– Надо бы нам с тобой поболтать, леди Лаюки, – приветливо сказал я, усаживаясь рядом с нею на пол, у ног спящего Короля.
– О чем? – вяло спросила она. – Об очередной любовной интрижке Моти? Ну так меня этим давно уже нельзя удивить. Стоит ему выйти за порог Иафаха, и первая же красотка может начинать вить из него веревки. Иногда это затягивается надолго, дня на три. Но обычно одного вечера бывает вполне достаточно. Так что…
Я, признаться, сперва оторопел от неожиданности, но быстро взял себя в руки.
– Да пусть себе делает что хочет. Я о другом тебя собираюсь спросить.
– О чем? – Теперь она глядела на меня настороженно, исподлобья.
Я не знал, как начать, но собрался с духом и выпалил:
– Пожалуйста, посмотри по сторонам и скажи мне: что ты видишь?
Реакция ее оказалась для меня полной неожиданностью. Огромная Лаюки сжалась в комочек – так, что на какое-то мгновение действительно показалась мне крошечной девочкой – шмыгнула носом и спросила:
– Так ты заметил, да?..
Я решил, что обрел единомышленника, чуть не умер от радости и облегчения и уже собирался заключить ее в объятия, но тут она упавшим голосом закончила:
– Ты заметил, что со мной не все в порядке?
Я понял, что объяснение предстоит долгое, мучительное и не факт, что результативное. Но попробовать в любом случае стоило. Я набрал побольше воздуха в легкие и начал:
– Я заметил, что не все в порядке, но не с тобой. Вернее, не только с тобой. Как я понимаю, все было хорошо, пока мы не пошли купаться. Потом стало очень скверно. Хуже некуда, честно говоря.
– Да-да, после купания… – пробормотала она. – Именно, после… Но я думала, что хорошо держусь, а ты заметил. Как?
– Пожалуйста, – попросил я, – расскажи мне сначала, что ты видишь вокруг? А потом я объясню, как и что заметил. Только не нужно ничего выдумывать, ладно? Я же не хмырь какой-нибудь посторонний, я – Макс, я «свой», я ведь даже когда в ягуара превратился, не стал на тебя нападать, помнишь?
– Ага, только ветчину забрал, – слабо улыбнулась она. – Помню, конечно.
– Ты ведь профессиональный телохранитель, – добавил я. – У тебя интуиция должна быть о-го-го! Ты же чувствуешь, когда рядом неправильный человек. А я – правильный. Мне все можно рассказать по секрету, и я тебя не выдам, правда-правда. Ну? Неужели не веришь?
– Не знаю, – вздохнула Лаюки. – Ладно, сэр Макс, ты меня раскусил. Но все не так плохо: я, конечно, тоже вижу этот прекрасный дворец и прекрасно понимаю, что сейчас мы с тобой сидим у дверей Королевской спальни, но иногда мне мерещится, что…
Она шмыгнула носом – совершенно по-детски – и умолкла.
– Что тебе мерещится? – нетерпеливо спросил я. – Лаюки, что именно тебе мерещится? Скажи, пожалуйста. Это очень важно. От этого зависит безопасность Короля, я уже не говорю об успехе нашего похода…
– Конечно, – обреченно кивнула Лаюки. – Человек, страдающий галлюцинациями, не может оставаться телохранителем Короля, я понимаю… Ладно, ты прав, сэр Макс. От меня, наверное, воняет безумием, как кошачьей мочой на заброшенной ферме… Так вот, иногда мне мерещится, что этот дворец – жалкая лачуга, а сейчас я почти явственно вижу, что Король валяется на полу, как портовый нищий, хотя я же знаю, что он у себя в спальне, на ложе, под шелковым одеялом…
На этом месте она не выдержала и заплакала, да и я чуть не прослезился – от облегчения. Все-таки Лаюки оказалась крепким орешком. Мне бы еще убедить беднягу, что ее «галлюцинации» – и есть самая что ни на есть правдивая картина мира.
