на упрёк. — Почему же передумал? Подобранная девочка располнела или оказалась с прицепом в виде ребёнка, о котором ты узнал в самый последний момент?

Хёнджину словно пощёчину влепили, выдвинув нелицеприятные предположения. Он бывает идиотом, но точно не из таких, кто бросит человека из-за лишнего веса или...ребёнка. Конечно, о последнем рассуждать сложно, ему попросту не доводилось оказываться в подобных ситуациях. Судьба, как говорится, уберегла, но если однажды придётся, то Хёнджин примет любой расклад событий и не важно каким именно тот окажется.

— Раньше мне казалось, что я смогу жить с женщиной, которую не люблю. Все убеждали меня, что это легко и я никому ничем не обязан, но...

Хёнджин массирует переносицу, пытаясь сформулировать мысли. Меньше всего хочется выставить себя ещё большим придурком перед девушкой, оказавшей ему огромную услугу и не бросившей в уязвимом состоянии.

— Я не смогу состоять с кем-то в браке, не испытывав при этом никаких чувств. Я не хочу изменять или делать вид, будто абсолютно свободный человек. Это ведь не так. И даже если всё не по-настоящему, у меня не получится закрыть глаза на наличие жены.

— Поэтому ты сбежал.

— Поэтому я сбежал, — тяжело вздыхает. — Родители наверняка ненавидят меня, но лучше получить их ненависть, чем сделать себя несчастным.

Элисон крутит оранжевую трубочку в своём стакане, а думы ее где-то в другой вселенной, в параллельной, наверное. Для неё незнакомы чужие проблемы. В свои года она ни разу по-настоящему не влюблялась, бегала изредка на свидания с мальчиками из приложений для знакомств, когда находилось свободное время, иногда трахалась с ними, чтобы отвлечься; не представляла ни свадьбу, ни счастливое будущее, ни все остальное, что к нему прилагается. Элисон не понимает как устроена любовь и с чем ее едят. В книжках эти чувства слишком превозносят, но на самом деле все куда приземленнее, самое главное — больней. Любовь приносит одни сожаления вперемешку с разочарованием, это, увы, доказанный факт.

— Ты любил когда-нибудь? — поворачивает голову и смотрит на мужской профиль. Хёнджин кушает тост, тщательно пережёвывая бекон. Выглядит немного грустно после собственных слов и Элисон сдерживает себя, чтобы не обнять мужчину, успокоить, убедить в том, что поступил по совести.

— Был влюблён в одну девушку, пока учился в школе. Мы встречались почти год, — отвечает с неохотой. — Ничего серьёзного.

Для Хвана первая влюблённость осталась далеко позади, будто не ему она вскружила однажды голову. И пытаясь вспомнить лицо той, кому он подарил своё сердце, в мыслях образуется пустота. Хёнджин почти позабыл их историю, ее голос. Лишь смутно припоминает как оба любовались закатом, неуверенно даря друг другу поцелуи у реки Ханган, и то самое тихое «ты мне нравишься». Эмпатия к Кан Лиён зацвела полной апатией. Хёнджин давно перелистнул ту главу своей скудной биографии, зажив жизнью, которую имеет теперь.

— И все? Больше никто так и не смог покорить важного дядю? — Элисон не скажет, что не верит, предполагает, правда считает странным. За такими аполонами обычно толпами бегают, хоть кто-то должен был зацепить.

— Я предан своей работе, она мне всех заменяет.

— Одинокий, красивый, богатый. Скажи, у тебя случайно нет красной игровой с кабельными стяжками?

— Эй, ты на что намекаешь? Я не из таких и вообще-то приличный, — Хёнджин давится хлебом, и, прочистив горло, глядит испуганно.

Девчонка смеётся с реакции, тянется пальчиками к чужим волосам, растрёпывая челку сильнее. Хван немного ёжится, следит за каждым действием, но маленькую ручку не убирает, потому что, по непонятной причине, нравится.

Волна пульсации в висках сопровождается новым потоком воспоминаний с ночи, где девушка снимала праздничный костюм, открывая вид на стройные ноги с татуировкой кота-сфинкса, округлые ягодицы в кружевах и осиную талию, что выглядела такой воздушной, мягкой... аж перед самим собой стыдно. Посмел же забыть эту красоту, которой восхищался всего несколько минут. Она выглядела прекрасно, чересчур в себе уверенно, смотрела в ответ с прищуром, каплей дерзости, продолжая оставаться заботливой.

Хёнджин опускает взгляд вниз, рассматривая оголенные девчачьи ножки с тёмным лаком на ногтях. Даже сейчас перед ним сидит почти раздетая, сними чёрную футболку и взору откроется то самое волшебное тело. Хван запихивает в рот остаток сэндвича, дабы не думать о столь пошлых вещах. Ему это не нужно. Он все ещё честный, воспитанный мужчина, для него не пристало относиться к женщинам настолько пренебрежительно.

— Ох, правда? — наигранно охает, натягивая футболку на колени. Понимает, что чужие воспоминания возвращаются или дело в привычке? — Мне кажется, пьяная версия тебя не согласится с трезвой. К слову, я тоже.

— Обычно я не веду себя таким образом. Извини, если задел чувства. Ты, в первую очередь, человек, а не обычное тело.

— Можешь не переживать, твоя решительность казалась очаровательной.

— Очаровательной? — Хёнджин сконфуженно спрашивает, абсолютно не понимая, как его глупые попытки заняться сексом могут казаться очаровательными.

Он выставил себя полным дураком, к тому же, оказался слишком пьян, чтобы запомнить происходящее. На ее месте ради себя палец о палец не ударил, особенно утром, когда вскрылся маленький нюанс в виде своеобразной амнезии, протекающей в легкой стадии. Только на это также учтиво закрыли глаза, приготовили завтрак, разговаривают с ним, называя очаровательным. Хван бы так не смог. Наверняка, многие бы не смогли тоже, но не...

«Элисон. Зови меня Элисон».

— Элисон, — совсем тихо, но девчонка слышит.

— Вспомнил все-таки, похвально, — она удовлетворенно улыбается, показывая ряд белых зубов без острых вампирских клыков.— И да, ты показался мне очаровательным. Ещё никогда парни не уламывали меня на секс в столь милой манере. Ты первый.

— Даже не знаю... мне радоваться или грустить. Я кажусь себе мудаком прямо сейчас, потому что облажался буквально... везде.

— А мне понравилось, — не задумываясь отвечает. — Ты хорошо целуешься, крепко обнимаешься, спал как убитый, не пришлось держать твои волосы над унитазом, поэтому обойдусь без жалоб, — возможно, только предложениями.

Элисон серьезно рассуждает о свидании в данный момент. Отрицать не станет, Хёнджин ей понравился и это чувство не похоже на те, с которыми уже доводилось сталкиваться. Ей симпатизировали разные мальчики, она хотела разных мальчиков, занималась с ними сексом, но Хёнджин... рядом с ним всё как-то по-другому происходит. Никто не заговорит про мгновенную влюблённость, это все равно окажется неправдой, однако, сидя вот так рядом, понимает, что хочет продлить момент или оказаться в подобной ситуации снова, только уже при других обстоятельствах.

Мужчина чем-то зацепил, правда пока дело не доходило до глубоких анализов и выявлений причин. Иногда после нескольких часов понимания образуется больше, чем за год тесного общения. Элисон из тех, кто загорается с нужным человеком в одночасье. Ей не нужно проводить много времени вместе, чтобы все для себя понять. И пусть раньше так находились исключительно друзья, складывалось ощущение, что на романтические взаимоотношения система тоже распространяется.

— Ладно, то есть... хорошо. Я рад, что не стал проблемой.

Хёнджин прочищает горло, меньше всего ему хотелось осложнить Элисон ночь своим поведением. Только фразы о поцелуях принимаются во внимание. Ему ведь самому понравилось целовать эти пухлые, украшенные титановым колечком, губы. За последнее время, это стал его лучший поцелуй, хотя Хёнджин не может похвастаться обширным опытом. Каждая появляющаяся женщина не задерживалась в жизни надолго. Несколько встреч в ресторане плавно перетекали в горизонтальное ознакомление тел и... Финиш. Никаких лобызаний, романтики и чувств. Простое удовлетворение сексуальных потребностей.

— Ну раз ты начал вспоминать предыдущую ночь, то, наверное, сможешь ответить, чем будешь занят в грядущее воскресенье, после нашего свидания?

Хван кашляет снова. Элисон выглядит смело, ухмыляется, облизывает своим чертовым языком уголок рта, собрав маленькие капельки бананового смузи. Хёнджин почти закатывает глаза от желания повторить тот же трюк самостоятельно, но куда больше его начинает волновать заданный вопрос.

— Теперь ты предлагаешь мне пойти на свидание? — почти пищит.

Девочка разворачивается всем корпусом, рассматривает покрасневшие раковины ушей, мысленно радуясь из-за того, что смогла смутить взрослого дяденьку невинным вопросом. Ей нравится чужая реакция.

Прелестно.

Она ухватывается за край стула, слегка двигая ближе к себе. Хёнджин глаза выпучивает от удивления и перемещает ладони на девчачью поясницу. Сам не понимает зачем это делает, вроде падать не собирается, сидит удобно, но рефлексы решили сработать именно таким образом.

— Почему бы и нет? Нас тянет к друг другу.

Короткий поцелуй запечатляется на линии челюсти. Элисон раскрывает губы, не отодвигаясь от тёплой кожи, проводит носом выше, чмокает в скулу, задев кончиком языка, пока Хёнджин неуверенно перемещает руки чуть ниже — на бёдра, отодвинув край футболки.

