Утро.

Стрелка часов мерно тикает, отбивая строго определённый ритм. «Тик-так, тик-так», — слышится мерзкий, противный, порядком поднадоевший и надолго въевшийся в подсознание гул. Такой механизм бы в комнате пыток — равного оружия бы точно не нашли! Долгое, продолжительное и какое-то испорченное, с хрипотцой тикание, а затем ещё хуже — «бабац!» — скрипучий, мерзкий, как расстроенное пианино, а главное — громкий, проедающий душу и разъедавший уши, наряду с судорогой конечностей, резкий, громкий, чёткий, но до боли в ушах одиозный звон. Этот уже означает, что пробил ровно час. Тысячи раз я прокляла этот противный звон, десятки тысяч раз пожалела, что не ушла вчера ночью отсюда и миллиарды раз понурила себя за всё вместе взятое, включая вчерашнее время препровождение. Всем нутром я чувствовала, что уже давно не сплю, проснулась, пора вставать, но отчего-то разлеплять глаза совсем не хотелось. Справа от меня кто-то протяжно дышит, попадая в такт секундный часовой стрелки, мирно похрапывает, отчего я отчётливо слышу шебуршание одеяла, вверх-вниз поднимавшегося. В голове нещадно прокручивались события прошлой ночи, преждевременно вгоняя в краску: как он отчаянно, по-животному кусал меня, разрывая нежную, мягкую, чуть смугловатую кожу, каким ручьём стекала кровь, ветвляя на боку, и, самое главное, как я стонала под мужчиной, растянувшись на красном, как сама кровь, диване цвета страсти. Страх номер один! — лежать под мужчиной, извиваясь от наслаждения, и стонать, показывая свою слабость. Все события всплывали в одну очень чёткую, противную, до боли знакомую картинку, заставляя меня морщиться, вспоминая всё это, отчего я сейчас невольно верчу головой из стороны в сторону, пытаясь прогнать подобные мысли, но ни в какую. Моё сознание не хочет забывать этот переломный момент в жизни. Семнадцать лет только недавно стукнуло, а уже безалаберно раскинула ножки перед едва знакомым представителем мужского пола. Правда, какого мужчины... Уж за Цукиямой, так как за каменной стеной — сильный, храбрый, упорный, а манеры-то какие... манерки. Главное теперь, чтобы стена своих с чужими не попутала — не, ну, а вдруг он сейчас встанет и скажет: а ты кто такая? Ну-ка, иди-ка ты восвояси. Вру. Цукияма так не скажет — благородство семейное в крови не позволит, он же мужчина европейского стиля, наследник богатенького папаши и его связей и, конечно же, мечта всех девушек — красавец, ходящий на улице, как на подиуме, сверкая украшениями, глазами и зубами, под расширенные крашенные глаза многих девушек, расстёгивающие свои блузочки на добрые три-четыре пуговицы и провожающие его взглядом, пока не скроется. Ах да, забыла упомянуть, что у этих юных особ ещё и слюнки с радужной пеной изо рта идут. Правда, признать честно, судьба у всех одинакова — в желудке их айдола. Так что, он точно меня не обматерит, но вот аккуратненько так намекнуть, что я ему накой не сдалась — пф-ф. Проще простого. Стыдно. Безумно стыдно показываться на глаза чело... кхм, поправочка, гулю, перед которым вчера раздвинула ноги, не смотрю на то, что знакомы мы как таково лишь день.

Я неуютно поёрзала, размахивая руками от смущения, случайно немного толкнув Цукияму-саму и ударив его рукой по носу. Ну и ладно! Будет знать, как совращать несовершеннолетних девчонок! То, что мне семнадцать, ещё не повод делать всё, что ему вздумается! Ишь ты, нашёлся тут, коро-оль. Хочу, трахаю полугуля, которого спас, хочу, сплю уютно, не толкает никто!

Что-то буркнув, он потянулся и повернулся ко мне, переворачиваясь на правый бок, кладя руку на мою талию, прижимая к своей груди и носом зарываясь в мои спутанные волнистые волосы. Давай, ещё высморкнись в них, чтобы счастья прибавилось! Не, ну, а что мелочиться-то? У меня что волосы, что носовой платок — не отличишь!

Время всё шло и летело, утекая, как сквозь пальцы, которые я, в следствии закрытых глаз, не могла сейчас увидеть. Скрипящий, громкий, подломленный гул вновь разошёлся по комнате, оповещая, что я уже более часа лежу, якобы пытаясь встать. До боли зажмурив глаза, сосредоточившись на мыслях о предстоящем увиденном, я, мысленно досчитав до десяти, приготовившись ко всем тягостям, которые могут свалиться на мои хрупкие гульи плечики, резко, словно конь с яйцами, подскочила, разлепив глаза, судорожно вертя головой влево-вправо, громко выдохнула, с понимаем того, что противника рядом нет. Слава Господу, все данные манипуляции были совершены раньше Цукиямы. Стиснув зубы, едва слышно ими скрипнув и скривив лицо, а-ля «спалился, простите», я, чертыхнувшись себе под нос, медленно поворачиваюсь к Цукияме, рука которого упала мне на бок, на талию. Осознав, что Шу ещё спит, мирно похрапывая и глубоко дыша, о чём свидетельствует волнообразное движение одеялка, я облегчённо выдохнула, рывком убрала его руку со своей талии, свободно распластавшуюся там — ишь ты, хозяин нашёлся! — и, привстав, перевернулась, перебросив босые ноги через кровать. Чувствуя под ними жёсткую, холодную поверхность, я поёжилась и нелепо зависла, сгорбившись, покачиваясь из стороны в сторону, сама не осознавая, как это смотрится со стороны, глубоко задумалась — столько всего свалилось на меня за эти два дня, а я ведь всего лишь собиралась в колледж сгонять.

Какая-то острая боль пронзила в том самом месте, вновь напоминая о ночных событиях, заставляя меня резко подпрыгнуть, падая на кровать и подбирая под себя ноги, положив на них голову. Завывая, я грязно выругалась, откидываясь на спинку кровати и сворачиваясь в позу эмбриона, и захныкала в подушку, не стесняясь грязных выражений, как всегда не заметив на себе пристальный взгляд фиолетовых глаз. Режущая боль сковала то место, переходя стягиванием внизу живота и колкой отдачи в пояснице. Покачиваясь, как веретено, из стороны в сторону, я начала осознавать, что подобное действие очень благоприятно сказывается на моём мышлении, успокаивая, оказывая благоприятное воздействие на психическую систему и процесс мышления. Решение, чем я займу себя, пришло очень быстро и из того русла, откуда её никто не ждал. Срочно надо спешить, уходить отсюда, пока меня никто не схватился.

Подпрыгнув, не обращая внимания на боль, заставившая вновь свернуться в три погибели, я поскакала искать разбросанные вещи, раскиданные нами в порыве страсти там, где только чёрт догадается их оставить. Может, Цукияма-сан и есть бес?

Спустя битых полчаса на разыскание вещей, я наконец нашла их в самых замысловатых местах: на люстре, под кроватью, под диваном и даже на кухне, за ширмой, неизвестно как там оказавшейся. Быстро напялив на себя, постоянно путаясь, где зад, а где перед, натягивая её задом наперёд, а затем пытаясь снять, чтобы снова запутаться и свалиться, словно в капкане, я наконец была готова, провожаемая удивлённым, невозмутимым взглядом Цукиямы, спросонья не понимающего, что к чему, и что за погром тут устроен.

— Уже уходишь? — сонным голосом поинтересовался Шу, громко позевая и потягиваясь, как кот. Я несколько сотен раз мысленно его прокляла, подмечая, что мой эффектный и незаметный уход с треском разошёлся по швам, уступая место громким слова, бегущем на телетайпе: «Лохушка Меди, вновь проигравшая в неравной схватке».

— Извини, не хотела тебя будить. Да мне надо... Эмм... домой! Меня ждут дела, — быстро отрезала я, растеряно смотря на него исподлобья, как Ленин на буржуазию. Его потерянное, чуточку расстроенное лицо, которое он отчаянно пытался скрыть, приняло недоверчивый вид, отчего моё сердечко замерло, а затем только пропустила несколько неровных ударов.

Мигом натянув на себя оставшиеся элементы одежды, я завершила всякие мелкие делишки и, повернувшись к напарнику, заметила на себе долгий, похотливый взгляд. Внутри что-то перевернулось, передёрнулось, но я отчаянно держалась, дабы не наброситься на него прямо сейчас, всего такого сексуального, неугомонного и... беспринципного. Медленно подходя, пытаясь как можно более соблазнительно вилять бёдрами, я приблизилась к его покоям, присев рядышком на край кровати. Встретившись с его изучающим взглядом, бегающим по моему — слава Господу, я смогла это предусмотреть — одетому телу, я мягко, вкрадчиво улыбнулась, видя, как его ладонь протягивается к моей щеке и проводит тыльной её стороной, я зажмурилась, подаваясь сладостным мечтаниям. Перестав соображать, я нежно, невесомо проела ладонью по его торсу, спускаясь ниже, но вовремя себя одёргивая, когда увидела на его лице похотливую улыбку и попытку приспустить боксеры.

— Не скучай, ещё увидимся, — лучезарно подмигнула, поспешив встать с кровати, дабы не задержаться на часа два как минимум.

— Жду с нетерпением нашей следующей встречи, Меди-чан, — ответил он мне той же манере, шутливо кивая головой в строну паха. Он пошутил, а вот я сразу же почувствовала себя бесплатной шлюхой для развлечений, которое нужна только для удовлетворения своих собственных потребностей.