– А теперь, – попросил я, – успокойся и послушай меня очень внимательно, Лаюки. Во-первых, у меня есть хорошая новость: никаким безумием от тебя не пахнет. И вторая новость, тоже ничего себе: мы действительно находимся в хижине, а не во дворце. В хижине «забавной муримахской ведьмы» – так говорил о ней Король, когда мы шли по лесной дорожке, вымощенной желтыми кирпичиками, помнишь?
Теперь уже она глядела на меня как на безумца, но я упорно гнул свое. Понимал: ставка очень велика. Либо я сейчас обзаведусь союзником, с которым никакие наваждения не страшны (по крайней мере, чужие наваждения), либо леди Лаюки свяжет меня по рукам и ногам да отволочет в погреб, чтобы не покусал Короля, псих ненормальный.
– Гуриг действительно изволит почивать на полу, бедняга. Можешь протянуть руку и пощупать матрас, на котором он лежит. Дрянной тощий травяной матрас, если тебя интересует мое мнение. А перед этим мы сидели за колченогим столом, и вы трое пожирали какую-то мерзостную серую кашу; впрочем, ты величала ее бабушкиным паштетом, а Моти – сливочным тангом. Мнение Его Величества Гурига Восьмого лично мне неизвестно, а жаль. Хотел бы я знать, что ему примерещилось: он-то, кажется, больше всех ее слопал…
– Он сперва сказал, что ест сырный омлет, такой, как любил в детстве, а потом – ягодный пудинг по старинному хоттийскому рецепту, такой только мама Моти умела готовить, она же выросла там, на границе, – серьезно сказала Лаюки. – Макс, ты говоришь, Король действительно спит на полу? То есть мои видения правдивы? Но этого не может быть. Я же иногда прихожу в себя и вижу, что на самом деле…
– Просто протяни руку и пощупай матрас, – предложил я.
– Но как? Тут же стена… кажется, – беспомощно возразила она.
Тогда я взял ее руку и опустил на край королевского ложа. Лаюки глядела на свою конечность с ужасом, словно бы я и правда помог ей проникнуть сквозь стену.
– Что ты чувствуешь? – требовательно спросил я.
– Ну… похоже на тонкий матрас, да, действительно, – неуверенно согласилась Лаюки. – И, кажется, я трогала край его одежды из туланской шерсти…
Мне надоели эти сомнения и полумеры. Я взял вторую руку Лаюки и заставил ее хорошенько ощупать и матрас, и спящего Короля. Гуриг отмахнулся от нас, как от назойливых мух. Буркнул: «Не сегодня, устал», – и перевернулся на другой бок. Что ж, по крайней мере, во сне он вел себя более чем разумно.
Потом я водил Лаюки по хижине. Заставил ее ощупать шаткий стол, колченогий табурет, ветхий тряпичный коврик у входа, облезлые оконные ставни. Лаюки занозила ладонь; острая щепка оказалась куда более убедительной, чем все предыдущие ощущения, вместе взятые. Лаюки была потрясена.
– Последнюю занозу, – объяснила она, – я вынимала из пальца в детстве, в день принятия Кодекса Хрембера. Мы тогда жили на границе с графством Хотта и как раз собирались возвращаться в Ехо, благо замок Рулх снова стал самым безопасным местом в мире… Заноза – это же просто невозможно! Невероятно…
– Что именно невероятно? – переспросил я.