— Если прекратишь пытаться двигать стул, — смущенно лепечет, а сам наслаждается (не)навязчивой лаской, — расстояния между нами станет побольше.

— Мне не нравится эта идея и тебя она, кстати, вчера тоже не устраивала.

— Ты всем мужчинам предлагаешь пойти на свидание после того, как забираешь их после смены?

Вопреки собственным словам, Хван обхватывает обеими руками тонкую талию, перетянув Элисон к себе на колени. Их лица находятся в запредельной близости, и Хёнджин почти подается вперёд, сталкивая их в поцелуе.

— Нет, только тем, с кого снимаю носки.

— Значит, я буду первым?

— Какой догадливый, мальчик. Хочешь получить презент за свою сообразительность?

— Какой?

Элисон накрывает чужие губы своими без разрешения, оно ей, в общем то, не нужно. Поцелуй пытается быть нежным, своими пальчиками с аккуратными ноготками гладит мужские щёки, успокаивает, когда Хёнджин действует более напористо: заставляет открыть рот, сжимая ее губу между зубами, из-за чего ласки приобретают новые оттенки, становятся раскрепощенными, неряшливыми, стоит Хвану смазано лизнуть мягкую кожицу.

Хёнджин крепче впивается в девчачью ягодицу, задевает кружевные трусики и тихо стонет, когда Элисон обхватывает своими коленями его бёдра сильнее. Вот и... не выставил себя мудаком, в очередной раз поддался навязчивому желанию. Возможно, ещё не до конца отрезвел, раз позволяет себе вновь совершать столь опасные безумства, но уже не может перестать целовать эти пухлые губы, имеющие вкус молочного смузи. Марк покроет трехэтажным, если узнает (он узнает). Хёнджин сбежал с собственной свадьбы, к которой готовился морально несколько месяцев, провёл ночь в баре, а потом очаровался местной барменшей. История походит больше на бред шизофреника, нежели повседневную жизнь Хвана, и мужчина сам не верит, что способен быть таким сумасшедшим, находясь в трезвом состоянии.

— Ещё станешь отпираться от нашего свидания? — Элисон отстраняется, дышит тяжело на ухо, прикусывая хрящ с серебряной сережкой. — Или такие важные дяди не общаются со всякими плебеями?

Она проезжается промежностью по вставшему члену, жалея, что попросила надеть Хёнджина штаны. Нахуй вообще эту одежду, слишком многое за собой прячет. Элисон знает насколько привлекательно могут выглядеть мужские бёдра, обтянутые чёрными боксерами. Хван охает, соединяя их губы вновь, у него крышу сносит от ее запаха, внешнего вида и своенравности. Блядская молодёжь без предрассудков. Блядский Хёнджин, который повелся.

Полное блядство.

— Таким важным дядям, — с трудом шепчет сквозь поцелуи, — нравятся решительные девочки. И раз я первый позвал тебя, будет непорядочно отказываться.

— Вот так сюрприз. Это ты только что вспомнил или захотелось выпендриться? — Элисон опрокидывает голову, позволяя выводить на своей шее незамысловатые узоры губами. Она стонет, когда зубы прикусывают нежную кожу, оставив после лёгкое покраснение. — Не кусайтесь, дяденька, я не позволяю ставить на себе засосы тем, с кем не имею постоянных отношений.

Ее руки скользят по телу Хвана, медленно оглаживают бицепсы под рубашкой, чувствуя всеми нервными окончаниями, как перекатываются напрягшиеся мышцы.

— Столько условий и так много соблазнов. Специально дразнишь?

— Ну не носить же мне хиджаб в собственном доме.

Хёнджин прижимает миниатюрное тело сильнее к своей груди. Элисон почти падает, пока пытается отстраниться, только никто ей так и не позволяет выпорхнуть из объятий. Хёнджин даёт понять, что не собирается отпускать. У обоих давно ни с кем не было, оба сходят с ума и увлекаются друг другом.

Вот только... какая досада. Фея крёстная с мальчишкой-пажем не дали им чуть больше времени на плотские утехи.

— Кай с Дженни придут совсем скоро, — она смотрит на настенные часы — почти пять. Сколько бы ребята не выпили ночью и как бы хорошо не провели вместе время на вечеринке, они не останутся в доме братства до воскресенья. — Я не стесняюсь тебя, но если мы оба хотим завтра увидеться снова, сейчас тебе нужно уйти.

— Твои друзья настолько жестоки, что не дадут нам сделать этого или у них есть на тебя какой-то компромат?

— Они никогда не видели меня с парнями раньше. Давай не будем травмировать их психику.

Элисон все-таки слезает с чужих колен, берет грязные тарелки и убирает их в посудомоечную машину. Хёнджин продолжает сидеть на стуле, смотрит на девушку вопросительно, потому что явно не понимает смысл услышанного. По крайней мере, это кажется достаточно странным.

— Не видели с парнями? Стоп... Ты... по девочкам? — Хван предполагает и в сердцах бьет себя по лицу. Какая из Элисон лесбиянка, если прямо сейчас она целовалась так голодно не абы с какой дамой, а с мужчиной. — Или бисексуальна?

— К твоему счастью, я предпочитаю члены, не вагины, — поясняет, хотя самой смешно с вопроса. — Просто до этого ни с кем не состояла в серьёзных отношениях. Не было времени, думаю, понимаешь о чем я.

Хёнджин облегченно вздыхает, для полного счастья ему не хватало стать чьим-то экспериментом. Он, на самом деле, не является приверженцем нетрадиционных отношений, его интересует исключительно собственная постель, остальные пусть следят за своей, и смотря на Элисон, понимает, что не хочет ненароком обжечься, особенно когда анализирует ее нрав. Явно не та, кто станет вести себя под стать канонным стереотипам, возможно, этим и цепляет. Сам пока не разобрался до конца.

— Не забудь телефон. Он умер под утро после оплаты счета в баре, поэтому я поставила его заряжаться, — Элисон забирает айфон последней модели с зарядки, лежавший у чайника. В чехле красуется фотография маленькой собаки и какой-то малышки. Хорошенькие, особенно девчушка с длинными косами, на мужчину чем-то похожа. — Твоя сестра?

— Ее зовут Данби. Она в следующем году закончит младшую школу.

— Вся в брата, — Хёнджин поднимает вопросительный взгляд на девушку, особо не понимая, о чем та толкует.— Такая же прелестная. Наверняка разобьёт много мужских сердец в будущем.

— Нет, никаких мужчин. Им всем нужно только одно.

— Да ну, правда что ли? — Элисон иронично заламывает бровь с проколом. — Хотя тебе виднее. Ты же в этом специалист.

— Специалист в какой сфере?

— Пикапа, — усмехается. — Не думал открыть свою школу флирта? Мне кажется, она станет успешна.

— А ты придёшь туда в качестве ученицы? — Хван интересуется, облизывая свои губы. Они до сих пор имеют вкус бананового смузи и горят от поцелуев.

Представляя, что кто-то однажды будет так же мечтать о губах его младшей сестры, становится не по себе. Элисон ведь тоже была юна, невинна, а теперь соблазняет одним своим видом, вызывая восхищение.

— Скорее ассистентки. Тебе же нужно показывать мастер-класс.

— Я согласен исключительно на индивидуальные уроки, где ты займёшь роль студентки.

— Не в том направлении рассуждаете, дяденька. Или это очередной ваш фетиш? — Элисон доводит Хёнджина до прихожей открывая входную дверь. Томящаяся робость образуется в тот момент, когда они оба замирают у порога.

— Конечно, каждый день мечтаю примерить на себя роль учителя-папочки, — отшучивается, представляя как бы это все выглядело в реальности: короткая юбка, расстегнутая блузка, просвечивающая многочисленные татуировки, разорванные в разных местах чулки, тихие просьбы отшлепать или прикоснуться к себе.

Отвратительные фантазии, просто омерзительные и безусловно хочется воплотить в жизнь.

— Ты меня не напугаешь, я уже пуганная, — и опытом обученная (где-то начал икать Кай).

Элисон нервозно поправляет мальвинку, переступая с ноги на ногу. Вроде не хочет прощаться, но понимает насколько это необходимо. Мужчину ждут свои привычные дела, к ней скоро вернутся друзья. Девочка не думает о грядущем дне, почему-то почти не верит в их новую встречу. Слишком разные, занятые, неподходящие. И даже осознавая это, начинает грустить, потому что... Без лишних пояснений.

Хёнджин будто чувствует ее настроение, кладёт свои руки на осиную талию, притягивая к себе. Он целует девчачьи губы ненавязчиво, с трепетом, посасывает верхнюю губу, гладя сквозь футболку позвоночник.

— Оставь свой номер, чтобы мы могли решить куда пойдём завтра. Я не собираюсь отказываться от нашего свидания.

— Компенсация за «причинённые неудобства»? — показывает пальцами кавычки.

На самом деле, не было никаких неудобств, она не имела ничего против томительных ласк, дрожи по всей коже, шёпоту у раскрытых губ и пьяного лепета.

— Издеваешься? — добродушно интересуется, зарываясь носом в кудряшках. Те пахнут вкусно — карамелью в шоколаде, напомнив любимый батончик.

— Совсем немного, — тяжело вздыхает.— Я записала его, когда проснулась. Ты не из тех, кто ставит пароль.

— Мне нечего скрывать, — произносит уверенно, вновь соединяя их губы на несколько секунд, перед тем как покинуть квартиру, шепча лёгкое «до встречи».

Что за чертовщина?

Похоже, в Хэллоуин не только призраки приходят в мир живых, но и любвеобильные купидоны. Иначе Элисон не может объяснить, что между ними происходит.

(🍸💒)

— Ты ебаный придурок, Хван Хёнджин! — Марк влетает в дом мужчины как ошпаренный.

