Madi Diaz – Ashes 
Halsey - Castle (включите, пожалуйста) 

Гарри взял маленькую, черную, дорожную сумку и осмотрел свою комнату в последний раз, зная, что он уходит не на день, неделю, месяц или год. 

Он уходит навсегда. Навечно. Он никогда не вернется.

Эта комната, этот великолепный дворец, приходя сюда, он был как дома, но это не единственное, что он оставляет позади. Он оставляет позади: всю свою пройденную жизнь, закрывая главу, которая простиралась более тысячи лет его жизни. Он оставляет здесь человека, которым бы он стал благодаря Эвелин, если бы не ее последний вздох. Он оставляет позади себя, его воспоминания, его друзей, его личность; всю тысячу лет своей жизни. 

В тот момент, когда он ступил за пределы дворца, он оставил все позади себя, он сам пообещал себе это. Независимо от того, кто его спросит: где Утопия Сити или, кто такой Лорд Гарри, для него эти слова больше ничего не значат. 

Он прервал все связи и сжег мосты.

От всего и всех. 

И он не жалеет об этом. 

Тем не менее, он хотел вернуться в эту комнату и увидеть ее в последний раз, прежде чем уйти. 

Голос Джона четко отдавался в голове, от рассвета до заката, с момента, когда его разум покинул его. — Прости его. У него не было никакого выбора. Он любит ее так же, как и ты... Он должен был убить ее ради будущего...

Даже сейчас, Гарри не может сдержать горький смех. Он скрежетал зубами, пока они не стали горячими, соответствуя теплу в его глазах и давлению на его грудь. У Зейна был выбор. Выбор — есть всегда. И если он его не сделал, то мог бы сделать для себя самого. Сжечь мир, чтобы достигнуть желаемого. Он — Зейн Малик, правитель нации вампиров и всего мира. Он боролся с людьми и победил. Он почти искоренил весь их род...Он один, ловко привел царствование людей к концу. 

Зейн Малик — человек, который может сделать хоть что.  Просто нет предела, на что он способен. И, это включало убийство девушки, которую он любил. Он мог бы сделать все правильно, дать Эвелин жить, как и их не родившемуся ребенку. Это так легко...

— Он не мог пойти на этот риск. Шанс, который он не может принять. Не тогда, когда он узнал, что от этого будет страдать весь мир. — Сказал Джон. 

Даже сейчас, Гарри хотелось смеяться.

Когда же Зейн Малик стал святым? Когда Зейну стали известны: сострадание и самоотверженность? 

Его сердцу было больно, когда представления о счастливом будущем, скользнули в его разуме и он вздрогнул. 

Дом у озера, мерцающие звезды над его и головой Эвелин... оба счастливее всего мира, мира, где преобладает боль и пытки, где нет счастья и любви. Рай, там идеальная жизнь. 

Он боролся со слезами; забросил сумку на плечо, свыкаясь с ее весом. 

Глубокие вздохи. Он снова осмотрел свою комнату. Ничего не изменилось. Он лишь взял несколько важных вещей, в которых он даже не уверен, что они ему пригодятся. Несмотря на хорошие воспоминания, остальные вещи он должен был оставить в прошлом. 

Все напоминает ему о ней.

Небольшая его часть хотела, просто собрать все вещи в мешок и уйти. Но вес, на его плечах был комфортным. Ему немного было страшно, что он оставляет все позади, чтобы стать новым человеком. Но в то же время, он хотел избавиться от этих воспоминаний, жить в изоляции, вдали от мира, от Зейна, от призрака Эвелин, который преследовал его разум и день, и ночь. 

Новая жизнь.

Новое начало.

Может где-то его будут узнавать, а где-то он сможет незаметно исчезнуть в толпе. 

— Я думал, что Джон пошутил, когда сказал, что ты уезжаешь, — прозвучал глубокий, громовой голос. Спотыкающиеся шаги через порог, прежде чем фигура, появилась, оперешись о стену, его глаза все еще красные от запивания печали и боли.

Если бы Гарри ненавидел Зейна, то ему было бы жалко его.

Этот человек далеко упал в его глазах, еще на прошлой неделе.

Если бы сердце Гарри не было так холодно от горя, зрелище перед ним вызвало бы боль, и пустило трещины по его сердцу. От вида на того, кого он когда-то любил — стал чем-то жалким и одиноким...

Он зажмурился, чтобы отогнать мысли прочь.

Он мне не друг, Гарри напомнил себе. Он мне не друг. Он не мой друг. Он не мой...

— Не уходи, — мягко пробормотал Зейн, уже на грани слез. — Не оставляй меня. Все уходят от меня... Пожалуйста, Гарри, останься. Пожалуйста...

— И чья же в этом вина? — Тон Гарри был очень резким, а слова были слишком жестокими, от чего Зейн медленно согнулся, будто ему ударили прямо под дых.

Молча, Гарри наблюдал, как Зейн скользнул вниз по деревянным панельным стенам, опустив заслезившиеся глаза вниз, его руки на удивление было свободными от бутылки виски, которая сопровождала его повсюду. — Они похоронили ее сегодня. Они похоронили ее, а меня не было там, что отправить...