Задумчиво простояв напротив него и отвечая на простенькие вопросы, я вдруг, неожиданно для себя самой, перевела взгляд в сторону его ложа и прыснула в кулак под недоуменный взгляд Цукиямы. Отсмеявшись, я сделала глубокий вдох, таким образом нацелевая себя на сдерживание, принятия серьёзного вида. Собравшись с силами, я подняла глаза, собираясь вновь толкнуть речь и извиниться, но снова залилась заразительным смехом, захлёбываясь им, задыхаясь до боли в губах и сухости во рту, но всё равно вновь и вновь продолжая ржать, как конь, безостановочно. Единственное, что смогла сделать, это невнятно крикнуть: «Извини!» — и вновь пуститься в смех. Вдоволь отсмеявшись, я наконец смогла объяснить ему причину своей недоистерики. Кровать, вернее, матрас, на котором мы лежали, был каким-то приземистым, низеньким и мятым, словно на нём два дня отсыпалась кучка слонов. Простынь, скукожившаяся, перемешавшаяся и свернувшаяся в один здоровый комок, была лишь на половине матраса — мятая, находившаяся под Цукиямой. Подушка сложена надвое, лежала под неестественным углом, отчего складывался вопрос: ему удобно на ней лежать? Одеяло — о, ну тут уже отдельная история для специально отведённой для неё главы. Во главе Цукиямы, развалившимся на кровати, как на троне, разбросалось одеяло, наполовину накрывавшее его длинные ноги, ветвляющее между ними, как змея. Замыкал весь театр сумасбродов его, собственно, внешний вид — неопрятно лежавшая на лбу чёлка чуть жирных, прилизанных волос, вялые, не выспавшиеся глаза и небольшой отёк на лице, в следствие экологии и не совсем правильного, в последнее время, образа жизни.

Забавно было смотреть на «Гурмана», лежавшего на кровати, как мешок с картошкой, в одних боксерах. Он смотрел на меня каким-то добрым взглядом, но я либо накрутила себе, либо действительно улыбка у него не та. Вечно милый, заботливый, улыбчивый, с отличными манерами и гуманитарным образованием парень, но в то же время пакостливый, ехидный, ненормальный, что-то задумавший реальный «Гурман», скрывающийся под многими личностями и псевдонимами, ради получения необходимого ему. Цукияма Шу. Не раз ловлю себя на мысли, что часто задумываюсь о нём и его характере, пытаясь понять, что же он из себя представляет, всё время приходя к выводу, что парень просто двуличностный прихвостень своих неразумных желаний.

Тепло попрощавшись с Шу, я шумно чмокнула его в щёку, несколько раз улыбнулась парню и выбежала из дома, попутно одёргивая одежду и расправляя складки на ней.

Выйдя из апартаментов Шу, я прошла несколько метров, вприпрыжку убираясь подальше от его дома, и встала посередине дороги, высоко подняв голову к небу, сильно-сильно зажмурив глаза из-за солнечного света, нещадно светившего в глаза, будто бы пытавшегося прожечь в них дырку. Выпятив грудь, растянув руки в стороны и широко чему-то улыбнувшись, я внимала приятную солнечную погоду, обжигающий щёки свет солнца и слабый, но уверенный, напористый ветерок, легонько щекочащий бока и спутывающий длинные волнистые распущенные волосы, кудри которых приподнялись в направлении ветерка, развиваясь. Люди непонятливо косились в мою сторону, кажется, покручивая у виска, но мне было плевать. Я радовалась как маленькая девочка, бежала, кружилась, словно юла, чем вызывала смешки у представителей всех полов, считавших меня взрослой малышкой. Возможно, я бежала бы так всю жизнь или долгое время, если бы сзади громко не посигналил автомобиль, выведя меня из потока мыслей и мечтаний, которые далеко-далеко увели от реальности. Водитель крикнул что-то неодобрительное, чтобы я следила за дорогой и за тем, куда иду, на что я амбициозно показала ему фак, резко приостановившись. Внимание привлёк слева от меня находившийся супермаркет, неоновая вывеска которого гласила рьяную, зашибенную информацию о якобы очень классном магазине, в который завезли очень вкусный, ароматный кофе. Соблазнившись на подобное, я встала в ступор, размышляя, во сколько мне это обойдётся и продумывая, есть ли деньги на подобное, какой кофейный напиток мне необходим и нужен ли мне в новый-старый дом он. Поток мыслей вертелся, как пчёлы в улее, выкидывая всё новые и новые идеи, но вечно мне не дают спокойно насладиться тишиной. Сверху проскользнула чья-то тень. Я даже подумала, что пока нахожусь здесь, успели возвести какую-нибудь постройку, павшую тенью на меня.

— Рот закрой, — из ниоткуда подойдя ко мне и с силой захлопнув челюсть так, что звон её хруста услышали добрые десяток жителей города огней, чуть было не защемив мне язык, безэмоцинально кинул русоволосый парень, поправляя очки на переносице, как бы незаметно тыча мне в лицо факом. Вот козлина! — муха залетит.

Сказать, что я поражена — ничего не сказать. Секунды три я стояла и глазела на его физиономию, которая так и гласила о том, что её обладатель не желает разговаривать с тупыми идиотами, коим, по его мнению, являюсь я. Челюсти вновь пожелали опуститься, но я сдержала это желание — не хочу, чтобы её захлопнули вновь, прилюдно опозорив и вызвав насмешки. Люди, животные, растения, дома, здания, — всё смешалось в одну большую расплывавшуюся картинку, не способную собраться воедино моему мозгу. Взор и всё внимание было обращено на этого странного русоволосого ублюдка, ожидавшего моей реакции, как курица, ожидающая яйцо. Ну, я и не стала медлить.

— Э-э... Т-ты... Вы... В общем, короче... Ну... Э-э, это самое — протянув, почесала я затылок, заикаясь. Чёрт. Как всегда.

— Нишики, — сверкнув своими янтарными очами из-под очков, ухмыльнулся он.

Моё лицо тут же озарилось (из-за отблеска солнца, на самом деле), по щекам прошёлся жар, в глазах заиграла весёлая, протяжная шарманка, а уста сплелись в улыбку — весь мой вид не предвещал ничего хорошего для этого оборванца. Я собралась — я знаю, как заткнуть этого негодяя!

— Да-да, ты, чёртов Нишики, а ну-ка извинись сейчас же перед дамой! — заорала я, привлекая внимание посторонних, оглядывающихся на нас, как на дураков с переулка. Он окинул меня злым, чёрствым взглядом, сильно разозлился, собираясь налететь, как самец, подвластный животным инстинкта, даже наклонился, заставив меня вспомнить все молитвы и перемолиться сотню раз всем иноязычным и религиозным богам, но затем, неожиданно для меня, скривил губы в противной, мерзкой ухмылке и окинул умиротворённым взглядом — не желает спорить с дурой? Я правильно расценила этот жест? Ох, прямо чувствую всю его злость и ненависть, а затем спокойствие, снисходительность — затишье перед бурей.

— Где ты здесь даму увидела? — демонстрационно оглядывается по сторонам, приставив ребром ладонь ко лбу, вглядываясь в даль, но затем недоуменно пожимает плечами, пока я, подпрыгивая, отчаянно верчу перед его лицом руками, щёлкая пальцами. — Странно, нигде нет. Разве, что — та симпатичная в красном платье девушка вдалеке, курящая сигаретку, но не думаю, что её можно дамой кличать.

— Прямо перед твоим носом стоит! — сдавшись, пробурчала я, указывая большим пальцем на себя.

Он сверху вниз, не смотря на нашу не слишком большую разницу в росте, оглядел меня, приподняв одну бровь, всматриваясь. Несколько секунд он вкрадчиво разглядывал меня, даже наклонился понюхать, на что я не сопротивилась, а затем удовлетворённо вынес вердикт:

— Не, не наблюдаю. Точно всех дамочек расхватали. Только и удовлетворяй себя сам! — обиженно фыркнул он, мысленно ликуя своей победе. Я лишь недовольно оглядела его, насупившись. Придётся признать поражение. Он неисправим. Намного легче уйти в подобной ситуации, оставив его раздумывать, кто прав, а кто виноват, нежели спорить, отстаивая свою точку зрения. Бесполезно ведь всё равно.

Развернувшись на сто восемьдесят градусов от него, я медленно потрусила в сторону яркого, пестреющего на дюжину метров магазина, соображая, что же мне нужно купить. На ум приходили старой давности события, навевая воспоминания о прежней жизни, которая точно не станет хотя бы чем-то похожим, что есть сейчас. Даже если я в нашем мире, есть ли смысл возвращаться домой, ведь я гуль, способный ненароком съесть собственных родителей. Мне семнадцать, я должна сама о себе позаботиться, чем я, впрочем, и занимаюсь. Перед всей этой непредвиденной ситуацией, я, кажется, кинула в карман несколько монет. Встряхнув головой, прогоняя воспоминания и смахивания пару слезинок, стекающих по щекам, я, вспомнив, зачем я вообще сюда направляюсь, быстро нашарила в карманах джинсов несколько иен и удовлетворённо, с лёгкой, чуть сумасшедшей улыбочкой на лице, поскакала в рядом находившийся магазин.

— Для начала надо бы купить кофе, а потом уже осмотреться в городе, — размышляла вслух, заправляя прядь распущенных волос за ухо, чтобы не мешала. День обещает выдаться не из самых лёгких, а потому грудь вперёд, гордо поднять вверх голову, выпрямиться и с ветерком в магаз. Главное, не навернуться в таком-то положении... Хах.

Но мой давний неприятель не спешил обо мне так просто позабыть. Заметив, что его причитание тупо проигнорировали, он нелепо покосился в мою сторону, приподняв очки на переносице, придающие ему какой-то уж слишком важный вид, что ли. Грязно выругавшись сквозь зубы, он что-то громко спросил у меня. Ветер благополучно унёс его безусловно важные слова куда-то вдаль, не донеся их до адресанта. Да если бы и донёс, я бы ничего не ответила, ведь продолжать эту глупую беседу я просто не имела желания, считая это всё типичной безумной околесицей.