Он стягивает пальто, вручает одежду другу и откидывает ботинки, задев итальянскую вазу FUTURA, проходит вглубь квартиры. Путь от прихожей до домашнего бара прокладывается привычным маршрутом, не занимавший много времени. Марк прекрасно ориентируется в чужой квартире, ощущая себя большим хозяином, нежели сам владелец апартаментов. Хёнджин неохотно плетётся следом, почёсывая затылок. Пока он ехал в такси, пообещал больше не пить, ну... до следующего раза. Правда никак не подозревал, что следующий раз наступит так быстро. С другой стороны, без лишних градусов конструктивные диалоги редко клеятся, особенно такие серьёзные.

Туан достаёт два бокала, штопор и бутылку вина Antinori, "Tignanello". Он быстро справляется с пробкой, разливая алкоголь, и Хёнджин садится в массивное кресло, ожидая, пока мужчина хоть что-нибудь скажет. Вкратце, ему уже пришлось объяснить, где именно носило его зад и в какие приключения успел вляпаться. Марк внимательно слушал каждое предложение, время от времени вставляя излюбленное «пиздец». Хёнджин не мог не согласиться. Это по правде можно описать лишь этим словом, но иногда всякое дерьмо случается. С Элисон его свела случайность. Один шанс на целую бесконечность. Никто из них не предполагал, что за сутки возможно испытать столько чувств. Хван не маленький мальчик, вполне взрослый и состоявшийся во всех сферах мужчина. Он ни разу не творил спонтанные поступки, быть может, зря. Стоило поступить всего раз не по совести, сразу вскружил себе голову женщиной, вернее молоденькой девушкой, ещё студенткой, подрабатывающей в баре.

Как же опрометчиво с твоей стороны, думает про себя. Настолько очаровался незнакомкой, имя которой вспомнил далеко не сразу. Творит глупости, каких не совершал даже в подростком возрасте, но и останавливаться теперь не хочет — элементарно не может. Об Элисон он думал, пока возвращался домой, пока принимал ванну, выбирая место их будущей встречи, только в голову блистательные идеи не приходили. Сплошная банальщина из ресторанов и театров, куда любили наведываться бывшие пассии. Примитивны до безобразия. В этот раз Хёнджин хочет отличиться, зарекомендовать себя с лучшей стороны, в конце концов, но впервые имея столько финансов, он теряется, не зная как правильно заинтересовать, куда сводить и что подарить. Прошлые ухаживания закончились десять лет назад, опыт в романтике растерялся до уровня «нулевой», а учиться всему заново...

— Посмотрите на него, даже сейчас молчит. Хван, какого хуя? Сбежал вчера прям в разгар церемонии. Нет, я согласен с тем, что идея была дерьмовая, сам предупреждал, но разве так дела делаются? Твоя мать чуть с инфарктом не полегла, отец бесился, про остальных вообще молчу. Я тебя, придурка, по геолокации отследить пытался, ты же нихуя город не знаешь.

— Марк, — Хёнджин стонет, выпивая почти залпом весь алкоголь в бокале.

Он прекрасно знает, что облажался. Ему не нужно напоминать об этом, но друг не успокаивается, заглатывает вино и наливает новую порцию.

— Нет, блять, я ещё не все сказал, — злобно цедит. — Никто себе места не находил, переживали. Злились, конечно, по началу, но потом до пизды перепугались, а ты блять с какой-то барменшей трахался. Десять из десяти, дружище. Почему сразу не с официанткой или стриптизершей? Совсем из ума выжил?

— Что плохого в ее профессии? — искренне не понимает.

Работа, каких много. Конечно, не самая престижная, может, не ассоциируется с целомудрием и серьёзностью, но что взять со студентов? Они зарабатывают на жизнь как умеют. Хотя бы не сидят на шее у родителей, стремятся к самостоятельности, пробуют себя в разных сферах. Не всем могут предоставить мир на блюдечке с золотой каёмочкой, кто-то набивает свои шишки, Хёнджин не видит в этом ничего зазорного. По крайней мере, понимает в каких условиях те оказываются.

— Окстись, дурень, твоя благоверная притащила тебя к себе в квартиру, где у вас произошёл перепихон. Ещё не понимаешь к чему я клоню? — Марк фыркает. — Пораскинь мозгами, ну сколько отшибленных было до тебя и сколько будет после. Ты не первый и не последний.

— Мы не занимались сексом, — голос Хёнджина меняется. Может, Марк переживает за него, но он не хочет выслушивать чужое дерьмо, особенно, когда знает как все было на самом деле. — И до этого она вряд ли приводила кого-то.

— Конечно, ты ведь первый богатый папочка в ее жизни, поэтому и вцепилась клешнями. Ещё не попросила оплатить новый семестр?

— Не перегибай палку, — предостерегает. — Мы взрослые люди и разберёмся самостоятельно.

— Отлично, сколько ей лет? Дай бог школу закончила. В педофилы заделался? Женщины по возрасту уже не привлекают?

Марк встаёт с дивана, направляясь к окну. На небе появились первые звёзды и мужчина не отрываясь глядит на них, стараясь успокоиться. Он не понимает, что движет Хваном в этот момент. Как порядочный, умный человек сумел так просто позволить себя развести? Туан не верит в чистые намерения девчонки. Прекрасно осознаёт, что та никогда не видела больших денег, наверняка перебивается от зарплаты до зарплаты, Хёнджин является ее шансом на лучшую жизнь, беззаботную, а друг конченый идиот, если правда повелся.

— Я тебя знаю, Хёнджин, — залезает в карман классических брюк, выудив пачку parliament night blue вместе с зажигалкой.

Он поджигает фильтр и отправляет сигарету в рот, делая глубокую затяжку. У него нет ни одной приличной фразы, все скатывается на хуй. Хван — один из немногих людей, чьим благополучием он дорожит по-настоящему, и Марк поможет предотвратить катастрофу, что притаилась не за горами. Хотя бы попытается, пока не поздно.

— Она разобьёт тебе сердце, и ты сгниешь на работе, не позволив себе быть с кем-то снова.

— Не неси чепухи, мы не зашли так далеко.

— Ты или она? — саркастично уточняет. — Тебе обычно многого не нужно, чтобы очароваться.

— Разумеется, я могу согласиться с твоим мнением, но тогда мы оба будем неправы.

Хёнджин не очаровывался ни кем раньше, даже ебаной первой любовью, оттого и лицо Лиён толком не припомнит, лишь расплывчатые очертания, а женщины, с которыми ему приходилось общаться, не имели ничего общего с той, кто понравился теперь. Конечно, он понимает, чего боится Марк. Хван не относится к тому типу мужчин, кто может запросто перестать думать о ком-то. По этой же причине никто не западал в сердце на серьёзных основаниях. Многие девушки в его жизни были похожи друг на друга: элегантные, учтивые, не особо умны в бытовом плане, но начитанные для своих кавалеров. Они умели грамотно поддержать диалог, вежливые, покладистые, выполняют то, что от них требуется, правда абсолютно обычные и пустые, каких миллион; в их взгляде или силуэте нет ничего запоминающегося, привлекательные, но не сражают собой. Ни с одной из них Хёнджин не намеревался общаться дольше, чем несколько недель. Они лишь неплохо разбавляли серую обыденность, становясь развлечением (развлечения быстро приедаются). Мужчина не хочет заглядывать наперёд, строить грандиозные планы, расписывая в красках возможную перспективу с Элисон, просто чувство возникает сомнительно-предвкушающее, будто в этот раз все может сложиться иначе. С самого начала их общение началось неординарно, интригующе и местами глупо, Хёнджин не имел подобный опыт, все в новинку.

— И что тогда произошло? Потянуло на, — Туан подбирает нужное слово, хотя нет у него в запасе ничего приличнее, чем банальное «хуеблядь», — экзотику? Захотелось узнать каково трахать неформальных студенток? Отлично, дерзай. Только не ложись с ней без резинки.

— Она милая.

Хёнджин словно не слышит половины, а глупая, мечтательная улыбка украшает губы, когда вспоминает девчачий смех и то, как Элисон натягивала на коленки свою растянутую футболку. Тогда она не была похожа на ту, кого он встретил в баре: домашняя, забавная и глаза у неё восхитительные, красивое поле напоминают. Возможно, если бы Марк оказался на его месте, то понял почему Хёнджин поступает так, как поступает. Элисон ведь умеет завораживать собой, оставаясь при этом настоящей. Подкупает. В мире, в котором они крутятся, ценятся иные вещи, иные женщины, там свои принципы и ценности. Нормально, если друг не разделяет его позицию сейчас. Он тоже не одобрил бы такую глупость ещё несколько дней назад.

— Ты идиот, Хёнджин, — я знаю. — Почти тридцать лет, но ничем не отличаешься от пятнадцатилетнего школьника, хотя...в тот период мозгов у тебя было побольше.

Туан допивает второй бокал вина, кидая напоследок «увидимся позже» и Хван обмякает в кресле, утыкаясь лицом в кожаную обивку. Прямо сейчас он не злится на Марка, знает настолько тот сконфужен из-за свадьбы, пропажи и оглушительной новости. Ему нужно время, чтобы переварить информацию, возможно, даже пропасть на неопределённый срок. Хёнджин понимает его состояние, поэтому не смеет обижаться. Ненавидит лишь себя, потому что действительно конченый идиот с мозгами подростка.

Мужчина отпивает алкоголь из горла (зачем же мелочиться?), снимает телефон с блокировки и находит нужный контакт с фотографией, где Элисон улыбается ему с экрана гаджета, показывая знак 'V'. Такая... невероятная. И веснушки на носу...чудные. Сразу понятно, что солнцем поцелованная.