— Она бы не хотела тебя там, — пробормотал Гарри, изменяя позу, чтобы направиться к двери. Воздух вокруг был удушающим. Он должен уйти прежде, чем передумает.

Этот человек не заслуживает какого-либо милосердия. Никакой любви.

Боль — это было все, что он когда-либо заслужил. А теперь, боль — это все, что он имеет.

Никакой пощады.

Никакой любви.

Никакой пощады.

Никакой.

Прежде, чем он смог остановить себя, Гарри оказался на коленях перед Зейном, с протянутой рукой и плотно сжатыми губами.

— Не делай этого, — тихо прошептал Гарри.

— Я... я скучаю по ней.

— Я знаю, так же как и я.

— Я... я не хотел этого сделать. Я не хотел, чтобы она умерла... Я хотел, чтобы она была счастлива... Я не мог быть эгоистом. Я должен был позволить ей быть свободной. Она, Ромео, я любил их обоих. Я...

Гарри закусил губы. Он не стал говорить то, что он думает. Гарри не верит словам, что выходят изо рта Зейна. Зейн хотел, чтобы Эвелин умерла, потому что он эгоист. Раз он не мог иметь ее, то никто не будет. Он дал Гарри надежду, веру в будущее, чтобы потом мучить его... Зейн никогда не любил Эвелин. Он всегда любил только себя.

Гарри не сказал это.

Вместо этого, он улыбнулся, похлопал старого друга по плечу, прежде чем подняться на ноги.

Он готов к новой жизни.

Искупление.

Он надеялся, что в один день, Зейн тоже освободиться. Он надеялся, что в один день, Зейн найдет кого-нибудь, кто будет любить его так же, как и он. Кто-то, кто сделает его счастливым. Кто-то, кто успокоит внутри него разбушевавшийся шторм, будет маяком света по жизни, кто-то, кто станет такой, какой он хотел видеть Эвелин.

— Есть пророчество, — пробормотал Зейн спокойно. — Второй сын бессмертного поставит мир на колени, будет убийцей королей, правителем миров. Он будет сильным, мощным, и пойдет против природы... и он создаст ад на Земле, будет монстром: без снисходительности, помилования, сопереживания. Это пророчество предсказал Рим. Он бы стал монстром, хуже чем я. Я не мог позволить ему жить. Я не мог позволить Эвелин жить. Я люблю ее, я не хотел ее смерти! — В резком приступе ярости, Король поднялся на ноги, глядя сверкающими глазами. — Разве ты не веришь мне? Я всегда любил ее так же сильно, как и ты, если не больше. Если бы был способ дать ей счастье, я бы дал.

— Если бы был способ, чтобы она была счастлива с тобой, то ты бы дал, — поправил Гарри. — Я не знаю, что происходит внутри твоей головы, Зейн, но я уверен, что я не верю в слова, которые исходят из твоего рта. Я перестал верить в твои оправдания долгое время назад. — Губы Гарри сложились в жесткую улыбку, смотря как Зейн снова съеживается от кипящего гнева внутри него, уже на грани ярости. Он танцевал опасный вальс, Гарри знал это. Он знал... но он не мог заставить себя остановиться. — Эгоист, это всё, кем ты когда-либо был.

Гарри не знал, были ли это последствия расставания, но Зейн не набросился, будучи в пьяном гневе.

Предательство и дикарь, блеснули в его глазах. Он стал выше, ровнее. Глаза сузились, челюсти сжались, он интенсивно смотрел на Гарри, ожидая страх.

Король вернулся, комната задрожала, боясь, что монстр, который все еще сидит под кожей Зейна — выйдет наружу.

Гарри ожидал от Зейна слова ярости, обиды и угрозы.

Он ждал насилия.

Он ждал Смерть, которая придет и потребует его душу.

Молчание длилось секунду, минуту?

Но так же резко, как небо закрыли грозовые тучи, Зейн сделал шаг назад. — Я желаю тебе счастья, Гарри. Делай добро. Сделай все с гордостью. Я буду делать все, чтобы сделать мир красивее, как и город Утопия Сити, как хотела она... Я сделаю все, чтобы убедиться, что она счастлива там, где она сейчас, и всякий раз, когда она смотрит на нас, чтобы проверить, что она оставила после себя в этом мире, она будет гордиться, зная, что она была причиной счастья людей. Зная, что я извиняюсь и все еще люблю ее. Я собираюсь сделать ее счастливой. Пока мое сердце бьется, этот мир, станет местом радости и любви. Я никогда не дам ему упасть снова в состояние запустения и отчаяния, как было раньше.

Гарри потерял дар речи. Но небольшая улыбка скользнула на его губах, через некоторое время. — Прощай.

— Прощай, старый друг.

Глубокий вздох, Гарри повернулся к двери и вышел в светлый коридор, не оглядываясь назад.

Это был последний раз, когда он видел дворцовые стены.

Это был последний раз, когда он видел Зейна.