Лера отложила книгу и устало потерла переносицу. Подняла глаза на белый циферблат на стене. Еще сорок минут. Сорок минут до конца этого дня. Две тысячи четыреста расплавленных секунд, лениво стекающих вниз по пластмассовым цифрам и западающих в отверстия под ободком часов. На стекле была застывшая пыль и кусочки паутины, разорванные и брошенные на произвол судьбы пауком-неудачником. Сколько людей до нее сидели здесь, за стеклянным прилавком, и смотрели на эти часы отупевшими от скуки глазами. Сколько раз дотрагивались руки этих людей до клавиш калькулятора и кассового аппарата. Сколько раз смотрелись в зеркало, перед тем как уйти.

Уйти... Сначала нужно закрыть на ключ кассу. Потом окно прилавка. Потом завернуться в пальто, загреметь каблуками по кафелю, небрежно отбросить волосы на спину, обмотать шею шарфом. И, наконец, с металлическим перещёлком захлопнуть за собой входную дверь.

Девушка перевела взгляд на тетради и кассу. Последний час всегда оставался на то, чтобы подвести итоги очередного дня. Но сегодня почти никого не было. Почти никого, это два с половиной покупателя. С половиной, потому что за нормального покупателя можно считать только того, кто заказал фотографию. Остальные полулюди-полутени, покупающие у нее файлы, фотоальбомы, шаркающие старческими ногами у прилавка и спрашивающими сроки изготовления надгробных овалов.

Она была почти уверена, что сегодня больше никто не придет. Сегодня был такой день – день половинчатых людей, обезглавленных после дикого ветра с побережья и ослепленных после колкого дождливого снегопада. Все текли только домой, заползая под теплые одеяла, втягиваясь в шерстяные носки и махровые халаты, шкворча обугленной кожей под кипятком душа. Все стремились к теплу.

Лера укуталась глубже в шаль и посмотрела на остывший чай. Может быть, толпа пегих пассажиров в метро подарит ей немного тепла. Не стоит надеяться на то самое сокровенное человеческое тепло, возникающее между двумя телами в первые двадцать минут после оргазма. И, конечно, это не то тепло, которое дарит мать своему ребенку, прижимая его к саднящей от молока груди.

Это тепло греет только тело, оставляя кончик носа и пальцы в перчатках холодеть от безразличия. Тепло, не греющее душу, как секс на пять минут, вне времени и вне обстоятельств, между людьми, бесконечно далекими друг от друга. Секс со вкусом разочарования и сигарет, как только все кончено.

Стрелка переползла на шестерку. Полчаса. Пора проверить все расчёты. Так, тетрадь и ручка, калькулятор, цифры, синяя паста, опостылевшая твердость колпачка между зубами, расход и прибыль, расход и прибыль.

- Простите, вы еще работаете?

Лера вскинула глаза на покупателя, испуг медленно сворачивал обожженные лепестки, как цветок, попавший в пекло.

- Да, конечно.

Мужчина напротив был слишком высок для прилавка. Ему пришлось наклониться, чтобы Лера могла увидеть его лицо и сдержанную улыбку.

- Здравствуйте. Мне нужно четыре фотографии, размером три на четыре. Я еще успею?

- Да, конечно, - Лера метнулась к стойке с фотоаппаратом, - Идите направо. Там дверь.

Он вошел. Сбросил пальто и шарф, задержался напротив зеркала, поправляя волосы. Делая дежурные приготовления, Лера поглядывала на него. Что это за цвет волос? Русый или шатен? Непонятный какой-то.

- Садитесь на стул, пожалуйста, - Без особой доброжелательности быстро проговорила она, - Поднимите немного голову. Теперь немного вбок, - Она склонила свою голову, - Да, так хорошо. Не двигайтесь.

Камера моргнула и обдала клиента сплошным белым светом. Лера развернула немного фотоаппарат, показывая снимок.

- Да, хорошо, - Он кивнул, поднимаясь, - Вы успеете сделать сегодня?

Лера с досадой посмотрела на белые часы. Вместе со вздохом у нее вылетело:

- Да, вам придется подождать десять минут.

Он вышел из ее каморки и снова склонился напротив нее, отгороженный прилавком с фотоальбомами, флэш-картами, магнитами и визитками.