Хёнджин хочет увидеть ее, хотя последняя их встреча состоялась почти шесть часов назад. Совсем ведь недавно, но уже успел соскучиться.

Я ненормальный. Это ненормально.

Внутри теплится столько противоречий, что становится дурно. Ему не следует накручивать себя, думая о ней так много (но разве он может перестать?). Она похожа на эффект дежавю или какой-то переломный момент.

Хван тянется к стеклянному столу, где лежали почти законченные chapman. Он не сможет признаться самому себе без сигареты. Ничего не понимает, но гонится будто умалишённый, пытается поймать что-то, чего впредь не встречал. Окончательно попадает в ловушку собственного разума, вторящего ему «найди-найди-найди», только в прятки играть не получается, в детстве отец приучал к шахматам и спорту, ребячество осталось в деревне с бабушкой.

У Хёнджина вместо воздуха дым, а в крови плещется алкоголь. Как же забавно получается: раньше он считал свою образцово показательную жизнь примером для подражания. Был уверен, что именно к таким успехам должны стремиться те, кто ниже, те, кто ещё ничего в этом мире не достиг, только по итогу сам на себя теперь смотреть не может. Утратил контроль над ситуацией, пустил все по ебеням и эту легкомысленность не спишешь на возраст или отсутствие ума. Конечно, напрягать мозг, когда его нет, — очень вредно для здоровья, голова может разболеться, хотя Хёнджин не страдал особым видом кретинизма до вчерашних суток.

Он делает затяжку, выпуская в комнату клубок едкого дыма, запив привкус табака Tignanello. Абсолютно невкусное пойло за большие деньги. И почему богатые так любят покупать, что подороже? Коктейли в баре стоили раз в пять дешевле, но имели вкус приятнее, чем этот элитный ужас. В пальцах свободной руки вертит телефон, все ещё не решаясь позвонить, хотя безумно хочет это сделать. Ради чего? Не скажет, в голове ведь перекати-поле.

Правда больно хлещет пощечиной смутное осознание. Есть те, кто сжигает в ком-то крупицы истинного облика до пепла, ломает рёбра и позволяет блевать алой кровью под уличным фонарем, извергая остатки всего хорошего, что когда-то оставалось. Однако существуют люди, что пускают ветвистые корни, выращивая на месте не зарастающих переломов белые величественные альстромерии. Хёнджин боится получить пулю в сердце, оставаясь при этом абсолютно безоружным, но разве он обладает достаточной проницательностью, чтобы определить своего палача? Любой человек способен стать причиной личных кошмаров или же сладких снов, даруя разрывающее изнутри проклятье.

Нет, он слишком много думает, причём не о тех вещах, которых стоит.

Хван закрывает глаза, делая глубокий вдох. Большой палец замирает на кнопке «вызов», и Хёнджин позволяет совершить себе очередную глупость — летит на огромной скорости вниз, прямиком в пропасть.

Каждый гудок сопровождается громким стуком сердца. Бум-бум-бум. Хёнджин может слышать этот ритм, пытаясь заглушить назойливый шум выпивкой. В последние дни он пьет слишком много и это не есть хорошо. Не стоит ему относиться к своей печени столь пренебрежительно, особенно, когда придерживается спортивных нагрузок и правильного питания.

— Слушаю, — голос на том конце провода весёлый и беззаботный, громкие биты заполняют ушные перепонки, как и заливистый смех незнакомого парня. Кажется, он совсем немного (или много) помешал, без разницы, в любом случае звонит не вовремя. — Джинни, это ты?

Хван замирает, услышав обращение. В последний раз его так называла бабушка. Это приятно, правда удивляет. Не мог представить, что из-за одного прозвища, из далекого детства, ощутит прилив нежности откидывающий в вакуум пространственно-временного множества.

— Ты — ходячий парадокс и полное противоречие, — Хёнджин пережимает пальцами фильтр сигареты, почти ломая. Пепел летит в пепельницу, на пол, — куда угодно. Он тяжело дышит как после марафона, пока Элисон терпеливо ждёт следующее предложение.– Должно быть сложно открывать катарсические переходы твоих сущностей, но мне кажется захватывающим то, что каждый день я смогу переживать опыт в познании новой грани тебя. Не было бы это ещё так пугающе. Открывать новые двери бывает болезненно.

Девушка молчит, абсолютно не понимая, как должна реагировать на сказанное. От былого хорошего настроения ничего не остается, веселье сменяется на насторожённость. Она прокручивает каждое слово в своих мыслях, пытается выделить значимые, те, за которые стоит ухватиться и проанализировать. Вроде получается, но с другой стороны... Какой должен оказаться результат?

Ей неизвестно, что произошло с мужчиной за время в разлуке. Элисон почти засомневалась в том, что Хёнджин воспользуется ее номером в записной книжке, который она самолично ввела. Воспользовался, только теперь несёт околесицу.

— Ты боишься не тех вещей, — устало произносит в трубку, даря невидимую улыбку.

Переварить полученную информацию оказывается проблематично. Ей не хотелось понять что-то неправильно. Хёнджин кажется опечаленным и даже если это не ее дело, Элисон попытается быть хорошим слушателем. У каждой реки есть свой конец, проблемы появляются и исчезают; едва поднявшись, солнце клонится к закату; родившись, человек начинает умирать; влюбившись бездумно, чувства угасают. Сплошной замкнутый круг.

Элисон прикладывает динамик ближе к уху, прислушиваясь к сбитому дыханию. В горле застряли строки благодати и привкус marlboro с двумя кнопками, последнее — приятная классика. Закусывает губу с кольцом и сдирает потрескавшуюся кожу. Даже специально уходит подальше от друзей в свою комнату, плотно прикрыв дверь, чтобы никто их не слышал, не подслушал, разговору важно оставаться интимным, для них одних.

— Я впервые скучаю по малознакомому человеку, — Хёнджин грустно признаётся.— Никогда раньше не думал, что свяжусь с кем-то подобным, но вот она ты... Невероятно.

— Понимаю, потому что чувствую похожее.

Когда два одиночества встречаются среди хаоса, никогда не получается создать нечто нормальное, что-то этакое, что поймёт общество и здравомыслие. Элисон еле сдерживает истеричный смешок, потому что не получается придерживаться словосочетания «все как у людей», у неё все через задницу, хотя... она не одна такая (?). Хёнджин тоже путается, пугается, но идёт наперекор другу, рассудку, себе, пытается понять слишком многое, но вместо этого проваливается в незнакомую пучину, рассчитывая отыскать в бездне хотя бы одного человека. Нельзя же оставаться сумасшедшими по отдельности? Говорят, что самые несчастные люди –одинокие люди, они держатся лишь за себя, ведь стоит им протянуть руку в пустоту, к ней никто не прикоснется. Никто не станет освещать им путь в темноте, кроме них самих, везде они для себя, нет понятия «друг для друга».

— Если я закажу тебе такси, ты согласишься приехать ко мне? — в голосе слышна неуверенность.

Он не знает может ли просить о таком и что между ними случится, если Элисон согласится. Его сердце замирает в предвкушении ответа. Хван готов услышать четкое «нет», но продолжает надеяться на «да». Безумец. Какую же опрометчивую тупость совершает.

Девушка молчит, видимо, обдумывает предложение, а Хёнджин поджигает новую сигарету, потому что эти секунды в тишине — мучительные. За ними скрывается уйма внутренних противостояний.

Так не пора ли освободить себя от оков?

— Время перевалило за полночь, значит воскресенье уже наступило. Мы не будем называть это свиданием, но я правда хочу увидеть тебя тоже.

И Хёнджин уверен, что потерялся в этом «тоже».

Он ходит по квартире, томясь в ожидании, и минуты тянутся до безобразия медленно. Элисон не пишет ему сообщений, из-за чего на душе невыносимее. Хван не может понять как скоро та окажется на месте, поэтому продолжает измерять площадь шагами, рассматривает любую мелочевку, за которую можно зацепиться, допивает вино из бутылки и смотрит на наручные часы. Если бы не жил на тридцать пятом этаже, уже глядел бы в окно, выискивая нужную машину.

Какая же никчёмная отмазка...

Хёнджин анализирует тёмные улицы, освещающиеся уличными фонарями, зарывается пятерней в волосах и оттягивает корни, стараясь переключиться, почувствовать что-то ещё помимо томления и бешеного стука сердца. Справляется из ряда вон плохо. Зажигалка, которую мужчина крутил в руках от нервов, падает с шумом на пол. Хёнджин не поднимает ее, оставляя валяться на паркете. Ничего страшного не произойдёт, если он сделает это позже, допустим, завтра, или когда придёт убираться горничная.

На телефон приходит оповещение и Хван спешит его прочитать. Только раздраженно закатывает глаза, когда видит отправителя. Марк как всегда в своём репертуаре. Пишет какой его друг простофиля, но обещает помочь выбраться из образовавшегося дерьма. Что ж, лучший друг слегка опоздал. Хёнджин уже достиг точки невозврата, подлив бензина в разрастающееся пламя. Переживает из-за непонятных вещей, снова смотрит на время и матерится, поняв, что девочки нет слишком долго.

Почти сдается спустя полтора часа. Элисон наверняка передумала и просто не смогла сказать об этом. Хёнджин расстраивается, но вместе с тем испытывает совсем лёгкое успокоение. Возможно, он правда поспешил? Говорил о благих намерениях, однако позвал свободную девушку к себе поздней ночью. Спорное удовольствие, сам осознаёт и... продолжает верить.

Какая же страшная штука — вера. Всегда сбивает с толку.

Тупица.

