Необходимый для получения виз внушительный пакет документов мать подала в генеральное консульство Великобритании уже в середине мая.

С другими же тонкостями, коих, стоило только со всей серьёзностью взяться за подготовку к нашему предстоящему переезду в Туманный Альбион, выявилось великое множество, помог справиться небезызвестный Себастьян.

Он созванивался с мамой по видеосвязи, обыкновенно, поздним вечером.

Заметно смущаясь, краснея, словно маленький мальчик, перед кем-то сильно провинившийся, президент огромного, поразительно успешного холдинга долго извинялся за поздний звонок и вытекающие из этого неудобства, после чего, немного успокоившись, наконец-то переходил к самой сути той или иной проблемы, ни на что более не отвлекаясь.

Вспоминаю как мать, порядком уставшая, застенчиво улыбаясь, сидела перед экраном монитора своего старенького ноутбука, гордо выпрямив спину, и вела диалог с мужчиной, чей высокомерный взгляд всё время скользил по ней, будто жаждал познать, что же именно скрывается за внешней оболочкой кроткой женщины, так внимательно его слушающей.

Когда Себастьян заканчивал что-либо ей объяснять, мать, периодически заикаясь от волнения, робко задавала ему многочисленные вопросы, а мужчина, снисходительно улыбаясь, отвечал. Весьма подробно, стоит отметить, со знанием дела.

- Вы, ради Бога, простите меня за то, что практически каждый вечер я докучаю вам своими проблемами, мешаю отдыхать после работы, - именно так чаще всего оканчивались их продолжительные беседы. Мать не скупилась на совершенно неуместные извинения, а Себастьян, вновь слегка сконфуженный, умело убеждал её в том, что ему, по мере сил и возможностей, не составляет труда помочь хоть как-то разобраться с различного рода нюансами. - Знаете, возможно, если бы я переезжала одна, всё было бы много проще. Но со мной маленькая дочь, настоящее и будущее которой тревожит меня больше всего.

- Не так страшен дьявол, как его рисуют, - всякий раз мама, очарованная твёрдым, размеренным голосом Себастьяна, согласно кивала и, подарив тому очередную милую улыбку, наливалась краской. Он умел успокаивать. - Ни вам, ни девочке сейчас не нужны напрасные волнения, Амелия. Возьмите себя в руки. Уверяю, беспокоиться не о чем: в Лондоне вашу семью ждёт дом в хорошем районе, замечательная школа и работа, которая, надеюсь, придётся по душе. Да и с получением визы вопрос решится в относительно небольшие сроки. Приглашение и сопроводительное письмо, отправленные мною по факсу и приложенные вами, Амелия, к необходимому пакету документов, значительно ускорят процесс. Это я вам гарантирую.

- Вы столько для нас делаете, Себастьян, - снова рассыпалась в благодарностях мама. - Мне, право, неловко. Ума не приложу, как ответить на вашу доброту. Спасибо!

До абсурда часто становившаяся немым наблюдателем этой идиллии между двумя людьми, едва друг друга знавшими, я, собственница по натуре, разрывалась от ревности и нарастающей неприязни к маминому работодателю, образ которого она, как мне казалось, слишком уж идеализировала.

Мне-то в тот период времени вечно занятая мать, чьи оставшиеся нервы были расшатаны до предела, уделяла минимум внимания. А если и уделяла, то лишь иногда, когда находилась свободная минутка, которой я, чувствовавшая себя обделённой, ждала так же сильно, как ждёт исповеди какой-нибудь умирающий в муках грешник.

О том, что визы одобрены, мы узнали в последних числах июня.

Тогда всё встало на свои места столь же резко, сколь, впрочем, некогда оставило их, не удосужившись спросить разрешения.

Мама, вздохнувшая с облегчением, вновь стала спокойна и весела. Более того, она, предвкушающая скорый переезд, намеченный, к слову, на двадцатые числа июля, в буквальном смысле светилась от счастья.

Себастьян же, от души поздравивший меня и мать с выполнением поставленной цели, на короткий промежуток времени исчез из нашей жизни, будто бы его и не было вовсе. Правда, с одной оговоркой: напоследок, завершая очередной вечерний разговор, который, как я надеялась, станет последним в череде их не прекращающихся бесед, он пообещал встретить нас в аэропорту Хитроу и лично отвезти в новый дом, если ничего в его планах не изменится.

Оставшиеся недели мы прощались.

Прощались с Бостоном и всем тем, что находилось внутри него соответственно.

Прощались со старыми знакомыми, с друзьями и, конечно, с Кентом и Габриэллой, которые, с трудом сдерживая слёзы неминуемой разлуки, обещали тщательно следить за нашей квартирой, сданной в аренду, и ежемесячно пересылать деньги за её оплату на банковскую карточку матери.

Прощались даже с отцом, вспомнившим о существовании дочери лишь тогда, когда от него потребовалось дать нотариально заверенное согласие на мой выезд из страны.

Помню, неуклюже обняв меня и маму, он, всецело растворившийся в заботе о своей красавице-жене, находящейся в положении, пожелал нам удачи, после чего культурно выпроводил за дверь, бросил холодное "прощайте" и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, удалился обратно в своё жилище.

Когда пришло время навсегда оставить родные сердцу улицы, где пошло всё моё детство, город, красотой и величием которого я искренне восхищалась, всю Америку, по моей щеке невольно скатилась скупая слеза.

Едва только самолёт набрал крейсерскую высоту, а табло "пристегните ремни" погасло, я отправилась в туалет, где, скрывшись от любопытных посторонних глаз и матери, мирно читавшей какой-то глянцевый журнал, громко разрыдалась, давая волю чувствам.

Прежде мне казалось, что я не способна испытывать привязанность к кому-то или чему-то, кроме семьи, что однажды, разорвав все связи, могу легко переехать из одного города в другой, ничего отдалённо похожего на боль утраты и печаль разлуки не ощущая.

Однако та узкая невзрачная кабинка, где я, захлёбываясь в слезах, сидела в течение долгого времени, опустив голову на колени, пусть не кардинально, но повлияла на моё мировоззрение, навсегда искоренив ту черту характера, что неминуемо вела великих полководцев к погибели.