- Простите, что мне приходится вас задерживать, - Заговорил он, пока Лера занималась редактированием снимков, - В других салонах мне бы отказали в это время.

Она промолчала, смущенная и сбитая с толку. Она не любила, когда покупатели заговаривали с ней. Она вообще не любила говорящих людей.

- Вам цветные или черно-белые? – После паузы, спросила она.

Мужчина пожал плечами.

- Ну, давайте черно-белые, - Он сцепил руки, - Вы работаете одна? Или просто фотограф уже ушел?

- Я и есть фотограф, - Дело было почти сделано, - Что, не видите, что здесь слишком мало места для двоих?

Она осеклась, поняв, что слова ее прозвучали не слишком любезно. Испуганно посмотрела на покупателя. Моргнула, встретившись с его теплой улыбкой. У него были какие-то особенные глаза. Как будто в его семье, когда-то очень давно, при Петре I или Октябрьской революции, был отец-азиат.

- Простите, - Выдохнула, наконец, она, - Сегодня был не слишком удачный день.

Он наконец опустил глаза, как будто выключил прожектор. Сколько ему? На вид лет тридцать.

- Готово, - Она завернула четыре копии его лица в бумагу, - С вас сто пятьдесят рублей.

Он развернул бумажник, чтобы расплатиться.

- Спасибо. До свидания, - Не глядя на него, пробормотала Лера, и снова испуганно застыла, увидев, что он не ушел.

- Может быть, вас подвезти? Рабочий день все равно уже закончился?

Она проследила за его взглядом на белый циферблат. Правая рука сразу запуталась в волосах, пока она говорила:

- Н-нет, нет, не надо, спасибо, я... я сама доберусь. Я близко живу.

Он сунул фотографии во внутренний карман пальто, поправил воротник. Снова улыбнулся, не сводя цепкого, пристального взгляда с ее лица. Она попыталась ответить тем же.

- Что ж, тогда прощайте. Еще раз спасибо за услуги.

Она медленно выпустила воздух из-за зубов, когда услышала стихающий звук его шагов. Что за тип? Странный. Одет слишком прилично, чтобы подбивать клинья к какой-то продавщице в фото-салоне. И этот взгляд...

В груди свернулось в клубок нехорошее чувство. Даже не чувство, а дурное предчувствие. А что, если он сейчас поджидает ее у дверей? И стоит ей выйти, он обхватит ее со спины, зажмет ее горло в смертельные тиски своих рук, и потащит прочь ее выгнувшееся тело? Палец сам нащупал кнопку delete на клавиатуре компьютера. Если она избавится от его фотографий сейчас, он так же быстро сотрется с ее мыслей, как стирается запах геля для душа под одеждой.

Она встряхнула головой, прогоняя неприятные мысли. Вздор. За два года работы здесь, она видела столько сортов улыбок, что с легкостью могла сказать, что обозначает каждая из них. Если бы он хотел что-то сделать с ней, он бы улыбался по-другому, шире и плотояднее, без конца оглядывая ее целиком, как будто прицениваясь.

А эта улыбка, возникающая на его губах непринужденно и легко, как появляются на пленке играющие дети и доверчивые псы, значила только вежливое отношение к девушке за прилавком, любезность и уважение.

Она вздохнула, добавляя записи в журнал. Потом набрала номер начальницы.

- Да, доброго вечера. Да, все хорошо. Восемьсот пять рублей. Не знаю, сегодня такой день. Нет, не получилось. Хорошо. Спасибо. Да, я помню. До свидания.

Скорее, скорее домой. Это место въелось в нее своим запахом, со всей паутиной, пылью, прохладой серых стен и влажным отблеском стекол на витринах. Она не думала, что все получится так. Два года назад, получая диплом в университете, она не думала, что единственное, на что она способна, это опускать затвор в казенном рядовом фотоаппарате. Ведь у нее же были работы. Были идеи. Были планы. Портфолио, в конце концов! Творческий взгляд, как это говорится. Творческий подход. Увиденные люди тотчас в ее глазах обрастали узорами и вставали в рамки. Животные, бегущие на поводке по дорожке, тянули за собой линии одинаковых панельных домов, ведущие к ярким вывескам магазинов. Цветы становились хрустальными рюмками, разбросанными по траве.