Ко второму часу ночи Хван успокаивается. В конце концов, Элисон не обязана нестись галопом по Европе ради банальных домашних посиделок. Они не в тех отношениях, да и если бы были, это все равно неправильно, поспешно. Хёнджину стоило подумать тысячу и один раз, прежде чем предлагать такое. Марк был прав, назвав его идиотом. Хёнджин редкостный мудак, скрывающий своё обличие за маской рассудительного взрослого. Ни черта он не вырос. Скорее отменно притворялся, подстраиваясь под амплуа мальчика, каким всегда хотел себя видеть, чтобы родители гордились, чтобы общество восхищалось, чтобы самому было комфортнее. Доимпровизировался.

Спектакль окончен. Актёр не справился со своей ролью.

Звонок в дверь оглушает своей громкостью. Хёнджин цепенеет, смотрит в темноту, гипнотизируя ее своим хмельным взглядом, потому что (какой кошмар)ещё не определился: лёжа на песчаном дне, он хочет попытаться всплыть на поверхность или продолжить ожидать, пока кто-то упадёт вниз.

Может подбросить монетку?

Глупости!

Мужчина идёт вперёд, от былого наваждения ни следа. В крови остался лишь едкий, под стать сигаретному дыму, испуг. Хёнджин вдыхает его вместе с кислородом и запахом одеколона. За металлическими дверьми — диверсия, самое настоящее судьбоносное решение, которое Хван принял с паническим трудом (точно ли?).

Он открывает замок, там всего три поворота против часовой стрелки, и... Хёнджин замирает, когда видит девушку перед особой: чёрное платье с зелёным драконом, белая джисонвка, растрёпанные волосы спадали на плечи волнами, в радужке все тот же чудный Прованс. Хван был очарован французской культурой с ранних лет, несколько раз гулял по многочисленным деревенским улочкам, а теперь находит отголоски любимой страны в глазах напротив и влюб...нет-нет, только не это страшное слово!

— Слава богу не заснул, — Элисон мнётся и ногтями теребит кольцо на безымянном пальце, растерянно улыбаясь. — Позволишь?

Хёнджин пропускает без лишних слов. Девушка переступает порог, рассматривает белые стены, украшенные явно дорогими картинами, высокие потолки, отличительный ремонт. В действительности, такая роскошь смущает Элисон, которая росла в самой обычной семье. Не дай бог что-то задеть — сломает и не расплатится.

Она медленно проходит вглубь квартиры, время от времени оборачиваясь в сторону Хёнджина, следующего поодаль от неё. Своей рукой он касается ее талии, когда девушка не спеша ступает вдоль крутой мраморной лестницы. Ей не интересен декор, мебель, без пояснений понятно, что здесь обитает обеспеченный человек. Узнай о том, куда именно отправилась подруга, Кай позавидовал бы, ну и пожелал удачи, потому что обязательно понадобится. Им не доводилось посещать музеи, в которых можно жить, а эти апартаменты по-другому величать нельзя.

— Когда я тебя звал, был более уверен в своём решении, — Хёнджин проговаривает, почти невесомо гладя тонкую ткань платья.

Элисон доходит до огромной гостиной, где совсем недавно находился Марк. Слова, слетевшие с губ мужчины, задевают, но она не подаёт признаков разочарования. Сама была куда решительнее, пока только собиралась. В машине пыл потух, а желание попросить вернуться назад, разрасталось в геометрической прогрессии. Элисон не станет осуждать. К ее великому сожалению, понятливость идёт впереди неё самой.

— Мне уйти?

Абсолютно спокойна и непоколебима, даже не усмехается как делала это раньше. Оба понимают, что если покинет квартиру сейчас, больше никогда не придёт снова. Хёнджин задумывается всего на пару секунд над возможной перспективой. Его она, мягко говоря, не устраивает. Лучше бы устроила. Самому бы зажилось спокойнее.

— Останься.

Останься со мной.

Хван разворачивает девчонку, кладя ладонь на поясницу. Всего один жест, но успокаивает. Когда чувствуется тепло чужого тела, на душе образуется умиротворение. Так и должно быть? Именно вот так?

— От тебя пахнет вином. Ты опять пил?

Их близость интимная, интригующая. Элисон вдыхает запах мужского парфюма, оседающего устойчивым желанием уткнуться носом в шею, сделав более глубокий вдох. Вкусно и так перехватывает дух, что голова идёт кругом.

— Вино само в меня вливалось, — Хёнджин шутит, хотя самому вовсе не до юмора.В период опьянения он действует рассудительнее, вернее, начинает слушать сердце, которое обычно молчит партизаном.

Хван садится на диван, утягивая Элисон за собой. Девушка валится на мужские колени, хватается за плечи в попытках случайно не упасть, смотрит с прищуром из-под густых ресниц и пытается разглядеть подвох, но вместо этого теряется в касаниях сильных рук, что ненавязчиво гладят ее бёдра.

Набатом бьют отрывки их дневных нег, приятных, ленивых, возбуждающих.

Черт.

— Стоит ли мне переживать, что утром твоя память снова будет возвращаться частями? — больше издевается, нежели спрашивает серьезно и ещё самую малость нервничает, ведь прямо сейчас... так близки к друг другу. Почти запредельно. Им нельзя. Опасно.

Хёнджин облизывает свои губы, из-за чего Элисон инстинктивно повторяет его действия. Жаркое дыхание разделяется надвое: часть ей и часть ему. Ходят вокруг да около, заигрываясь в поддавки.

— Лучше бы не вспомнил, — на грани слышимости и в губы напротив.

Хёнджин осторожно целует девчачью щеку, проводит носом по бархатной коже, боится спугнуть, но одновременно хочет напористости. Дилемма, напоминающая приманку для интриги.

От мужчины так приятно пахнет ванильным гелем для душа, одеколоном... И на коленях... уютно. Не в его квартире, на нем.

— Станешь моей самой худшей тайной?

— Той, о которой стыдно признаться вслух?

Элисон неодобрительно трепыхается. Кошмар, то есть ужас. Она не думала, что способна оскорбиться из-за какого-то вопроса, но это происходит. Хёнджин гладит ее по щеке, усмиряет. Пытается такими жестами переубедить? Пожалуйста, переубедите! Скажите, что все не так поняла. Элисон же не всегда догадливая, читает между строк паршиво, да и вообще... молодая и наивная, какой вряд ли может показаться на первый взгляд.

— Той, с которой не захочется ни с кем делиться, — жаркий шёпот на ухо.– Станешь?

— Тогда стану.

— А сердце не разобьешь? — уточняет. Потом может быть поздно.

— Не бойся, эта дверь не открывается болезненно.

Элисон накрывает чужие губы своими. Хёнджин закрывает глаза и раскрывает рот, почти сразу углубив поцелуй.

К черту сантименты.

Хван сжимает талию девушки сильнее, гладит бока, левое бедро, пробираясь пальцами под чёрное платье, из-за чего девочка кусается. Титановый шарик слегка охлаждает, но только не разум и тело. Там уже давно разгорелся целый пожар. Вкус спиртного с табаком смешивается в своеобразный коктейль — опьяняющий.

Элисон потряхивает от переизбытка чувств. То как мужчина касается тела — незаконно, да и сам похож на блядское произведение искусства: растрёпанные короткие волосы каштанового оттенка, покрасневшие пухлые губы, руки с выделяющимися венами, что прямо сейчас сжимают ее задницу, красная рубашка расстегнута наполовину, в узких штанах выделяется возбужденный член, упирающийся в промежность.

Святой Боженька. Хёнджин возбудился так быстро из-за поцелуев. Элисон почти скулит. Там...твёрдо, в трусиках мокро. Черт подери, она промокла, пока целовалась с едва знакомым мужчиной. Это даже не мальчишка с tinder или badoo (с ними общалась дольше, чем несколько дней).

Никакого секса до первого свидания? Хорошо, иногда правила нужны, чтобы их нарушать, а на все «нельзя» отвечать внятное «можно», и даже если между ними все закончится после проведённой вместе ночи, она не станет сожалеть. Уже не маленькая девочка, мечтающая о прекрасном принце. В реальности знать обладала неустойчивой психикой и потайными грязными фантазиями. Нужно быть проще. Хоть в чем-то и изредка. В любом случае, эти настойчивые поцелуи не шли ни в одно сравнения с прошлым опытом, где парни слюнявили ее лицо. Хёнджин прекрасно знал, что делал: где лучше прикоснуться, где нажать, где томно вздохнуть, отправляя разум в царствие небесное. Что ж, пусть земля ему будет пухом.

В голове происходит целая революция, которая оставляет после себя гору пепла. Девушка рассыпается под натиском ласк, лижет чужой язык, посасывает нижнюю губу и позволяет себе зарыться в мягких локонах. Как она сказала? Эта дверь не открывается болезненно? Ее — вероятнее всего, только Хёнджин не предупреждал насчёт себя самого. Дурно представлять, какими полномочиями над ней обладает этот мужчина, особенно когда фиксирует ее затылок, поцеловав более развязно.

Тёплые слюни перемешаны меж собой, жар рта, ласкающий язык, властные руки на заднице, удерживающие на себе. Элисон пора возненавидеть себя, потому что она не должна чувствовать себя настолько хорошо рядом с ним. Это неправильно. Или относительно неправильно. Либо они настолько обезумели от одиночества, что теперь не могут оторваться. Пугает.

Она обмякает и теряется в впечатлениях. Хёнджин подается бёдрами вперёд, вжимаясь твёрдым членом в промежность вновь. Элисон ощущает как стремительно намокают кружева и мирится с бессилием. Должно быть, такое нельзя было допускать. Не стоило вообще приезжать, но... допустила и приехала. Позволила себе совершать новые ошибки. Когда если не сейчас? Хёнджин, вот, всегда придерживался стереотипов, выходя победителем, а теперь терпит полное поражение.