Лаюки сперва удивилась моей непонятливости, но потом вспомнила, что я чужеземец, и объяснила:
– Сэр Макс, это же общеизвестная вещь: в Королевской резиденции, да и вообще в любом более-менее приличном доме невозможно занозиться, даже если очень захочешь. Действительно невозможно! В старые времена строительство всякого жилища заканчивали специальной церемонией. Всего-то четвертая ступень Черной магии, чрезвычайно полезное заклинание: чтобы дом никаким образом не мог навредить жильцам… Впрочем, теперь тоже так делают, только очень хлопотно стало: надо за специальным разрешением в Иафах ходить, а потом ждать несколько дюжин дней, пока из Ордена Семилистника пришлют специалиста, еще и оплачивать его услуги. Некоторые на этом экономят, но большинство все же предпочитает уладить отношения с новым домом и только потом вселяться… Но чтобы в Королевском дворце занозу в ладонь загнать – немыслимо!
Я изумленно покачал головой: вот оно как, оказывается! А я-то еще удивлялся, что, перебравшись в Ехо, почти перестал набивать синяки и шишки. Прежде-то, дома, чуть ли не каждый день умудрялся стукнуться – не об столешницу, так об угол подоконника, а ведь еще есть такие прекрасные вещи, как форточка, умывальник и, конечно же, дверные ручки. Но в Ехо со мной действительно не происходило ничего подобного. Я думал, все потому, что помещения здесь просторные, а это, оказывается, специальное заклинание действует, четвертая ступень Черной магии, не хрен собачий.
Благотворное воздействие занозы на леди Лаюки невозможно переоценить. Она сразу же собралась, взяла себя в руки, прекратила шмыгать носом и изъявила готовность внимательно меня выслушать.
– Я могу не доверять своему разуму, – сказала она, – но уж тело-то мне врать не станет, не для того я его сто с лишним лет тренировала. Заноза есть заноза: мы не во дворце, и я, кажется, начинаю припоминать, как мы пришли в эту хижину. Думаю, нас действительно околдовали… Рассказывай, сэр Макс. Как вышло, что ты в порядке?
– Просто я не стал пить ведьмин компот, – объяснил я. А потом постарался как можно более кратко, пока влюбленные не вернулись из сада, описать Лаюки, как выглядела со стороны их трапеза, и пересказать ей краткое содержание приватной беседы с Магистром Моти.
– Он, в отличие от тебя, не испытывает никаких сомнений. Совершенно уверен, что мне мерещится всякая ерунда. Спрашивал, не сожрал ли я что-нибудь в лесу… Потом сказал, что непременно поищет мне хорошего знахаря, завтра с утра. Просил держать безумие под контролем, не портить Королю «первый день под родным кровом». Я пообещал взять себя в руки, и он тут же совершенно успокоился.
– Скорее всего, дело действительно в этом пойле, – признала Лаюки. – Я сделала всего пару глотков, ты не пил его вовсе, а ребята по два стакана осушили. Хотела бы я знать, зачем ей это нужно? Я имею в виду нашу хозяйку. Добро бы кого-то одного попыталась приворожить, дело житейское, все так время от времени делают. Но зачем ей привораживать всех четверых сразу? Да еще и таким странным образом? Чтобы мы сочли ее лачугу родным домом – что за бред? Какая ей от этого выгода? Выкуп, что ли, получить за нас собирается? Ну так она, кажется, и не подозревает, кто мы такие…
– Ну, положим, за простых придворных тоже, наверное, что-то можно получить, – я пожал плечами. – А может быть, ей вовсе и не выкуп нужен. Помнишь, она жаловалась, как тут одиноко и скучно? Вот и решила попробовать: а вдруг мы останемся у нее жить навсегда? Тесно, конечно, зато веселее…
– Да уж, куда как весело, – сурово сказала Лаюки. – Особенно мне. До сих пор ведь мерещится, будто мы с тобой сидим в коридоре дворца, у входа в Королевскую спальню, и только изредка я вижу земляной пол, лачугу и этот матрас дурацкий… И ладно бы мы просто видели дворец вместо хижины, так нет же, она даже в нашу память как-то залезла и все там перелопатила. Гуриг вон весь вечер вспоминал, как резвился здесь в детстве, и Моти тоже вспоминал, да и я кое-что вспомнила. До сих пор отчетливо помню, как мы с Королем вон за той цветастой портьерой от взрослых прятались, и сердце сжимается от умиления, а ведь портьеры этой даже нет в природе – так, наваждение… Что делать-то будем? По-хорошему, надо бы эту красотку арестовать, но не таскать же ее за собой по всему Муримаху! Ума не приложу…
– Что с нею делать, меня как раз не очень беспокоит, – вздохнул я. – А вот что мы будем делать с Гуригом и Моти? Объясняться я уже пробовал, не помогло. Может быть, конечно, они к утру сами очухаются, как думаешь? И ты заодно придешь в себя окончательно.