— Эй, ты куда это намылилась?! А ну стоять! — кричал самый обыкновенный среднестатистический мужлан, слова которого я благоразумно пропустила мимо ушей, продолжая недалёкий, но уж порядком затянувшийся путь.

Отчего-то лёгкая дрожь, совместно с паникой и беглыми мурашками пробежалась по коже, после чего я пустилась в бег, не разбирая перед собой дороги и не замечая, как добежав до дверной ручки, уже протягивая руку к ней, вдруг на полном бегу лбом врезаюсь в чью-то грудь, ощущая головную боль и головокружение, размытые изображения и фантомом представляя боль, которую мне предстоит испытать, встретившись лицом к лицу с асфальтом, предварительно зажмуривая глаза. Но почему-то вместо боли я ощущаю руку на своей талии, крепко подхватившую меня, и горячее обжигающее дыхание, обладатель которого собирался мне вот-вот что-то шепнуть. Я чуть дёрнулась, понимая, что очень хочу, чтобы этот парень меня поцеловал, как в дешёвых мыльных операх или романе, продающимся на вокзале, развеяв все мои сомнения о милых и красивых парнях. Уже чувствуя его напрягшуюся мышцы и понимая, что сейчас он мне что-то прогорланит, я разом прервала любую попытку к этому. Как говорится, лучше предупредить, чем обезвреживать потом.

— Помолчи, не говори ничего, Нишики — легонько приоткрыв глаза, уже зная, кто находится прямо передо мною, на выдохе шепнула я. Его лицо как-то странно преобразилось. В глазах прошлась яркая вспышка. В расширенных зрачках отражалось моё удивлённое, но такое миленькое, маленькое личико с лёгким дневным макияжем, отлично гармонировавшем с образом; я удовлетворённо вздохнула, расслабившись, — выгляжу прекрасно, а значит, вполне нормально, если мой вид ему понравится. Во всяком случае, сейчас я выгляжу лучше, чем вчера, когда трахалась со своим ухажёром.

Несколько секунд мы стояли в этой позе, смотря друг другу в глаза и странно улыбаясь. Мимо проходившие удивлённо смотрели на нас — кто-то умилялся «милой парочке» и такому красивому парню, бережно обращающемуся со свой девушкой, кто-то фотографировал нас, намереваясь разместить в соц. сети, некоторые возмущались, что из-за нас не пройдёшь, не проедешь, а самые разумные просто проходили мимо, не замечая таких идиотов, как мы. Что я, что Нишики, были далёки друг от друга, каждый думаю о чём-то своём. Я — о Цукияме, с которым прекрасно провела время и очень хотела бы провести ещё, намереваясь больше узнать о нём и о его семье, поговорить по душам и оказаться в такой же ситуации, в которой нахожусь сейчас с этим сексуальным (не буду скрывать) очкариком. Он — я не знаю, о чём он думал, но о чём-то он задумался определённо. Может, у него тоже есть девушка, который он хранит, а может, не хранит, верность.

От раздумий отвлекло неприятное, до жути неудобное ощущение, что в бок настырно упирается что-то горячее, твёрдое и... большое. Это что-то настойчиво тёрлось о мою талию, ненароком задевая бёдра, медленно проводя по складкам одежды, задерживаясь там. Что, член?! Вот чего-чего, а секса я после неплохой такой ночки точно не желала, предпочитая оставаться девочкой только одного парня и не спать с первым встречным, особенно сейчас. Недотрахом я не страдаю, к счастью. Но вот моя зверская, богатая, извращённая фантазия думает иначе. Представляя, как он заводит меня за тот тёмный угол справа от нас, рывком кидает в сторону от мусорных баков, дабы нас никто не заметил, и разом срывает всю одежду, не церемонясь даже с нижним бельём. Снимает с себя штаны, трусы и рывком, не готовя меня, вставляет, удовлетворяя лишь свои животные инстинкты, не заботясь что у меня там сухо, мне больно и жутко неприятно. Совершает все эти свои причуды, заканчивает дела и оставляет меня одну одинёшеньку в окровавленной одежде с набитой ртом спермой и обкончанной... фу! Нет! Такого я как минимум не желаю и не потерплю.

Я с ужасом сглотнула слюну, ощущая, как страх подбирается к горлу — так и знала, что он извращенец! А если он меня вздумает изнасиловать, мне его что, съесть что ли? А вдруг он и вовсе не человек? Я что-то не помню такого в каноне. Надо было внимательнее читать мангу и смотреть аниме не словно распиздяйка, отмечающая галочку в исполинском списке не просмотренных аниме, а как дальнейшая попаданка, понимающая, что гули существуют на самом деле и живут в одном из городов, только мы об этом до поры до времени не знаем или не хотим подобного признавать, а когда оказываемся в подобной ситуации, сразу вспоминаем оплошности столетней давности.

Тёрки об меня упорно продолжались, вызывая бурю негодований и желания надавать по роже. Я чётко чувствовала вставший пульсирующий член, но всё ещё отказывалась верить в подобное. Такое просто-напросто не могло случиться. Нет!

— Только не говори, что у тебя встал на меня, — взмолилась я, вырываясь из его ослабленной в один миг хватке и оказываясь на свободе, отряхнула одежду, поправляясь.

Его лицо исказило удивление, затем глубокая задумчивость и лишь потом жестокая ухмылка, переходящая в жуткий оскал и смех, пронизывающий до костей. Он всё ржал и ржал, как конь, пока я пыталась хоть как-то привести его в чувство, заставить успокоиться и объясниться. Отсмеявшись, он несколько раз заявил мне о моём странном лице, когда я узнаю о стояках парней, спросил, что бы я делала, если бы у него и впрямь встал на такую ебанутую (с его слов) девушку, как я, на что я что-то сказала о своём смущении и внезапном побеге, а затем только под мой ошарашенный взгляд и истеричный смех достал из кармана смартфон, вибрирующий от постоянных сообщений и нескончаемых потоков оповещений.

— Тупая, истеричная, с вечным недотрахом баба, желающая, чтобы её уже кто-нибудь выебал. Парня мало или его и вовсе нет, довела? Озабо-оченная, — заявлял он мне, смотря немного насмешливым взглядом. — Спас её тут от перелома костей, попридержал, разрешил попонтоваться перед народом, что якобы такой красивый парень, — горделиво приподнял он голову, — и с такой ненормальной стоит в обнимку, чуть ли не сосётся, а она уже себе накрутила, наплела и навертела всякого!

— Ничего я не навертела! Просто испугалась за свою целостность и сохранность, — обиделась я, недовольно сверля землю. — И ничего я, между прочем, не истеричная, да и нет у меня недотраха! У меня парень есть, вот! А вот у тебя, у тебя... — не успела я договорить, так как впрочем и не знала что сказать, так что к счастью, меня перебили:

— У меня прекрасная, нормальная, человеческая девушка, — явно сболтнул он что-то лишнего про свою возлюбленную. Теперь уже я задумалась: это он гуль, встречающийся с человеком или намёк на то, что я тут гуль? Продолжал: — не любящая ебать мне мозги и использовать драгоценное терпение. С таким как я, она всегда испытывала и не будет не испытывать оргазм... — и дальше бла, бла, бла про его мега-крутую тёлку и охрененные сдвиги в учёбе. Пошлый ботаник, короче. — И вообще, знаешь, что я могу с тобой сделать? — после долгого монолога, который я благополучно пропустила мимо ушей, но не спешила ради приличия прерывать его и уходить, томно прошептал он мне на ухо так, что толпа мурашек проэмигрировала по всему телу, плавно переходящих в лёгкую панику от понимания, что мы уже, слово за слово перебрасываясь, оказались в одном из тёмных проулков за магазином, дабы прохожие не грели уши где не нужно и не глазели на нас. — Ты вообще знаешь, кто я такой? — счастливая ухмылка.

— Знаю, — в такт его песнопения отозвалась я, чуть приподнимаясь на носочках и легонько покусывая мочку его уха, посасывая, чувствуя мелкую дрожь парня, приятно отозвавшуюся на моё самолюбие. — И очень, сильно-сильно хочу это проверить, — склера чуть приоткрытого глаза окрасились в чёрный цвет, радужка — в красный. Второй глаз, всё так же не изменяя традициям полугуля, остался карим, простым, человеческим, напоминая, что что-то людское во мне всё же осталось.

А дальше я смутно помню. Просто не было сил, возможности присмотреться. После моих слов, которые я так старалась повторить и произнести слащавым, приторным, но при этом вяжущим голосом Ризе Камиширо — одна из немногих героинь, которую я помню из манги, кожу мигом проткнул мой кагуне-ринкаку, вышедший на уровне поясницы, и Нишики резко отпрянул от меня, отлетел куда-то в сторону. Ринкаку удаётся выпустить лишь второй раз, которому я никак не могу нарадоваться. Бордовый, тёмный, переливающийся красновато-коралловым цветом на конце. А форма такая... странная. Продолговатая, не имеющая чётких границ, волнообразная, но распадающаяся на сотню тонких нить, убийственно острых, способных порезать любого, кто до них дотронется Мне нравится такое оружие, оно удобно, не подведёт в нужный момент. Или мне так кажется? Может, на самом-то деле всё намного проще, может, мне просто не доводилось видеть нечто другого?

Пыль, словно туман, мешающий сосредоточиться на дальнем объекте. Столбы пыли, которые я, кажется, подняла из-за плохого управления оружием, в следствие чего задела несколько мусорных баков, поднявших это, и лязг стали, падающих объектов, которые я ненароком задела. Откуда только здесь столько грязи? Я его убила? Кажется, нет... Он всё-таки смог сбежать? А если он кому-то расскажет? Чёрт, ничего не вижу, взор затуманен. Надеюсь, я подняла не слишком много шумихи и о нас не схватятся раньше времени.