— Какие у тебя синие глазки. Словно ночной Прованс. Ты возбудилась.

Элисон вновь лезет с поцелуями, обернув руки вокруг чужой шеи, ведет себя раскрепощёно, смело. Ей есть о чем порассуждать, о чем беспокоиться, но она оставит это на потом. Сейчас больше хочется окончательно свести собой с ума, заставить взрослого мужчину хотеть ее во всех смыслах этого слова, проникнув ему под каждую клеточку кожи.

Отрываются только для того, чтобы перевести сбившееся дыхание и после заново набрасываются друг на друга как голодные гиены на добычу. Жадно кусаются, глухо стонут, не расцепляя блестящих губ.

Попала Элис в страну чудес:
там много красивых и странных существ.
Множество боли она повидала,
короля страданий там повстречала.
Мужчина в красном, словно палач.
Души грешником уносил быстро вскачь.
Туда, где никто никогда не найдёт.
Прямиком в дальний свет,
а Бог... не спасёт.

Элисон скулит сквозь поцелуй. В ритме страстного танца ведётся их борьба языков. Никогда прежде девушка не становилась пленницей чьих-то губ, наверное, никогда больше и не станет. Это одноразовая акция. Только для одного мужчины.

— Мы можем... Ты бы хотела? — сбивчиво спрашивает. Не уточняет о чем говорит, все итак понятно.

— Я не хочу останавливаться. Не останавливайся.

Хёнджин крепко обхватывает ее за бедра, чтобы поднять и отнести в спальню. Элисон нетерпеливо обхватывает руками и ногами накаченное тело, оставляет влажные поцелуи вдоль линии челюсти, позволяя уносить себя куда-то в глубь апартаментов. Не заботит куда и как это произойдёт. Главное — вместе.

Хван впечатывает девочку в стену, когда они почти оказываются на месте. Искры летят из глаз от боли, голова неприятно соприкасается с твёрдой поверхностью, но Элисон не обращает на это внимание. Смотрит сквозь пелену на красивого мужчину, смаргивая возбуждение. Такой восхитительный, такой чувственный, такой...не её. Пока что.

— Я хочу тебя так сильно, — Хёнджин смачивает слюной и без того мокрые губы. — Останься со мной на подольше, чтобы я мог сбежать от себя.

— Давай лучше убежим вместе?

Заблудимся, забудемся, распадемся на атомы без права собраться воедино вновь. Побудут оба дураками, каких не видывал свет, напишут новую историю, лучшую, незабываемую. Ни один писатель никогда не повторит, не перескажет.

Худшая тайна. Страшный наплыв чувств.

Хёнджин открывает дверь, и, добравшись до кровати, аккуратно кладёт изящное тело на матрас. Девочку будто опускают в россыпь розовых алмазов, а не на кровать, только вместо дорогих камней перед лицом высокий мужчина, нависающий сверху, что целует смазано, с языком, выпуская томные вздохи в открытый рот.

Он стягивает белую джинсовую куртку с хрупких плеч, поддевает край задранного платья, снимает и отбрасывает ненужную вещь на пол, обнажая аккуратную грудь небольшого размера с розовыми сосками. На рёбрах красуется Хонсу — бог луны. Хёнджин очерчивает губами контур татуировки, исследует каждый элемент, штрих, облизнув напоследок маленькую твёрдую бусинку.

Его божественно-ночная девочка.

— Какая же ты...— мужчина оценивает общую картину: лежит покорная, с разведёнными ногами, сжимая покрывало в своих маленьких кулачках. — Удивительная, — на иностранном языке.

Элисон изящно приподнимается, обхватывает пальчиками лопатки, и перевернув их местами, вновь усаживается на мужские бёдра. Член неприятно трется о ткань. Она пошло улыбается, проезжаясь промежностью по чувствительному месту. На брюках остается мокрый след, кружева окончательно намокают из-за естественной смазки. Хёнджин готов застонать в голос, потому что как же это все возбуждает.

— Кажется, теперь я понимаю почему тебе нравится снизу-вверх. Ты хорошо смотришься подо мной, — расстёгивает пуговки на рубашке и оглаживает кубики пресса. — Похож на произведение искусства, — добивает откровениями.

Элисон вновь заключает их в поцелуй, укусив за нижнюю губу, переходит на шею, кадык, пока сильные руки гладят позвоночник, посылая по коже миллионы мурашек. Звуки чмоков заполняют комнату, они трогают-трогают-трогают то тут, то здесь, пытаясь запомнить каждый изгиб, неровность. Элисон легко расправляется с ремнём и ширинкой. Хёнджин следит за каждым грациозным движением. Не может пересилить себя и перестать восхищаться предоставленной красотой, улавливает каждое действие, улыбку, вздох. Глаз не отвести.

Между ними нет наигранной непорочности, хорошо знакомой в прошлом, лишь интимные касания, сбитое дыхание и громкое биение сердец. Так просто приручают друг друга к себе, к своим касаниям, запаху. Повсюду и везде. В пятницу, Хёнджину обещали помочь отправиться в рай, сегодня он уже одной ногой в могиле, а причина восседает на нем сверху.

— Знаешь чем отличается французский поцелуй от австралийского? — наманикюренные пальчики ведут по прессу и останавливаются у боксеров от calvin klein. Языком касается выделяющейся выпуклости через ткань, смачно облизывая и медленно стягивая белье.– В исполнении.

Ее губы приоткрываются от шока, когда взору предстаёт ничем неприкрытый член: большой, с выделяющимися венами и крайней плоти нет. Вот блядство. На что Элисон согласилась? На подписку на тот свет? На секс? Или одно другому не мешает?

Не мешает. Точно.

Она аккуратно обхватает орган, несколько раз проходя вверх-вниз, плотно прижав к нему язык. Добирается до основания, дует на влажную кожу и посылает прохладные импульсы, погрузив в тёплый влажный рот чувствительную головку.

— Эл, — Хёнджин рычит.

Он тянет за тонкую кисть на себя, вгрызаясь в ответ требовательным поцелуем. Предупреждает о чём-то своём и сжимает девчачьи щеки, вновь проходя своим языком по ряду ровных зубов, задев кончиком очередной пирсинг с заострённой резьбой. Ему доводилось видеть сережку несколько раз, чувствовать при поцелуях, но теперь касается титана охотнее, потому что нравится. С ней. На ней. Она вся.

Элисон совершенно плавится в руках Хёнджина, позволяя ему вести в поцелуе и делать всё, что тот захочет. Ей сейчас очень хорошо, до такой степени, что готова кончить без всяких прикосновений. Один вид возбуждённого мужчины заставляет терять рассудок. Она тонет в темноте зрачков, видит в них своё отражение и кажется будто бы... Нет, не может себе позволить такую нелепицу. Какую угодно, только не эту.

Элисон с болезненной неохотой разрывает их ласки, до безобразия быстро привыкла к поцелуям с ним, но вопреки желанию продолжить опускается к разведённым ногам, опираясь на локти и колени. Для нее не в новинку делать минет, гордости за собственные умения не испытывает, но греха таить не стоит, — отсасывать научилась превосходно. Рвотные позывы отсутствуют, нет отвращения, только волнение почему-то все равно присутствует. Перед Хёнджином отработанные навыки как будто забываются, заставляя впасть в ступор.

— Мне понравится все, что ты сделаешь. Не бойся.

— Я не боюсь, — врет.

Боится и жаждет одновременно, смотрит в ответ с вызовом, пытаясь заглушить в фальшивой уверенности нервозность.

— Ты не обязана это делать, если сомневаешься. Всё в порядке, — Хёнджин убеждает, погладив темную макушку, чем сильнее подогревает вожделение.

Может, не обязана, может, не должна, но сделает все, чтобы доставить удовольствие. Покажет как умеет, как желает. Влечение же накрывает похлеще цунами, оттуда не выберешься, не спасёшься. Господь Всемогущий, она сама на добровольной основе соглашается совершить самоубийство, должно быть, невероятно сладким образом, потому что о такой смерти совестно даже мечтать.

Элисон без предупреждения берет в рот, вызвав своими действиями довольный стон. Девчонка ласкает мошонку и осторожно щипает кожу между яйцами, двинув пальцами от основания члена вниз. Толкает горячим языком головку, уделяя внимание уздечке, впивается в мужские бёдра ногтями, погладив после горячую кожу без волосяных покровов, пока губы продолжают обхватывать возбуждение. Ниточка слюны стекает из уголка рта, на глазах выступают предательские слёзы, в горле саднит, но она расслабляется, заглатывает глубже, смелее, помогая себе рукой.

Хёнджин на сие представление смотреть спокойно не в состоянии, однако продолжает гипнотизировать увлечённую девочку взглядом, собирая спадающие локоны в кулак. Если ад существует, то один из их представителей явно добрался до него. Только теперь понять остаётся: а снизошёл этот демон, дабы увидеть его искупления или наградить за неясные заслуги?

Элисон отталкивает бедра, когда те резко подаются вперед, и повторяет движение, вращая языком вокруг кончика, рукой придерживая основание. Она берет столько, сколько может, заглатывает почти до конца, втягивает щеки, находя особенно чувствительные точки.

— Эл... Я сейчас кончу, — мужчина отталкивает худое тело, заставив ту снова себя оседлать и поцеловать, наслаждаясь собственным вкусом.

От таких поцелуев сносит крышу без права на реставрацию. До чего же докатился? Или... прикатился? В конце концов, однажды с ним тоже должно было это произойти. Многие люди находят своих людей. Он не мог оставаться безучастным всю оставшуюся жизнь, даже если изначально планировал. Некоторым вещам не суждено сбыться. Иногда такое случается без всяких посторонних просьб или протестов.