– Не знаю, – с сомнением протянула Лаюки. – Я бы на ее месте ради одного вечера не стала хлопотать. Если уж ей действительно так скучно и одиноко… Боюсь, к утру вряд ли что-то изменится. Хорошо, если я ошибаюсь, но…
– Для начала надо просто с нею поговорить, – решил я. – Надо дождаться, пока они с Моти вернутся – поцелуи под кустом дело хорошее, но вряд ли они в лесу останутся спать. Здесь какая-никакая, а все же крыша над головой… Пусть себе Моти дрыхнет, толку от него сейчас никакого, скорее наоборот, а вот барышне придется еще раз прогуляться на свежий воздух. Объясним бедняге, во что она вляпалась. Пообещаем, что, если быстро и качественно исправит то, что натворила, в Холоми ее, так и быть, не поволокут. Как по мне – пусть себе гуляет на воле. Не жалко.
Лаюки нахмурилась.
– Ладно, там видно будет, – неохотно согласилась она. – Лишь бы не оказалось, что у нее вовсе нет противоядия. А то навидалась я этих лесных колдунов: порой такого наворожат, что сами потом не знают, куда деваться…
– Ну, – я пожал плечами, – тогда просто придется махнуть на все рукой и вернуться в Ехо, там-то уж вас точно приведут в порядок. А потом начнем сначала…
Лаюки аж побледнела от негодования.
– Да ты что?! Сам не понимаешь, что говоришь! Даже представить боюсь, что станется с Соединенным Королевством, если мы возьмем, да и вернемся с полпути. Гуриг мне объяснял, тут такой принцип: пока жив, лучше идти вперед, и будь что будет… Ничего, если чары снять не удастся, я с ним поговорю, напомню, зачем мы на Муримахе. Если ему кажется, что тут его дом – ладно, пусть так и будет. Пообещаю, что, сделав дело, можно будет вернуться обратно, придумаю что-нибудь… Но возвращаться в Ехо нам никак нельзя!
Я невольно поежился от такой перспективы. Путешествовать по лесам Муримаха с неведомой и невнятной целью – это еще куда ни шло. Но проделывать это в компании двух с половиной безумцев, один из которых, ко всему, еще и коронован, мне совсем не хотелось.
Впрочем, я отлично понимал, что меня никто не спрашивает.
– Ты устал наверное? – вдруг спросила Лаюки. – Мы-то все хоть после купания вздремнули, а ты убежал куда-то. Можешь пока отдохнуть, если заснешь, я тебя разбужу, когда время придет. К тому же хозяйка на тебя весь вечер косились как на самого подозрительного типа в нашей компании – теперь понимаю почему. Ей будет спокойнее, если она увидит, что ты дрыхнешь.
Идея Лаюки показалась мне дикой и соблазнительной одновременно. «Как?! Спать в такой ситуации?! Немыслимо!» – вопил мой растревоженный разум. «О-о-о! Спать! Ну да, а что еще, собственно, делать, как не спать?» – обрадовалось тело.
Нечего и говорить, что в этом споре у разума не было никаких шансов. Я закрыл глаза, клятвенно пообещал самому себе: «Это только на минуточку, чтобы расслабиться, спать не буду ни в коем случае!» – и сам не заметил, как задремал, прямо на земляном полу, даже спальный мешок из рюкзака достать не потрудился.