Туман пыльных частиц постепенно рассеивался, предоставляя жуткий вид на сброшенные мусорные баки, разбросанные вдоль и поперёк, треснувшее зеркало, разбитое на несколько осколков, в которых я повсеместно отражалась в страшном гульем виде, в котором находила что-то эдакое красивое, тёмный, неуместный проулок, в котором даже мне, гулю, было страшно находиться. Сплошной бедлам. Осмотревшись вокруг, приняхиваясь чутким гульим носом, я поняла, что рядом со мной никого нет. Бесполезно тратить драгоценное своё время на подобное, ведь мальчишка, выпедривающийся своей крутизной, просто-напросто наложил в штаны и поспешил удалиться от меня подальше. Вот и вся хроника жизни.

Подул лёгкий приятный ветер, выводя из головы все невзгоды, неприятные мысли и выбивая последний чёртов рассудок, как никогда кстати так нужный мне сейчас. Повернувшись в сторону его направления, я задумчиво прикрыла глаза, не обращая внимание ни на что, с головой уйдя в себя. Как же всё-таки приятно иногда выйти на улицу, прогуляться, развеяться, уйти полностью в себя, потеряться в этих непроходимых дебрях самосознания и остаться там, забыв о всех людях, гулях — существах.

Груда нескольких огромных деревянных ящиков странно подрагивала, подёргиваясь, привлекая свои видом моё внимание. Лежали они словно стена, засада. Было их, кажется, шестеро, походивших на своеобразную заслонку, ширму, способную спрятать там одного-двух человек. Один из них после сильного порыва ветра вдруг грациозно подпрыгнул вверх, дёрнулся, немного вкруговую покачнулся на месте и отлетел в сторону, с шумом пролетая мимо меня, переворачиваясь углами во все стороны. Кажется таким тяжёлым, а отправился в воздушное путешествие по дороге как воздушный шар.

Вместе с ветряным порывом, до меня дошёл странный запах, напоминавший человеческий, но нет, не такой. Иной... Я не особо обученный гуль — не у кого было брать уроки да и некогда это делать. Понимаю, что когда-нибудь это сыграет мне боком. Но сейчас было некогда размышлять, я понимаю, что вот он, моя пища, мед-ботаник с выебонами и удовлетворённой девушкой, скоро умрёт.

Из-под ящика виднелась его русая голова с немного торчащими из-за ветра волосами, колыхающимися в сторону его дуновений. Удовлетворённая подобным, я собралась с силами, забыла всё, что нас связывало несколько мгновений, минут и, кажется, часов назад, и уверенно походкой пошла в его сторону, даже не думая отвлекаться и оглядываться по сторонам. Подойдя вплотную так, что меня от его немного странной, чем-то смущающей меня головы отделяло всего пару сантиметров, я высоко приподняла голову и грандиозно сказала:

— Всё кончено, сдавайся. Тебе не одолеть гуля, — откинула кагуне ящик и обомлела. В глазах защипало, от увиденного начали скапливаться слёзы обиды, удивления и дурацкого розыгрыша, которым я не стала ставить преграду и дала волю, надеясь, что подобной слабости никто не увидит. Чёрт, вот подонок! И как он только увернулся!

Между остатков сломанных ящиков моим ударом кагуне, лежало подобие чучела, находящегося на доске от одного из них, туго скреплённое леской и каким-то липким веществом — надеюсь, это не то, о чём я думаю. Голова была сделана из какой-то тряпки песочного цвета, ничуть не похожей на человеческую, но я всё-таки каким-то образом её спутала. Сейчас этот манекен развалился по частям, словно его и не было. Хотя парень неестественно смышлён и уворотлив, но не может же он быть... Я чувствовала странный запах? Он всё ещё тут?

Додумать самостоятельно мне никто не дал. Как только я обернулась, почувствовав подозрительное движение справа от себя, с крыши многоэтажного дома, меня тут же прошибло что-то тяжёлое, промелькнувшее синим цветом, отблескивающим голубоватой подсветкой. Ураган непонятной личности чуть было не задел меня, проткнув насквозь, к счастью, инстинкты дали вовремя знать, и я, сама того от себя не ожидая, отпрыгнула в сторону, почувствовав лишь на щеке и талии несколько царапин, убийственных для людей, но ничего не значимых, бесчувствительных для гулей. Ураган каштановых волос — так я прозвала его на долгие времена, с этого момента закрепив эту кличку за парнем.

— Нишики! — позвала я его, прикрикнув. — Что ты, ебать тебя в рот, творишь тут?

Парень, исподтишка налетевший на меня сзади, отчего я даже не успела что-либо предпринять жестоко пнул в спину, потому я больно прокатилась по асфальту, до крови раздирая себе щёку, скулы и подбородок, разбивая костяшки на руках, заставляя их протяжно ныть и кровоточить — быстрый, собака такой. Вроде я гуль, но всё равно очень больно. Видимо, мне не привыкать к подобному. Такие вот у нас переговоры.

— Ты хотела меня сожрать, чёртова каннибалка! — заорал он на меня, больно приподнимая голову за волосы, заставляя побитым лицом смотреть ему прямо в глаза. — Ты хоть знаешь, что я могу тебя прямо тут взять и уничтожить.

Я чуть приподнялась на локтях, аккуратно убирая его руку со своих волос, крепко вцепившуюся в них, улыбнулась самой настоящей улыбкой, глядя в созерцание его красных гульих глаз, — я не желала ему зла, не в коем случае не убила бы, если бы знала, что Нишики гуль, но будь он человеком, я бы не подумала. Разорвала по кускам! — я потянула его на себя, не взирая на кагуне, находящейся почти напротив лица, и закрепила руки сзади, на его спине, беря в кольцо своих рук, с успокоением, с чувством эйфории обнимая, — сильно, со всей силой, чуть ли не до характерного хруста, сжимая бока, зарываясь в его плечи, пропахшие кровью от освобождения оружия из себя. Я чувствовала, как плечо мне прорвало его синим, изогнутым кагуне, но не прерывала объятий, лишь сильнее прижимая его к себе, гладя по взъерошенным прядям каштановых волос, с умилением целуя в щёку, как бы успокаивания, пытаясь умерить его пыл, гнев, злобы к себе.

Парень сначала тупо сидел, с ошарашенным взором пялясь на меня — вероятно, опять думал, что я какая-то дура. Кагуне долгое время находился по ту сторону меня, выходя со стороны спины, заставляя меня время от времени содрагаться от боли, неудобства. Плечо саднило, рана не затягивалась, а кровь всё продолжала идти, пачкая одежду Нишики и меня, пропитывая её характерным запахом, который я так не люблю — гулья кровь. Я отчётливо слышала биение его сердца, каждый вдох и выдох, вздымающуюся грудь и нервно дёргающийся кадык — чувствовала всё, что только могла.

Когда перед глазами медленно начала натягиваться пелена тьмы, ноги невесомо подкашивались, а плечо будто бы проткнули сотней игл, я поняла, что вот-вот потеряю сознание от болевого синдрома, не предпринимая попыток отпрянуть от него и выжить — я ждала его шага, действий, давая ответственность за свою хрупкую жизнь. Я сжала его шею, начиная проваливаться в долгий, возможно, бесконечный сон, понимая, что проиграла: парню на меня плевать, есть я — нет меня: разницы ноль.

Но, к великому моему удивлению, боль утихла, возвращая мне способность нормально дышать, кагуне бесшумно вышел из меня, сливая с себя всю впитавшуюся кровь. Я дрогнула от приятной неожиданности, разливающегося тепла благодарности и чувства, что прощена за свой неподобающий поступок. Руки с усилием сжались на моей спине, чуть встряхиваю её, притягивая к себе ближе, усаживая на колени, шумно поцеловав в висок. Я чувствовала его. В этот момент я будто бы оторвалась от жизни земной, улетая ввысь, в небо, чувствуя себя под защитой мужских венозных накаченных рук, которую могла испытывать только от бесконечно мною любимого Цукиямы или от папы — я с уверенностью могу сказать, что люблю Шу, ибо пережила с ним самую тяжёлую потерю, сложное время при атаке следователя, в которой мы слаженно поработали, и потеряла девственность именно с ним, не жалея сейчас об этом сейчас — что было, то прошло. Зачем жалеть, если всё равно не исправишь ничего.

— Отодвинься, одежду испачкаешь, — недовольно пробурчал он, но руки не убрал. Это было сказано, скорее, просто для приличия, не требуя исполнения. А я и не думала исполнять.

— И не подумаю, — разомкнула объятия, хищно глядя в его глаза, надеясь увидеть там любую эмоцию и действовать согласна неё. Взор его гульих глаз отражал радость, чувство гордости за меня и дружелюбие. Моих — шут его знает. Я лишь удивлена, что один мой не задействованный глаз его ничуть не удивил, напротив лишь вызвал обыденную повседневную реакцию. Нередкость уже, наверное. На душе было тепло от осознания того, что я нашла себе ещё одного друга, гуля, на которого могу положиться в трудную минуту.

Мир приостановился. Время замерло. Для нас двоих существовали только мы — я, сидящая на нём верхом и он, позволивший мне это сделать — и никто больше. Звуки городского транспорта, людей, лавочников и гулкий шум мегафонов — всё ушло на задний план, ставя передо мною лишь довольную ухмыляющуюся рожу с небольшими хитро прищуренными глазами, искоса поглядывающими на меня, напрягая, заставляя непроизвольно краснеть и отводить взгляд в сторону, чем вызывала лишь ещё более счастливую физиономию Нишики и ухмылку.

Краем глаза я видела, как его глаза приобретали обычный, так уже полюбившийся мною кофейно-рыжий цвет, вызывая желание окунуться в два этих омута, потонув в них и, по возможности, остаться там, не выходя за пределы, не задействовав внешний земной мир. Я хочу, чтобы в его зрачках всегда отражался мой силуэт, а в голове стоял мой образ. Странное чувство братства ударило иглой в сердце, желая навсегда остаться там, словно в игольнице.