Хёнджин вновь меняет их местами, подмяв хрупкое тело под себя. Красная расстегнутая рубашка слетает столь же стремительно, как и трусики нежно сиреневого цвета. Девчонка перед ним обнаженная, разгоряченная, исцелованная, величественная. От неё хмелеет сильнее, чем от алкоголя, упиваясь тихими иступленными речами, сквозь тыльную сторону ладони.

— Не нужно, мне нравится слышать как ты просишь меня трахнуть тебя. Хочешь, чтобы я для начала кое-что сделал?

— Джинни, — судорожно выдыхает и краснеет — смущается (правда что ли?), не зная как произнести вслух.– До этого парни не... делали ничего подобного для меня. Я не стану настаивать.

— Неужели? — Хёнджин скептически выгибает бровь, не веря, что до него не находилось желающих попробовать эту девочку на вкус. — Их серьёзное упущение.

А дальше — как в тумане. Мужчина целовал ее везде, заставляя крутиться по простыне: грудь, живот, большую татуировку, коленки, голень, внутреннюю сторону бёдер, останавливаясь лишь на гладком лобке. Это ещё даже не секс, но Элисон испытывает чувства, которые раньше не доводилось познать в момент полной близости.

Хёнджин закидывает худую ногу на своё плечо — так будет обоим удобнее, кончиком языка касается набухшего клитора и двумя пальцами проходит вдоль половых губ, нежно разводя и отодвигая в сторону. До их ушей доносится хлюпающий звук. Хван уверенно двигает пальцем внутри, губами нежно втягивая и отпуская комочек нервов.

Элисон задыхается сильнее, чем после жалких попыток заняться пробежкой, когда Хёнджин меняет траекторию, добавив во влажный вход второй палец сначала на пробу, осторожно, будто что-то ищет. По видимому, находит. Там, внутри влагалища, он массирует уплотнение сначала осторожно, с каждым разом наращивая интенсивность, удобно сгибая, а затем разгибая фаланги.

Скулёж срывается с искусанных губ. Она опускает маленькую ладошку на руку Хёнджина, что гладила аккуратные груди. Кончик языка без конца облизывает чувствительное место и этого оказывается достаточно, чтобы вновь забиться в конвульсиях.

— Д-джинни, я сейчас... — хнычет, инстинктивно стараясь увильнуть бёдрами, на что получает шипение.

Впившись в худые ноги, Хёнджин двигается резче, из-за чего смазки становится больше, пачкая рот и стекая по подбородку.

— Я же сказал, что хочу попробовать тебя, — собирает остатки прозрачной жидкости и проглатывает, прикрыв удовлетворенно глаза.– Безумно вкусная. Лучше всяких десертов. Позволишь мне заняться с тобой сексом?

Элисон плохо соображает, просто интуитивно кивает, наблюдая за тем, как Хёнджин встаёт с кровати, двигаясь в сторону шкафа. Он достаёт коробку с презервативами, и выудив один серебряный пакетик, открывает упаковку. Мужчина раскатывает резинку по своему истекающему члену, а девочка перебирается на локтях ближе к изголовью кровати. Томится в предвкушении до такой степени, что крупно дрожит, но ее резко тянут на себя, нависая сверху.

— Мы не закончим, пока твои бёдра не начнут дрожать, — шлёпок раздаётся по комнате. Хёнджин опускается ближе к миловидному лицу, чувствуя как женские пальчики зарываются в его волосах.– Оседлаешь меня? Тебе ведь так понравилось быть сверху.

— Не говори таких блядских вещей, — отчаянно просит.

Правда в противовес собственному смущению, вылезает из-под сильного тела, переползает по чужим коленкам к бёдрам, опираясь ладошками о накаченную грудь.

— А то что? Снова кончишь? — издевается.

— Захочу – кончу. Не учи учёного.

Элисон подхватывает возбужденный член, почувствовав как тот плавно входит в неё, согревая своим жаром изнутри. Каждая её часть полыхает, образовав волнительный трепет, потому что Хёнджин заставляет ощущать себя слишком прекрасно. Скрывать смысла нет, она чертовски любит позу наездницы, хотя редко себе позволяет подобное. Лишь с теми, кто нравится чуть больше обычного, то есть почти ни с кем. Однако именно таким образом получалось раскрыть свои лучшие грани: когда закидывает голову назад, плавно выгибается, глядит из-под пушистых ресниц сверху-вниз, аккуратно массируя клитор. Иногда меняет темп, опускаясь на твёрдый рельеф, целует мужские ключицы, выпрашивая новую порцию нежности от него в ответ.

Хёнджин просто не мог перестать ей восхищаться. Не мог не слушать каждый стон, игнорировать нецензурную брань, слетающую из чужого рта, и не целовать сладкие губы. Они будто мёдом намазы, а Хван — сладкоежка в истинном обличии.

— Джинни, ты такой милый, — с трудом проговаривает сквозь стоны. — Я же нравлюсь тебе, да? Хочешь, чтобы осталась рядом с тобой? Я ведь...блять.

Хёнджин меняет их позу, опрокидывая девчонку на спину, тут же раздвигая стройные ноги и входя по самое основание. Она цепляется ногтями за его лопатки, выцарапывая алые узоры — роскошные. Хван ощущает покалывание на месте ран и вбивается сильнее, следуя своему собственному ритму.

— Я не собираюсь отпускать тебя, — пытается проявить снисходительность хотя бы в поцелуях, но вместо них оставляет болезненные укусы, которые совсем скоро побагровеют. Их бёдра сталкиваются друг с другом, а природная смазка хлюпает внутри.

Невероятное блаженство. По каким волнам путешествовала эта каравелла раньше?

Элисон снова кончает, почти к себе не прикасаясь. Зелено-голубые глазки прикрываются, а брови надламываются. Хёнджин не даёт возможности перевести дух и подумать, например о вечном. Легко переворачивает ослабшее тело на живот, шлёпает по аппетитной заднице, входя в мокрый проход снова.

— Я-я... это слишком. Т-так много... ощущений, — невнятно скулит, потому что это все, что у неё получается.

У Хвана же, по-видимому, получается отменно трахаться. Из-за такого напора почти не чувствует своё тело. Оно наверняка будет жутко болеть утром, но Хёнджин исполняет своё обещание — не отпускает. Хочет полностью приручить и заклеймить с собой. Чтобы была только с ним. Для него. Вместе.

Кто бы знал, что Хван опустится до такого: в самое сердце и сразу на поражение всего за какие-то жалкие сутки. Где та хваленная поэтапность и осознание чувств? Видимо, оба были так погружены в свои дела, что теперь действуют на опережение, лишь усугубляя общее положение.

Хёнджин целует выпирающий позвоночник, проходя по коже языком, останавливается на татуировке фавна и ведёт носом по скуле. Несдержанные хныканья не прекращаются ни на секунду. Элисон старается двигаться в ритм, но это оказывается проблематично. Мужчина трахает быстро и размашисто, вбивает свои бёдра в ее, иногда покидая проход, дабы услышать невнятные просьбы.

— Детка, — шепчет своими распухшими от укусов губами. — Я близко, ты мне нужен.

Хёнджин тянет ее за шею и обхватывает живот, заставляя раскрашенную чернилами спину соприкоснуться с собственными рельефами. Коленки дрожат, тело трясёт в конвульсиях. Элисон сжимается вокруг него так сильно, что это чувство вызывает головокружение у обоих.

Кровать громко скрипит. У соседей снизу, скорее всего, ещё появятся вопросы, но Хёнджину на них наплевать. Пусть слушают и завидуют, или мечтают о тройничке. Понравившийся вариант они выберут самостоятельно, все равно ограничатся исключительно шумом, который возвысится в децибелах, когда он ускорит темп, входя грубее.

Крышесносно.

С новыми толчками Элисон переполняется всеми чувствами, какими только возможно; прикрывает глаза и позволяет давить на свои щёки пальцами, пропуская те в рот. Облизывает фаланги языком, смачивает слюнями, а в ушах стоят отчётливые шлепки тел. Ритмичные, мощные, похабные, как и вся картина в целом. Такое на запретных сайтах ещё обычно смотрят, у них же свой pornhub.

Вязкая смазка стекает с бёдер на покрывало, пачкая дорогую ткань и ее становится больше, когда член выходит из мокрого прохода. Девчонка неодобрительно всхлипывает, пытаясь насадиться снова, но Хёнджин, черт бы его побрал, действует по собственным писаным и неписаным правилам, иными словами — закон ему неписан.

— Д-джинни, позволь мне почувствовать т-тебя сильнее.

— А где волшебное слово?

— А-абракадабра...блять.

Она падает животом на матрас, оттопыренная задница горит вместе с шеей. На них чересчур много различных следов. Хёнджин не позаботился о том, чтобы быть более ласковым. Ещё в баре по пьяне ляпнул, что не любит «невинно». Трахает жестко, без лишних соплей и романтики. Элисон почти готова молиться (или без почти) и плевать на атеизм, в постели у них свои вероисповедания.

— Неправильный ответ, ангел, — Хван вновь бьет ладонью по травмированной коже, где уже запечатлелись разные по масштабу следы от прошлых ударов.

Девушка мычит, прикусив свою нижнюю губу со штангой до крови. Раны будут заживать неделю, но какая разница? Она находится в отчаянном состоянии и мечется по кровати, пока клитор трется о простыню. Пытается хоть как-то удовлетворить себя, только Хёнджин прерывает все действия, накрывая ладонью комок нервов.

— Хочешь мой член? Тогда проси лучше.