Она хотела многого, она хотела весь мир, приехав в этот огромный, размокший в бризе и позеленевший от оплавившейся меди город. И застряла в самом низу, запутавшись в лабиринте касс, покупателей, листков формата А4 и магнитов с символикой РФ. Все ее планы обратились в губчатые белые страницы фотоальбома, размер 124х36, цвет красный, стиль «Чайная роза», дизайнер и верстка под руководством Бездарность де Безразличие. Внимание, сегодня акция: сотрите пять своих лучших работ в нашем салоне, и мы подарим вам огромную кружку отчаянья и пресыщения постылой жизнью. Спешите! Акция действует до 30 февраля.

Лера слишком туго затянула шарф на своей шее, повернула ключ во входной двери, и вышла в холл. Серые плиты еще были мокрыми после вечерней уборки, и горьковато пахло отсыревшими стенами, как в квартире, которую только что потушили из пожарного рукава.

Девушка остановилась перед входной дверью. Прислонилась к стеклу, выглядывая на улицу. Кажется, на крыльце никого не было.

Она по-змеиному скользнула между дверями и начала торопливо спускаться по лестницам. Потом замерла и обернулась. Дом быта «Спутник» вознес над ней свои огромные прямоугольные окна, уже потухшие и почерневшие, напоминающие о холоде медицинских кабинетов.

Стараясь забыть об этом дне, Лера смешалась с толпой. Люди текли во все улицы, разделяясь на порции перед мигающими светофорами и снова смешиваясь в единую черную тучу. Лера бездумно следовала за ними. Поворот, сверкающий дворец народной музыки по левую сторону, темная арка, искрящиеся витрины модных магазинов, ослепляющие фарами автомобили и автобусы, несущие внутри желтый свет якобы тепла.

Леру впихнули в двери метро. Потом пронесли через турникеты. Задержали спинами на тягучем эскалаторе. Прибили волной к платформе. Девушка подняла глаза, встретившись с безупречно отретушированным лицом дивы в мехах. Какой-то модный фотограф смело замазал кистью каждую пору на этом лице, и эта женщина задохнулась внутри собственной маски, исцарапав изнутри в кровь самое себя. Потом ей подвели глаза и подкрасили губы. Подправили грудь и подштриховали ноги. Залили лаком. Забальзамировали в шубу. Уложили на пол. И сфотографировали живой труп, вознося новый некросимвол современности к неоновым небесам.

Ее обдало плотным порывом воздуха от приближающейся электрички. В это время вокруг столько людей, что можно потерять себя среди всех этих лиц. Лера чувствовала себя марионеткой, затерявшись среди одинаковых плеч, голов и рук. Ее прижали к поручню, обступив со всех сторон. Лера ухватилась за единственную опору и повисла на руке, стараясь продохнуть и убедить себя, что ей хватает воздуха в этом вагоне. Потом ее наклонило вбок и понесло вниз по траншеям города-гиганта.

Воздуха становилось все меньше. Внизу сидела бабушка в шерстяном платке. От нее пахло жженой старой пудрой и каплями для сохранения биений сердца. Справа был мужчина в синей куртке, слушающий музыку в белых наушниках. Челюсти его медленно двигались, потому что он жевал жвачку, и время от времени поглядывал вниз, на нее. Слева была иссушенная постоянной нехваткой воздуха женщина в очках. Наверное, она ездила в метро каждый день, начиная с пяти лет. У нее были тонкие, вздернутые брови, как будто ей на ухо постоянно шептал объяснения двоечник или пьяница-муж. Она не могла отмахнуться от этих слов, от этого влажного, льстивого шепота, но сама подвигалась все ближе, приподнимая юбку и открывая острую, как рифы, коленку.

Вдруг Лера замерла. Ей показалось, как будто кто-то за спиной склонился к ней и принюхался к запаху ее волос. Девушка обернулась. Но там была чья-то широкая спина и жирный, потный затылок, выглядывающий из-под кепки.

Она передернула плечами и снова уставилась в черное окно над шерстяной головой жженой старухи.

Дома она разогрела вчерашние макароны и налила себе горячий чай. Села за ноутбук, завернувшись в ватное одеяло. Дома в это время года всегда было холодно.

У нее давно уже не было новых работ. Портал с ее фотографиями пустовал, и каждый раз высвечивал четыре комментария, оставленные полтора года назад ее друзьями из университета. Лера заходила к себе в профиль с замиранием сердца, а потом разочарованно щелкала мышкой, прокручивая то немногое, что у нее уже было. Ничего нового. Никаких посетителей, которые заинтересовались бы ее творчеством. Полное ничто, завалившееся набок, как умирающая рыбина, парализованное разочарованием в себе и в окружающей жизни.