Кагуне растворился в воздухе, осыпаясь на сотню невидимых атомов, успокаивая меня. Я чувствовала его расслабленность и чувство доверия по отношению к себе. До безумства приятные чувства, которые тешат самолюбие ничуть не хуже победы в каком-нибудь состязании. А для меня это и есть своеобразный конкурс.

Наслаждаясь пронизывающим, до не узнавания точным выражением глаз, я и сама не заметила, как потянулась к нему, причём произошло это у нас синхронно и непроизвольно — случайно. Горячее обжигающее дыхание настигло моих губ. Властным, грубым движением провёл языком по обветренной их коже, страстно проникая внутрь. Я оторвалась от жизни, от мыслей, произвольно продолжая страстно, но как-то безвкусно, будто делаю это насильно, сминать его губы в поцелуи, не замыкаясь на всех этих касаний и не осознавая всех действий. Все движения происходили без моего контроля, неосознанно — подсознание находилось далеко от мира сего, пребывая во мраке растерянности и задумчивости, приём наряду с усталостью от всей этой затеи и данной ситуации. Парень, похоже, тоже не особо как-то контролировал ситуацию, скорее продолжая всю эту идиллию только ради приличия, а не от внезапно нахлынувших великих любовных чувств. Рукоблудства нет — уже прекрасно.

Спустя три минуты, когда до меня наконец дошло, чем мы занимаемся — а занимались мы полуизменой — я дёрнулась, отодвинулась от него и как с горки сползла на землю с колен, вытирая ребром ладони губы, щёки, подбородок и все места, где его губы как-то касались. Неловко получилось... И чем мой дырявый черепной коробок думал только?

— Так, руками не мацать попрошу! Хватило мне тебя, чёртов извращенец, на долгие престыжие года! — резко вскочила на ноги, отряхнувшись и во все очи смотря на него. — Ну, чего сидишь, развалился тут на пеклом солнышке, ишь ты! — развела руки в разные стороны, престранно оскалившись. — Итак, рядовой Нишики, твои последующие действия? — грозно, как адмирал-маршал, командно поинтересовалась я.

— Пойду-ка я домой от этой дурной бабы, — поднялся, сверля усталым взглядом — бедненький, ну, какая есть, другой не слепишь. Удивительно, как же ответственно м подошли к заданию — не палить друг друга в поцелуи, забыть об этом и никогда не вспоминать — нелепая случайность.

— Ну, а я, кажется, часа так полтора назад в магазин собиралась за кофе... Наверное, пойду тоже... До встречи, — промямлила я обиженно, собираясь уже наконец покинуть его компания, в которой моё присутствие невесть сколько уже затянулось. Пора бы уже к делам что ли приступить, а не маячить бедному парню голову.

Нишики сначала несколько секунд смотрел вслед моей уходящей спины, буравя её слишком уж настойчивым, требующим взглядом, затем слабо матюкнулся и, всплеснув руками, поспешил догнать меня.

— Стой! — крикнул, но я проигнорила — надоел он мне, уж слишком много мы с ним говорим. Так ведь и отношения недолго испоганить. — Да стой же ты, девчонка, ставящая из себя невесть какой апофеоз! — с силой вцепился в плечо и рывком развернул к себе лицом так, что я даже среагировать не успела — проклятье. — Вот, так лучше. Эм-м... — зарылся рукой в волосы. — Я тебя провожу, короче. А то выберешь ещё какой-нибудь дерьмовый напиток или попадёшь в просак — у тебя на лице написано, что ты — великая, ещё какая божественная неприятность, так что сопровождение моё тебе не помешает, — на самом деле, как по мне, ему просто делать нечего.

— Не стоит. Я и сама неплохо справ... — его буравящий насквозь взгляд, словно дрелью посреди утра, говорил, что спорить себе дороже и лучше промолчать. Ну, а я-то что? Я ничего, я промолчу. — Хорошо, по рукам. Пошли, нам туда — за поворотом, — ткнула пальцем в угол здания.

— Сначала переоденься. В крови же вся, подозрения вызовешь, шальная! — протянул мне свою длинную футболку и штаны — слава всем Богам, он парень худой, даже поджарый, но не грузный, так что подвернуть его брюки и о-ля, оверсайз стиль — и модненько и не вызывает подозрений.

Отойдя куда-то в сторону так, чтобы меня не было видно, я по-быстрому сменила одежду на предоставленную, старую аккуратненько засунув в мусорный бак, на самое дно. Вернувшись, обнаружила, что он тоже времени зря не терял — ох, как же, чёрт подери, ему идёт эта чёрная футболка, на который двумя маленькими холмиками виднеются два соска, набухшие из-за не самой лучшей и непредсказуемой осенней погодке.

Как настоящая дама, я галантно приоткрыла магазинную дверь джельтельмену, пропуская внутрь и одаривая взглядом, не терпящим абсолютно никаких комментарий, а тем более возражений. Парень понукало зашёл, а за ним почебурашила и я, едва сдерживая смех от презрительных взглядов старушенций, одарившими моего русоволосика, дверь для которого была открыта мною, как для кисельной барышни. Хорошо, что в этом магазине, в этом прелестном районе администрация города ещё не поставила RC-датчики, определяющие наличие данных клеток в крови, а-то попались бы и дела с концами.

Подойдя к нужному отделу, я, с серьёзным важным видом, которому не хватает только квадратных в тонкой оправе очков для полноты образа, начала осматривать витрины в поиске лучшего кофе, выбор которого был неподдельно велик. Я успела проклясть всю чёртову производительность в нашей стране и простояла бы так вечно, сравнивая различные пестреющие баночки друг с другом, если бы помощь вовремя не подоспела оттуда, откуда её совсем не ждали — от друга, моя наискромнейшая персона которого совсем не желала брать. Наблюдая за моими действиями, он наигранно скривился, кажется, действительно не понимая, почему мы так долго решаем очевидную задачу.

— «Blondy» бери.

— Кого? Чего? — откровенное непонимание показала я, не понимая, какой ещё такой «блонди»?. — Ты хоть ткни, покажи, как оно, это самое, выглядит. Ох, непонятно ж нынче молодёжь наша эпатажная выражается! — наигранно схватилась за сердце, как старая бабулька.

Парень демонстративно закатил глаза, одарил меня скромной волной мата и взял данный реквизит с простым не громогласным названием, быстрым шагом плетясь на кассу. Я едва поспевала за ним, надеясь, что никаких конфузов моя покупка не потерпит. А она и не потерпела, ну, почти.

— Только один кофе? Больше ничего не желаете? — странно косясь на нас, поинтересовалась девушка за кассой. Сначала я откровенно не понимала подвоха, вопросительно окинула её взглядом, но увидела там некую дрожь, панику и страх, мигом сообразив, что народ наслышан о любви гулей к кофе. Видимо, уже и про любимую марку пронюхали, а мы, как нечастые посетите, вызвали подозрения. А простите, но такого гемора нам и в помине не нужно.

Нишики тоже эта ситуация злила — нахождение среди людей далеко не его прероготива. Он уже собирался было что-то раздражённо процедить сквозь зубы — об этом свидетельствовала его едва заметно дрогнувшая лицевая мышца и одиозный, жуткий взгляд, но я, слава тысячи чертям, вовремя его остановила:

— Кубик куриный закиньте на сдачу и вот эти консервы рыбные, — я ткнула сбоку от кассы на товар, цена которого гласила о неплохой такой выгодной покупке. — Они же свежие? — на самом деле мне было абсолютно до ебень свежие они, али тухлые, но как-то отвлечь любопытный и жутко пронюхивающий персонал нужно было.

— Конечно. Можете не сомневаться, наши администраторы прекрасно выполняют свою задачу и отлично следят за качеством поставляющей продукции... — «бла-бла» и так по списку. Я даже порядком жалеть начала о своей оплошности, развязав её язык без костей. — Берёте? — спустя какое-то время непрерывного монолога вырвала меня из себя уже изрядно расслабившийся продавец, посчитавший меня человеком, из лабиринтов самосознания и отвлекая от копаний в себе. От неожиданности я издала характерный звук: «А?», на что эта нюхачка вновь повторила вопрос.

— Да. Заверните, пожалуйста, — расслышав со второй попытки, одарила её своей фирменной улыбкой во все тридцать два, заставляя уже её сверкать, как молнию, недоуменными взглядами.

Быстро расплатившись, мы с Нишио Нишики поскорее ретировались из данного проблемного заведения и направились восвояси, он даже решил меня чуточку проводить, узнав, где я живу, но откровенно так и не поняв, где именно, а потому лишь немного пройтись, так, чисто по-джельмельменски, а то неудобненько с дверкой-то вышло.

— Ну и на кой-хер тебе эти вонючие консервированные рыбы? — с пренебрежительностью вопросительно уставились на меня два светила кофейной гущи, отчего я судорожно сглотнула ком в горле, неожиданно навернувшийся. Мы уже довольно далеко отошли от хранилища всея снеди и мелких бытовых побрякушек, всё это время шли молча и вдруг молния язычной развязки попала в рыжего ворчуна. Теперь не заткнётся!

— Ну, это... Ты вообще видел, как она на меня зырила? Я аж прихуела порядком, думала, что всё, придут, значат, CCG сейчас и разгромят тут всё к хуям собачьим! — в странной манере начала. — Ну, я и купила этих рыбок так, ради удовольствия, — себя помучаю, а остальное котикам кину возле дома. Котейки такое одобрят, — лучезарно подмигнула и руками показала «класс».

— Мазохистная ненормальная дура, а ты, оказывается, умеешь думать! И о животных заботишься. Не такая тупая тёлка, какой кажешься, похвально.