— С-святое дерьмо, т-ты ебаный у-угнетатель, детка.

— Разве? — усмехается.

Хван наклоняется к красным ягодицам, целует каждую половинку, цветущие синяки, ссадины, ведя еле уловимыми чмоками к половым губам и задерживаясь у влагалища.

— Вся дрожишь, буквально балансируешь на грани, но не можешь произнести единственное слово? Я ведь могу довести себя до оргазма несколькими касаниями, так в чем состоят трудности?

— Я не... — Элисон проглатывает новый стон.

Мокрый язык проходит по ее складочкам и внутренней стороне бёдер, собирая выделения. Девушка утыкается лицом в одеяло, раскусывая в добавок щеку. Хёнджин творит недопустимое, когда совершает такое своим ртом, принуждая стать более покладистой. На самом деле, покорность не входит в ее повседневный стиль, как и мольбы трахнуть пожёстче, до этого парни справлялись со своей задачей самостоятельно (ага-да), что не скажешь о... еб твою мать, Хёнджин не может так поступать с ней. Это нечестно, принудительно, да и вообще манипулировать оргазмом — табу.

Вот только...

— Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, м-мне правда это нужно. Я-я хочу тебя в себе так сильно, что пиздец.

Нужно уметь переступать через себя, особенно с этим мужчиной. Хёнджин не какой-то мальчишка с badoo, он куда лучше всех тех сопляков, что наспех занимаются сексом у себя в общежитиях. Самый лучший, необычный, взрослый... Абсолютно не похож на забавное пьяное нечто, что лепечет о Колумбе — умеет быть разным. Местами игривый ребёнок, местами смущающийся юноша, местами...такой, каким является сейчас.

Дорогой Господь, мне очень жаль, но сегодня я уверовала в тебя.

— Моя девочка, я знал, что ты можешь быть умницей.

Аминь.

Хёнджин удовлетворенно улыбается, выполнив своё обещание тоже: входит мягко, в новом темпе, перейдя на медленные толчки, посылающие покалывающие пульсации по всему телу.

Она чувствует всю его длину, чувствует как ее стенки сжимаются вокруг члена, пока Хван мнёт грудь в багровых засосах. Из глаз текут слёзы. Немыслимо — плакать из-за секса, но Элисон рыдает из-за своей сверхчувствительности.

Внутри все разливается теплом. От оргазма трясёт сильнее, чем некоторых наркоманов от новой дозы. Даже стон пробирает до костей: сладострастный, томный, с рвущимися наружу эмоциями. Перед глазами плывут размытые силуэты, и Элисон может чувствовать как мужчина продолжает входить в неё, доводя себя до разрядки следом.

Его тёмные глаза закрываются, а пухлые губы выпускают хриплый, невероятно чудесный вздох, который тонет в общей вакханалии, заполняя те жалкие миллиметры расстояния между ними. Его ведь можно будет повторить? Столь неописуемые звуки обязаны стоять на репите.

Девчонка полностью падает на простыни, заваливаясь на бок. Такой усталости не возникает даже после смен в баре, но ей грех жаловаться. Только что у неё был лучший секс с самым прекрасным мужчиной, который влетел в ее не самую заурядную жизнь без всякого предупреждения.

Элисон накрывает себя одеялом, пока Хёнджин завязывает презерватив, уходя куда-то в глубь квартиры абсолютно обнаженный. Краем глаза устало осматривает высокое статное тело, что было представлено на оценку лишь одной зрительнице, и сердце стучит с новой частотой, в незнакомом ритме. В голове — каша. Везде он: запах его тела, одеколона, алые засосы на коже. Элисон больше ничего не видит, не чувствует.

Как же глубоко она вошла в тёмные воды, совсем позабыв, что не умеет плавать.

— Это произошло раньше, чем мы оба хотели.

Хван достаточно быстро возвращается в спальню и ложится рядом. Его руки оборачиваются вокруг тонкой талии, переместив умаявшуюся брюнетку на свою грудь. Девушка без сопротивлений принимает новое положение, гладит все, до чего может дотянуться и радуется непонятно чему, своему девичьему, наверное.

— А чего мы хотели на самом деле?

Не влюбиться с первой встречи, разносится у обоих в голове. Они явно не планировали совершать столь беспечный поступок, правда... совершили. За это теперь нет смысла осуждать. После драки кулаками не размахивают. Остается попросту смириться с тем, что уже есть, не самый ведь плохой расклад событий.

— Я бы хотел сделать все правильнее. Сходить с тобой на свидание, ухаживать, показать другой мир.

— Ты сейчас говоришь про мир богачей? — язвит без всякой злобы. Понимает, что ее чувства не пытались задеть, Хёнджин просто рассуждает вслух.– Я не нуждаюсь в красивых ухаживаниях. Пусть мне и неизвестно как вы, ребята, развлекаетесь, но нет, спасибо.

— А чего бы ты тогда хотела? Обедать в McDonald's? Гулять по паркам? Кормить уточек? — Хван фыркает.

Он не станет делать вещи, которые предпринимали другие кавалеры. Имея финансы, можно придумать развлечения куда интереснее и масштабнее, нежели простые прогулки с вредным фастфудом. Быть может, слетать во Францию на каких-то из выходных или покататься на лошадях, сходить на выступления акробатического рок-н-ролла, или... горнолыжный курорт, да, курорт. Для этого всего лишь нужно узнать умеет ли Элисон кататься на лыжах и тогда... Хёнджин слишком торопится, забегая вперёд (серьезно, за окном даже не декабрь).

— Забыл упомянуть ролики со скейтбордом, — игриво шутит. — Нет, Хёнджин, не нужно проворачивать такое дерьмо со мной, хотя... это достаточно мило.

— Достаточно мило, — передразнивает, а Элисон несильно бьет его по бицепсу. — Сплошное ребячество и глупости. Тебе правда такое нравится?

— В первую очередь, мне нравишься ты, Джинни, — говорит совершенно серьезно, без всякого лукавства, от чего внутри все замирает. Мужчина старается не дышать, не шевелиться, лишь ожидает продолжения, ловя себя на мысли, что становится счастливее. — Но не из-за своего бюджета, понимаешь? А потому что вчера ты говорил вслух то, что обычно стал бы скрывать в глубине своей души.

— Хочешь сказать, что...

Элисон поднимает голову вверх, к нему лицом, иронично заламывая брови. Хёнджин касается указательным пальцем образовавшихся морщинок, разгладив складочки. Его губы накрывают девчачьи в нежном поцелуе без слюней и языка. Обычные касания, однако заставляют испытывать дрожь.

— Я никогда не видела больших денег. В нищете, конечно, тоже не росла, но я знаю цену финансам, поэтому не пытайся изобрести велосипед заново, просто... — отпрянув от чужого рта, делает короткую паузу и снова ложится на накаченную грудь, коротко чмокая кожу песочного оттенка, — будь настоящим рядом со мной. Это всё, чего я прошу.

— Настоящий я — сложный. Уверена, что хочешь? — быть со мной.

— Если бы не хотела, то не приехала с самого начала. Однако я здесь, мы занялись прекрасным сексом и кажется...начали встречаться? — последнее слово произносится нерешительно.

Спустя все, что между ними произошло, можно ли назвать случившееся официальным вступлением на путь чего-то серьёзного? Обычные люди точно не признают их роман адекватным, но никто из них к этому и не стремится. Начали без здравия и перешли сразу на упокой, все по-своему — чудно. Хотя так даже лучше. По крайней мере, интереснее.

— Никогда бы не подумал, что захочу с кем-то отношений так сильно. Как ты смогла?

— Что именно?

— Занять собой все мои думы. Может, тогда в баре, я выпил не коктейли, а какие-то волшебные эликсиры?

— О да, я пыталась сделать приворот, когда же ещё, если не в Хэллоуин? Вампиры, ведьмы, вурдалаки, любовные зелья. Сплошная романтика для любителей фантастики, — отшучивается, и Хёнджин смеётся в ответ.

Прямо сейчас, лёжа вот так, он ощущает свободу, невесомость и трепет.

— Опять какие-то мистические фокусы. Молодёжь нынче странная.

— Просто напоминаю, пару дней назад ты почти женился. Дяденька, вы такой непостоянный. Уже нашли своей невесте замену, но смеете называть молодёжь странной.

Элисон жмётся к тёплой коже сильнее, когда Хёнджин перемещает ее голову на подушку, нависая сверху. Такой сильный, такой красивый...и эти очаровательные родинки под глазом, на щеке. Срань Господня, зачем она все это подмечает, запоминает? Фиксирует в своей памяти словно полароидную фотографию.

— Как я могу помнить о какой-то невесте, когда подо мной лежит настоящий ангел?

И почему у него тогда такое ощущение, будто он попал в преисподнюю?

— Вы, мужчины, неисправимы, — беззлобно качает головой, широко улыбаясь. — Я уничтожу тебя, если ты провернешь такой трюк со мной.

Хёнджин сталкивает их носы, замирая у самых губ, и Элисон рефлективно подается вперед, сливаясь с Хваном в поцелуе.

Им пока рано настолько забегать вперёд. Возможно, однажды они правда дойдут до свадьбы, и мужчина не сбежит у самого алтаря. Возможно, они навсегда будут счастливы лишь друг с другом. Возможно. Как много этих «возможно» и как мало сомнений. Никто не хочет сомневаться, чересчур уверены в том, что дальше их ждёт лучшая жизнь, поделённая на двоих — поровну. Они ручаются за свои желания, обмениваясь в доказательство сердцами (как примитивно!).

Ну а пока... Хёнджин помолчит о том, что испытывает, совсем не догадываясь, что Элисон чувствует, о чем он молчит.

У них это взаимно.