Она поднесла кружку к губам, читая новости портала. Вдруг увидела новое сообщение. Вид мигающих жирных букв и цифры 1 в скобках заставили ее сердце подпрыгнуть и забиться в утроенном режиме.

Мучительные тридцать секунд новое сообщение открывалось. Девушка сглотнула, читая приветственные строки. А потом поджала губы и отхлебнула кипяток. Это было приглашение принять участие в благотворительном конкурсе, посвященном поддержке людей с ограниченными возможностями здоровья. Предлагалось прислать в редакцию от одной до трех работ, посвященных данной теме. Победителям обещалось место в выставке в следующем месяце.

Куда ей... Кажется, она полностью растратила свой талант, щелкая на документы лысых и полных, уродливых и прыщавых безликих людей, затирая в редакторе синяки под глазами и сглаживая трупные пятна на щеках.

Раньше любое соревнование зажигало в ней искру. Тотчас появлялись идеи, образы, она уже видела ту самую фотографию, которой суждено получить первое место. А сейчас приглашения и объявления вызывали кислоту во рту и тяжесть в руках, наваливаясь на плечи. Голова клонилась все ниже, лоб касался стола, пустота заполняла собой глазницы, втекала в уши, просачивалась в рот и тянулась вниз по горлу, захватывая собой все тело, опуская уставшие веки. Лера обрастала тенетами и белыми нитками, и гнила изнутри, питая своими соками грибы и растения, разросшиеся на ее кожных покровах.

Ей снился сон. Она выбежала из своей комнаты, оставив за спиной любимого плюшевого мишку и тепло детской кровати. Открыла дверь в гостиную.

- Мама, мама, пошли со мной, - Зашептала она, щурясь от синего света телеэкрана. Мать повернула голову и спросила:

- Что такое, Лерочка? Что случилось?

- Мама, - Прошептала она, приближаясь к ней, - Там кто-то есть в шкафу.

- Что такое, Лерочка? Что случилось? – Как на заевшей пластинке, повторила мама. Лера схватила ее за теплую руку и потянула.

- Мама, пожалуйста, там кто-то есть в шкафу. Он шуршит и пугает меня.

Она подняла мать и повела за собой. На уши обрушилась глухая тишина. Не было даже слышно звука их шагов или их дыхания. Лера вела за собой мать, в свою темную, маленькую комнату, где в дальнем конце стоял ее шкаф, в котором было что-то. Что-то очень страшное.

Вместе, они подошли к нему. Лера оглянулась на мать. Та стояла в розовом халате, с совершенно пустым лицом, не выражающим ничего. Она двигалась, как в воде, медленно и плавно. Ее рука легла на медную ручку.

Дверь с коротким скрипом распахнулась. Лера хотела зажмуриться, но не могла, ее лицо словно отекло. Она заглянула в черное нутро шкафа.

- Что такое, Лерочка? Что сучилось?

Из шкафа вывалился мужчина. Тот самый, которого она фотографировала сегодня в самом конце рабочего дня. Он был в пальто и шарфе. Он оперся руками о створки двери, и медленно поднял голову, глядя на нее бездонными черными глазами.

- Чтокоерочка? Чточилось?

Лера услышала два собственных вдоха. На третьем у нее изо рта вывалился разрывающий внутренности ком крика. Она смотрела, как тянутся вперед и заостряются жуткие желтые бивни вепря.

Девушка дернулась и открыла глаза. У нее занемели руки и затек лоб, потому что она уснула прямо перед ноутбуком, уронив голову на стол. Потом она оглянулась. Ей казалось, она все еще в том сне, стоит перед своим шкафом, рядом с онемевшей матерью в розовом халате.

На несмелых ногах, она поднялась, и зажгла свет в комнате. От этого ей стало немного спокойнее. Ноутбук уже давно перешел в спящий режим. Она умылась, вернулась в комнату, залезла под одеяло в кровати и снова закрыла глаза. Было страшно и одиноко. Потянулась и включила телевизор. Люди на экране смеялись и разговаривали друг с другом. Под их киношное счастье Лера уснула.