Я хотела было обидеться, но не смогла. Уж слишком милая ситуация была, не могла я дуться на своего помощника и галантного парня. Сообразив и поспешив насладиться тишиной, которая мне нужна сейчас как никогда кстати, я под уместным предлогом поспешила его спровадить, а сама пойти искать дом — неудобно получится, если мы вместе будем искать, внимание, моё кровное имущество. О моих неглубоких познаниях в гуеведении (если такая наука есть) и неориентировки в Токио никто не должен знать!

Мигом попрощавшись с надоедливым собеседником, с которым я провела уже более трёх часов, шумно чмокнув его в щёчку, я поблагодарила его за проведённым день и за все ситуации, в которых парень оказал мне поддержку.

— Ой, да лан те, — взмахнул в воздухе рукой, протягивая другую и вручаю сумку с моей покупкой. — Я пошёл, — и ушёл в закат. Занавес.

Я несколько секунд пялилась на уходящую вдаль спину, надеясь, что он не обернётся и не застанет меня в таком неловком положении. А он и не думал поворачиваться, лишь смелыми уверенными шагами продвигался по тротуару, не замечая рядом цветущих красивых цветов в пёстро украшенных клумбах. Быстрым шагом, словно опаздывает на похороны отца Гамлета, завернул куда-то за угол, попутно набирая чей-то номер — девушка, наверное, соскучилась. Надеюсь, не приревнует наши дружеские посиделки, если узнает.

Осознавая, что я осталась в гордом родимом одиночестве без капли подозрения на рядом находившихся людей, я завертелась, ощущая беспокойство и судорожно вертя головой в поиске хоть одной живой души, способной помочь мне прибыть в место назначения. К моему исполинских размеров счастью, неподалёку стояло отнюдь не приметное такси, как бы притягивая меня к нему как магнитом, словно оазис в безводной, обречённой человека на верную гибель пустыне.

— О, прекрасно. Намного лучше, чем самостоятельно искать, — облегчённо вздыхаю и пячусь в сторону жёлтого ящика на колёсиках, спотыкаясь, как алкашка, на ходу и качаясь из стороны в сторону, аки какой-то тунеядец. Стыдно? — да! А что поделаешь? Такая вот проституция конституция тела!

Дойдя наконец до «зеленоглазого такси» без особых происшествий и вполне себе благополучно — ноги, руки целы — я была тут же замечена суетливым, далеко немолодых лет дяденькой, который, непременно поняв, какие услуги от него требуются, заботливо приоткрыл мне дверцу, улыбаясь. Я всю свою пятидесяти килограммовую тушку поспешила тут же затолкать в салон, поудобнее устроилась, надеясь получить незабываемые впечатления о поездке до дома за просмотром красивых вечерних пейзажей.

— Извините, не довезёте до... — запнулась, ибо узнала того самого гуля-таксиста, которого Урие и Ширазу упустили когда-то в предоставленном для просмотра аниме. И кто бы мог подумать, что всё, показанное нам по телеку, существует и в реалиях жизни, — не довезёте до... — я указала нужный адрес.

— Без проблем, — ответил мне таксист, прищурив глаза.

Вообще, глаза у него всегда были прищурены, следящими в оба за своей жертвой, но со стороны смотрелись закрытыми. Странный на вид старикашка лет так шестидесяти — пенсионер, которому не сидится дома за книжечкой или просмотра там любимых всеми «жизненных фильмов». Да и не худого телосложения он был. Видимо, немало людей были им съедены.

— Устраивайтесь по удобнее, — слегка заметный злобный оскал. — Приятной поездки.

Всю отнюдь не коротко длящуюся дорогу он странно на меня смотрел, улыбался, заговаривал зубки об очень вкусных пирожных, мороженых, тортиков, макарун, тарталеток и прочих сладостей, открывая свои кулинарные способности мне, делясь советами и хвастаясь своим непревзойдённым мастерством. Я, откровенно говоря, скучала, вальяжно облокотившись о сиденье и рьяно подложив локоть на колено, подперев таким образом подбородок.

— Знаете, я уже вот как шесть лет работаю в кондитерской, — очередную дичь втирал мне таксит-старик и по совместительству гуль, — многое умею, получаю неплохую зарплату, но каждый раз, как младенец, которому подарили новую погремушку, радуюсь, любуясь на детей, которым подарил маленькую радость, — врал и не краснел, подлец! Да ты если и дарил чего детям, то только чтобы их съесть потом в подворотне, а то я тебя не знаю, лжец. В слух, слава Иегове, озвучивать я подобное не решалась.

— Благотворительностью занимаетесь что ли? — состроила удивлённо-заинтересованную мину. Ха-ха, занятный он.

Когда мы приехали, у меня уж слишком сильно затекла спина, находившаяся всё это время в вопрошающем положении. Под мои попытки выпрямиться, крехтя и что-то матерное бубня себе под нос, он уж слишком сильно распахнул глаза, как коршун, вот-вот собирающийся меня поймать, и странно замолчал, следя за каждым мои вздохом — а их я последнее время делаю уж очень много. Пялясь на меня, на лицо, кожа которого последнее время подводит, размножая прытких прыщиков, он в наглую опустил глаза, вылупился на грудь, затем чуть ниже, ниже, ниже и, чёрт, очень ниже! Затем слишком долго изучал глазами мой дом. Ох не нравится-то мне всё это. Заявится ещё ко мне ночью этот насильник-убийца. А я гуль, и сама могу его отпиздеть! От так не задача-то будет, а?!

— Извините, вы каннибал? — Я быстро показала ему свой какуган, а затем также быстро его убрала. То, что был он только один, явно смутило мужчину. — Давайте не будем разыгрывать спектакль на одиозной сцене погорелого амфитеатра. Я прекрасно знаю кто вы. Попрошу больше не смотреть на меня, как на потенциальную жертву. Закончится это явно не в вашу пользу, — грубо, но толково и спокойно отбарабанила своё, надеясь объяснить ему, что нехуй так пялиться на весь мой обиход. Лучше уж предотвратить, чем потом обезвреживать его. Лишние проблемы — они ни к чему.

Мой водитель, видимо, был далеко не из глупых. Он, с уважением взглянув на меня, — вот плешивый увалень — уже начал догадываться с кем связался.

— Нет, что вы?! — смущённо проговорил он. — Я лишь... Впрочем, не так уж это и важно. Ты уж прости, — незаметненько так перешёл на «ты», — нынче времена тяжёлые — выживаем, как можем, а уж CCG — так те вообще! Новый отряд куинксов создали — ну, знаешь, такие же, как и мы впрямь! — ох, старик, я-то их даже поимённо тебе назвать могу. Уж просвещена. — Вот я уж им и попался-то раз. Едва коньки не отбросил, благо, удалось сбежать. С тех пор вот территорию сменил. Боюсь, трясусь, но кушать хочется. Вот кручусь я, как могу. Чуть было тебя не съел, — сказал он виновато.

Не съел бы, не беспокойся. Уж я-то тебя обглодала бы, скорее.

До безумия стало жалко бедного гуля. Он говорил со мной откровенно, без фамильярности и так надоедливых формальностей. Видно было, что у таксиста накипело по самый не хочу, и сейчас ему просто нужно сбросить напряжение — потрахаться
. Прекрасно помню, как этот пожилых лет мужчина чуть было кирпичей не наложил, встретившись со следователями, а поняв, что те ещё и полугулями являются, так вообще думал, как бы по-тихому съебаться. А он и сбежал, но всё же попадёт вновь когда-нибудь. Наивность поражает и лишает разума тех, кто в этом так нуждается.

— Вам следовало бы быть осторожнее, — бросаю как можно бережнее, с улыбкой чеширского кота, вручаю водителю несколько йен, поднимая свою задницу с сиденья.

Такси, несколько секунд постояв для приличия, с неприятным звуком трения шин об асфальт укатило восвояси, оставив от себя лишь клубы пыли и выхлопные газы, затмевающие взор впереди. Прискорбно посмотрев ему вслед и пожелав приятной дороги и дальнейших благ, я всё же впервые обернулась в сторону моего так предполагаемого дальнейшего жилища. Приусадебная территория пестрела и зеленела на всю округу, оставляя где-то в самой глубинке души мысль о том, что нынче ещё не все потеряно, и когда-нибудь проблемы экологии не будут нас тревожить. Ну, а пока это лишь надежды, и всем нам — гулям и их единственной и наивкуснейшей пище — остаётся лишь вдыхать великолепие машинных отходов и промышляющих всё новое и новое заводов.

Жилищное строение возвышалось (или всё же занижалось) небольшим кирпичным дачным домиком, одноэтажным отроду, если пропустить из вида мансардный этаж, вероятно, служившим чуланной. Не было в нём от слова совсем ничего примечательного, не считая мизерной выемке в одном из дальних кирпичиков — наверное, это всё же кагуне легонько задел, ну, бывает. Совсем недавно крашенные в белый цвет дубовые окна, деревянные ставни которых были широко распахнуты, так и норовя хлопнуть по ним и закрыть. Шиферный забор приглушённо-синего цвета, не привлекающего внимания, бордовая крыша и невеликая обшарпанная беседка, самостоятельно изготовленная из подручных средств. Краска на ней уже давно слезла, как бы намекая на не один год существования.

Окинув взглядом прилегающий к домовой территории садик, сплошь и рядом усыпанный цветами: петуньями, гортензиями, астрами, Анютиными глазками, ромашками, колокольчиками и ещё какого-то рода покрытосеменными, названия которых я понятия не имела, да и не желала бы — я, вдохнув в лёгкие побольше чистого, свежего воздуха, благоухающим всем этим цветочным великолепием, потопала по вытоптанной тропе, в сторону не так давно крашенной в приятный молочный цвет лестницы — до тошноты кружащий, отрезвляюще-приятный запах фенола свидетельствовал об этом.

«Никогда бы не подумала, что гули разводят цветы».

«Да ещё и так удачно».

Войдя внутрь, я с удивлением констатировала мною ранее принятый к сведению факт — я попала в дом далеко не богатого гуля, так что нажиться на чужом несчастье мне не светит. Сие жилище имело небольшой размер, в следствие чего моя мина мигом погрустнела, даже чуть взвизгнула от недовольств; Меди вечно не везёт, Медюшка даже грохнуть богатенького папика не смогла, остаётся только довольствоваться чем есть и не жаловаться на убогую судьбу-судьбёнышку.

Проходя прямо по коридору, всё более удивляясь живописности и местному убранству моего теперящного жилища — на незаконных, правда, правах и основаниях, но пока никто не узнает: он мой! — я несколько раз присвистнула в такт шагам, напевая, как соловей, песню (о моей безысходности).

— Ну и ну. Хотя чего я ожидала? Было бы глупо думать, что у недогуля, которого мы убили, есть дворец, — высоко подняла палец, угождая себе и пытаясь успокоить, иначе до истерики как рукой подать, а она мне сейчас ни к чему.

И всё же о скромности сия дворца говорить особо не хотелось. Да и видеть этот бедлам особо не хотелось. От входной двери шёл длинный коридор, по которому я сейчас неуверенно и застенчиво передвигаюсь вглубь, в самое сердце «своего дома», ожидая увидеть очередные сюрпризы и выкрутасы.

Итак, хотелось бы начать со спальни — места, где я буду проводить в будущем всё своё время и все свои годы, а также ночные посиделки и не только. Слева от подкошенной двери стояла двухъярусная кровать, накрытая чёрным шёлковым покрывалом. Она хоть и была двуспальная, удобная для совместного времяпрепровождения, но всё равно мне не приглянулась, ну, а сравнивать с кроватью Цукиямы было даже бесполезно: пускай там у него лишь временное место, где можно залечь на дно, а у меня тут кирпичный квадрат, гордо именуемый домом, однако его постельное пристанище мне куда больше было приятно. Рядом стоял письменный стол какого-то противно-рыжеватого оттенка, вызывающего во мне странную бурю негодования и обиды, ведь так хотелось что-то по эксцентричнее, но не рыжее же дерьмо, прости Господи. Стул был под стать этому деревянному куску мебели, прозвавшему себя письменным столом, на котором кто-то ещё и вопросы свои деловые решает ведь! Всё как положено однако ж. На стене красовались грязные тёмно-серые обои, скользкие, мерзкие, противные. Они прямо-таки взяли в рабство мои любимые стеночки, нетронутые ещё особо ничем, и облепили их, обтянули своим неподобающим внешнем видом грязи и соплей — на самом деле, это засохшие избытки клея. Ну, если уж быть особо честными, грязные они были лишь потому, что на них имелись непонятного происхождения темноватые бордовые пятна, наводящие на мысли, что мой бывший хозяин и отчётливый любимец публики, по всей видимости, прославился как местный Казанова. Это лишь мои сраные доводы, но, а вдруг парень приводил в квартиру молодых сексапильных дамочек, удовлетворял себя в сексуальном плане, садо-мазохистном и пищевом, поедая малышек прямо в обители сна? В любом случае, это ужасно, даже для таких существ, как мы. На полу по всей комнате был расстелен ковролин однотонного белого цвета. Расположился он тут относительно недавно, иначе кровавые пятна настигли бы и этого пушистого лапочку. Впрочем, белоснежным его тоже сложно было назвать. Скорее он был светло-серого оттенка, отчего прошлому владельцу хотелось бы пожелать нанять прислугу или найти бы жену. Ах да, он же умер, жаль.

Комната была относительно небольшого размера, располагая немногими функциями: поел, поспал и потрахался.

Кухня. Заходя в эту комнату, открыв крашенную чёрную дверь, возникает желание ахнуть, развалиться на полу, забиться в конвульсиях, а затем с испуганным криком выбежать вон, хлопнуть дверью так, чтобы она к херам собачьим развалилась, добровольно перекрестив сию обитель снеди. Никто бы и не подумал, что здесь по сей день кто-то живёт, вернее, теперь живу или выживаю я, хотя уже удивляюсь, как при каждом моём шаге, от которого прогинается пол (а вешу я отнюдь немного), я всё ещё жива, вполне себе нормально дышу, хожу и успеваю ещё и колкие шуточки кидать на каждом шагу.

На стене были какие-то клочки, гордо именуемые обоями (!). Как я понимаю, тут я буду кушать людские потроха и их же требуху. Забавно. Пол тоже был нестандартного вида: обычные деревянные доски, одна из которых, после неаккуратного шага на неё, здорово так поднялась и хлобысьнула меня по лбу, приводя в чувство и как бы намекая, кто тут хозяин — похлеще граблей, знаете ли, будет. Никогда не идите против досок! Чувствую себя, как у бабушки в деревне, когда корова мне на ногу нагадила — похожее ощущение. Посередине стоял круглый стол (вновь хочется кинуть одну из своих шуточек за триста) и три стула (как в сказке про трёх медвежат, хе-хе). Кухонный гарнитур расположился справа от двери — это самое главное, мой личный инвентарь готовки!

Ну, думаю, жить можно. А кушать, так и подавно!

Зал. Самая обычная, среднестатистическая комната, в которой даже имеется ремонт (!) Обои выглядели чересчур аккуратно из общего обзора дома, в миленьком новогоднем стиле, блистаю своей новизной мне в глаза. Рябит уже всё! На красном их фоне были изображены золотые колокольчики, не хило ослепляющие стразами, пайетками и разнообразными блестяшками, украшенные небольшой зелёной еловой веточкой.

«У кого-то вечно Новый год», — с сарказмом заметила я, мысленно ликуя, что у меня он теперь тоже: мой личный, своеобразный Новый год со своим характерным настроение. Осталось только шапочку Санта Клауса прикупить, новогоднюю ель, красиво, нарядно украшенную, и залечь под неё, накрывшись одеялком, взять ноутбук и смотреть сериалы, поедая заместо попкорна сушёные человеческие шарики с кровяной подливкой. Вкусно, говорят.

И всё же, как бы бывший хозяин не пытался скрыть, но, если приглядеться, то можно заметить по форме чей-то окаменевший ноготь (вдолбленность его в стенку об этом свидетельствовала), который выделялся небольшим бугорком на фоне всего этого новогоднего великолепия. Не укрылось и от моего зоркого глазика и, опять же, несколько красненьких пятнышек, являя перед глазом представления о самом процессе: вот стоит этот красивый бывший владелец дома в одних штанах, с голым торсом, рядом с ним молодая, красивая, сексапильная девушка-студентка (парень преподом подрабатывал, как указано в свидетельстве, которое я, дура, благополучно посеяла на крыше), сидящая на коленях и отсасывающая. Молодой человек всё время за ней наблюдает, тихо постанывая, двигаясь вперёд под её умелые ручки, ротик, получает удовольствие. Вот он бережно берёт её за волосы, учащает движения и кончает, разливая вязкую белую жидкость в её маленький умелый ротик, довольно скалясь. Девушка, светящаяся от радости, чувствующая себе апофеозом, понимающая, что наконец-таки получит зачёт, раздевается, помогая это сделать своему партнёру. И вот она, голая, сексуальная, раздвигает ноги, в щель между которых резко, дерзким движением входят, с рыком совершая механические движения, оставляет на её молодом, человеческом теле засосы, укусы, под конец секса переходящие в более серьёзные раны, пробиваемые до мяса, из которых рекой сочится кровь. Девушке это не кажется чем-то приятным, прекрасным, а когда та замечает красный гульий глаз, так вообще кричит от страха, боли, отчаяния, но одним глубоким укусом в шею умирает: награждение за принесённые удовольствия, дабы не мучалась. А затем от её худого, стройного и натянутого тела с прекрасными пышными формами отщепляют небольшие, бархатные кусочки вельветовой кожицы, кладя их на красный от крови язык, наслаждаясь медленным пережёвыванием сего удовольствия. Ткани кожи за тканью, сочные кусочки плоти за кусочком и от девушки остаются лишь кости, которые запасливый хозяин кладёт в холодильник, на завтрак, уже придумывая речь, которой он объяснит её однокурсникам о случайной скоропостижной смерти и скрупулёзно проронит слёзку.

От этих мыслей я порядком возбудилась, нацелеваясь чуточку позже провести вечер в уединении с собой, а также захотела кушать, что предвещало вновь поход на кухню, встречу с жуткими потраханными (а по-другому и не скажешь) обоями и нахальной досочкой, любящей надавать мне подзатыльников. Уже мысленно вздыхая от предстоящего, я особенно хорошо вспомнила своё первое знакомство с деревянной половой доской: она эпично подскочила, прокручиваясь в воздухе, сверкая своими плоскими занозчивыми боками, словно качелька на детской площадке, взметнулась вверх и грациозно зарядила мне по лбу, оставляя там небольшой свой след и несколько штук заноз, от одной из которых тоненькой струйкой даже стекла кровь. Наглая половица, после, когда я отскочила в сторону, вновь встала на своё место, а мне даже показалось, что она ещё и наглую ухмылочку соизволила состроить!

Глаз совершенно случайно упал на рядом находившийся зелёный, скорее изумрудный, вельветовый диван. По сравнению с тем, что я видела, он был чересчур роскошен, важно, пузом кверху, выделяясь из общего фона мебели, так и наравясь съязвить тем что-нибудь. Хотя роскошью тут далеко и надолго и не пахло, но выглядел он новым, оббитым таким и пах как только что купленная в магазине мебель. Вдыхать подобный аромат одно блаженство!

Из груди вырывается сдавленный смешок, а затем и тянущее чувство внутри живота, от того, что данная мебель приукрасила пик моих пошлых мыслей о преподавателе-гуле и студентке-жертве, вгоняя её в новый образ и приписывая к их оргиям ещё и этот диван. А если поразмыслить, что он ещё и новый, так вообще можно прийти к выводу, что старый они просто-напросто разбомбили вконец, от чего жадному мужчине пришлось раскашелиться на новую мебель. А ведь он хотел и меня скушать той ночью, ну, сказать честно, не будь у меня Цукиямы, я бы с радостью покувыркалась на этой софе с роскошным преподом, показывая ему, как по-настоящему надо устраивать потрахушки, а не эти ваши: подвигался, покудахтал и свалился спать. Уж я-то ему показала классный оргазм.

«Неплохая оббивка, между прочим», — пытаясь отвлечь себя от мыслей, препарировала я. Однако напротив, лишь привлекла себя к новой порции похабщины, теперь уже не представляя, как от неё отделаться. И откуда во мне, маленькой семнадцатилетке, столько неподобающих мыслей, желаний, действий, да и когда я только успела стать такой хулиганкой? «Попаданцы в другие жизненные реалии оказывают на тебя дурное влияние», — узнай всю ситуацию маман, она бы именно так и заявила, слово в слово, уж я-то уверена! Ещё бы и статью УК РФ приписала!

Тут же, в зале, в коем я сейчас нахожусь, было два кресла, тоже новых (ох, мои пошлые мыслишки, бры-ысь). Телевизор цифровой, ковёр как у моей бабушки, стол круглый как в офисе. На столе лежал мобильный телефон бывшего его хозяина, находившийся на блокировке, но постоянно моргавший, как бы напоминая непутёвому хозяину, что пришло сообщение, а рядом ноутбук, которому я была несказанно рада, предвещая уже просмотр дорам или сопливых сериальчиков, под которые я буду реветь и слушать нирваночку (жизненно? — да). Немного осмотрелась, всё ещё в мыслях где-то хихикая над своей безалаберностью. Я нахожусь в страшном мире, гульем, где ни один день не обходится без приключений, где ни одна душа не может спокойно вздохнуть, а все люди, включая следователей, гули и даже животные живут с мыслью, что завтра могут просто-напросто не проснуться, а если и проснутся, то в тот же миг, через час или через десять — умрут. Покачав головой, как бы развеяв все неприятные мысли, и вновь включая всю свою безответственность на полную катушку и отключая бдительность, я решила отвлечься на мебель всё ещё в этом треклятом зале. Не смотря на скромность, тут было вполне уютно, комфортно, ну, в общем-то, жить житейской жизнью можно.

— Чёрт, прекрасно... — с сарказмом подметила, несказанно обижаясь на блокировку телефона. — Ну и как я буду читать его милые, сопливые СМС-ки с шлюшками? — надула губы.

Собираясь и дальше читать самой себе тирады, уже включая все свои ораторский способности и даже придумав отменную речь, вдруг слышу чьи-то скромные маленькие шажки, нарочито приближающиеся к моему дому, шагая по газону, в наглую наступая на клумбы со цветами, будто бы это сорняки какие-то, а не милая красивая утварь, поднимаясь по лестнице, ступая на порог моей отрады. Стоп. Кто-то явно идёт в сторону дома, причём делает это по-хозяйски. Ближе, ближе... Приближается. А если это его девушка? На карточке, удостоверявшей личность, не была, конечно, указана его жена, но ведь могла быть сожительница, девушка или родители в конце-то концов вполне могли себе пожаловать, захотев проведать сына. Два гуль против одного, твою ж дивизию-ю! Вот я бесхребетная! Прислушалась. Странно... Я потеряла нюх, будто всё произошедшее мне почудилось, и никого и вовсе не было. Ну-ка, мне не могло показаться! Нет!.. Он только был около дома и...

«Дзы-ы-ынь-дзы-ы-ынь», — в настойчивый звонок в дверь, отзывавшийся противным писклявым преломлением, отчего я легонько поморщилась, дрогнула.

«Только не это, — подумала я, — не хватало тут ещё его дружков...»

Резко подскочила, как конь с яйцами, и понеслась открывать ворота дорогим гостям, которых так заждалась, что даже мастурбировать расхотелось. Распахиваю дверь, но не замечаю на пороге ни-ко-го. Ни единой души. Лишь на крыльце одиноко лежала ровненькая записка, клеточный листочек, на котором сверху располагалась благоухающая белая роза. От неё очень вкусно пахло, побуждая меня носом втюкнуться в листочек, с наслаждением вдыхая его аромат. Чёрт, Шу, и дня не прошло, а ты уже желаешь встретиться? Благородно, смело, почтенно. Я осторожно развернула записку — не терпелось узнать её содержимое. На ней была такая надпись:

Меди, если ты это читаешь, то знай, что ты, моя дорогая, очень умная и осторожная леди.
Сегодня в 19:00 жду тебя у того места, где мы впервые встретились.
Твой тайный поклонник.
Люблю. Целую.

Справа красовалась искусно нарисованная незакрашенная роза. Хотела было в слух возмутиться, что мне больше нравятся красные розы, нежели белые, напоминавшие чистый лист, расстояние, проблемы и расставания, но лишь мысленно об этом заявила, боясь, что меня могу услышать.

— И всё? Никогда бы не подумала, что Шу минималист и романтик одновременно, — возмущённо прикрикиваю, не сдержавшись, но тут же хлопаю себя по лбу и закрываю рукой рот. Затем, в случае, если всё же доставщики данного листочка меня услышат, добавила: — Ну да ладно. Я его и таким люблю.

Настроение было выше крыши здания, на котором я недавно поедала свой первый ужин и с которого благополучно спрыгнула, не получив ничего серьёзного. Я представляла прогулки с Шу, заканчивающиеся совместным поеданием плоти какого-нибудь прохожего (и вновь на эти мысли жалобно отозвался желудок), наши роковые поцелуи, возмущённые взгляды ревнивых прохожих... И, разумеется, подозрительные взгляды следователей, у которых мысли только об одном — о нас. Ходят вечно с сонными, унылыми лицами, а при виде каждого прохожего прокручивают в голове всё содержимое своих конспектов документов, подозревая каждого гражданского. Ну, чего ещё от придурковатых ожидать-то?

Я с презрением оглядела весь творческий беспорядок, творившийся в моём скромненьком жилище. Как говорила мама: готовь всегда всё с вечера! Не оставляй на потом. Вынуждена согласиться со своей родительницей и принять к сведению всё ею сказанное.

«Надо бы прибраться, вдруг он захочет прийти ко мне домой, а у меня тут, ладно нищета, так ещё и срач», — подумала я, морщась, как после поедания по меньшей мере килограмма лимонов: всем сердцем ненавижу уборку, но иногда она бывает так необходима, к тому же очень помогает отвлечься, привести в порядок мысли, которые роем жжужат в голове, устраивая там вакханалию.

***

Крыша дома Меди. Двадцатый район.

— Соута, как думаете, она придёт? — спросил Нико, стоящий на краю крыши, ничуть не обеспокоенный данной темой, но очень желающий как-то завязать разговор со своим новым объектом обожания. — Босс, вы не расстраивайтесь, главное, а то потеряете всю свою привлекательность, — парень, прозванный в обществе «пидором» (и не без причины) скрестил руки в замочек, подкладывая их под подбородок, демонстративно отблескивая своими глазами, внутри которых так и горели сердечки.

— Она не придёт, она приползет ко мне, предвкушая то, что её ждет, и моля меня продолжить, — самоуверенно пропел Фурута, несколько раз развернулся на триста шестьдесят градусов, размахивая руками из стороны в стороны; в чёрных, как смоль, глазах его не отражалось абсолютно ничего, но весь вид будущего директора CCG так и говорил об полнейшей уверенности и осуществления плана.

— Я ничуть не сомневался в вас, Босс ❤

***

Тем временем я, довольная и жизнерадостная, напевала песню, рандомно включившуюся на телефоне. Самое то под жестокие реалии уборочки. Тяжёлые, напористые, но при этом жизнерадостные ноты её пороли на всё катушку, распространяясь по всей площади моего скромного жилища. Под моими руками, убирающими данную жил. площадь, она существенно преображалась, однако богаче и красивее не выглядела. Лишь аккуратность, чистота и отличный воздух, которым не стрёмно дышать — одно удовольствие. Не считая того, что все данные действия стояли мне болью в пояснице и странной скручиваемостью в коленях. Пора бы физ. подготовку подправить, что ли, а то уже и несколько шагов без характерной одышке сделать не в состоянии — отличный гуль, гроза человечества и любитель их потрохов, однако даже догнать спортсмена не смогу, а они, судя по слухам, о-очень аппетитные (если их, сорванцов таких, догнать ещё!)

Я выпрямилась, дабы отдышаться, стряхивая со лба капельки пота, оставляя на нём чёрно-серую грязную полоску — боевой раскрас индейца! В животе чуть потянуло, внутри заиграли давно позабытые мною бабочки, сейчас оживавшие, гусеницы, преображающиеся, вылетающие из своих коконов, наравящиеся внести свой вклад в развитие производстваотношений. Странно, вроде, не весна. Однако я прямо-таки жду не дождусь того момента, когда увижу Цукияму, обниму его, зацелую и впервые в жизни поиграю в отношения. Ай, хочу-хочу-хочу. Моя своеобразная хотелка.

Но разум, то самое, что никогда не подводит, но редко вообще выдвигает какие-либо идеи, вердикты и суждения, говорил не ходить, но разве послушает влюблённая девушка его, если этот скотина выходит на помощь раз в год, и то по праздникам? Конечно же, нет. Этот ловелас вообще загульный, сука, как уйдёт, так и не придёт, а потом слушай его. Вера, к сожалению, к такому иссякла. Ведь сердце твердит одно: «Иди к нему, иди». Вот что-то, но оно всегда работает, предлагает что-то. Пускай и ошибается, но выдвигает какие-либо идеи и предложения.

Возможно, это было зря. Может, это просто была судьба, однако, хорошего все же здесь мало.

И я, Меди Миямото, вновь стала жертвой своих неразумных желаний.