Заброшенные соседские дачи, что встречаются на пути — не проклятое жилье ведьм. В глазах Аленки — это пряничные домики с искошенными от плохого теста крышами. А заросли в садах запущены специально! Чтобы человеческая нога зря не ступала туда и не вмешивалась в чудо-поселение минипутов!

В селе продумано все.

Оно начеку. Всегда. Приглядывает за своими детьми, караулит через «глаза» Бочки — огромной водонапорной башни бордового от ржавости цвета, подвешенной на балках, мелькает порой сквозь блеклое отражение в болоте, зеркале с разводами, или слушает разговоры, что доносит теплый летний ветер...

Вот и сейчас — смотрит. А ребята внизу минуют пустырь и даже не подозревают, что за ними следят.

— Видишь, Тим, как хорошо совпало! — ликует Аленка. — Оранжевые ворота опять к себе манят! Тебе редиску купить там нужно, а мне — куртку вернуть!

— Ты ж только вчера приехала, — хитро улыбается Тима, — а уже бегала к певцу своему?

— Да мне и бегать не пришлось. На машине вместе доехали! — не теряется Аленка, не без удовольствия наблюдая за тем, как друг мешкается и слова подобрать не может. — А ты чего мнешься? К Олесе до сих пор ходить боишься?

— Еще что придумаешь? — без обиды отзывается Тима. — Только и можешь, что стрелки переводить и...

— Смотри! — перебивает Аленка, легонько пихая Тимку в бок. — Вон, Ди Каприо стоит!

Тима изумляется, разевая рот. Резко поворачивает голову, сверкая своей выбритой на виске молнией, а потом безразлично выдает:

— А, ты про этого... певца своего. Я уж думал, настоящий к нам приехал.

У Аленки же энтузиазма не убавляется. Только щурится сильнее: да, видит! Те самые оранжевые ворота, что встретили ее при въезде в дачный поселок. Все ржавые, временем изуродованные, но яркие какие! На этот раз приоткрытые, кирпичом внизу подпертые, чтобы от ветра дверцы с грохотом друг о друга не бились. А снаружи, немного поодаль, на табурете расслабленно сидит местный Ди Каприо собственной персоной. На гитаре играет и что-то лиричное подпевает себе под нос. Волосы желтые-желтые, на солнце блестят. И сам одет ярко: в разноцветную рубашку и модные брюки клеш.

— Да-да, Ди Каприо! — ликует Аленка. — Мама калитку открыть просит каждый год, а я и засматриваюсь всегда, слушаю, как он играет. Второй год подряд везет, и его пение — первое, что встречает меня по приезду, представляешь? А ты? Ты в этом году уже успел его послушать?

— Как-то нет. У калитки я обычно сплю, как убитый, когда дед мимо нее проезжает, — отмахивается Тим. — Дорога в поезде все силы забирает...

— Да ты ж так все лето проспишь, Тима! Тогда сейчас его слушай! Ну, слушай-слушай!

Чем ближе путники приближаются к логову барда, тем отчетливее звучат аккорды. Как будто улица преображается в акустический зал консерватории, где вся сцена принадлежит ему одному — Ди Каприо.

Ему подыгрывает природа, словно специально затихая и притупляя яркость собственных красок, лишь бы не выделяться на его фоне. Да что там, на его стороне само село. Ведь Ди Каприо — Постоялый.

— Погоди, Ален, — останавливается нахмурившийся Тимка, разрушая волшебную атмосферу вокруг Ди Каприо. — Нет, не пойду я туда. Не пойду!

Мотает головой так часто, что Аленка успевает рассмотреть его выбритую на виске молнию со всех ракурсов.

— Ты чего? — добродушно усмехается Аленка, смотря на Тиму, как на дурачка. — А редиски купить?

— Да без них обойдемся! Дед ее чисто ради салата просит. К Злой Олесе только ради этого переться — бред!

— И что ты деду скажешь?

— Совру! Скажу, что кончилась или... что Олеся вовсе уехала!

— Ну что за глупости, Тим? Тем более, мы же почти дошли! — Аленка оглядывается на все еще играющего Ди Каприо. — Давай мешать ему не будем. Он же там, весь в песне целиком. А мы мимо тихонечко прокрадемся к воротам и...

Заметив боковым зрением движение, Ди Каприо останавливается. Гитару кладет на раскрытый чехол, оставляя ее на полу.

И Аленка спохватывается:

— Ой, извините, Ди Каприо! — кричит Тиме в ухо, от чего тот вздрагивает и отшатывается. — Мы и не думали вас отвлекать, просто...

— Да было бы от чего отвлекать, — усмехается, да рукой голову подпирает. — Ну, говорите, чего пришли?

— Ого, Дима, неужели наконец-то заткнулся? — вдруг приглушенно доносится за оранжевыми воротами. — Обещал, что Высоцкого будешь играть, а сам опять попсу свою гнать начал!

— Вот она... Злая Олеся, — шепчет Тима, заметно напрягшись.

— Что-то сеструха сегодня не в настроении, — мрачно бормочет Дима, поднимаясь с табурета.

— Да она всегда не в настроении! — подхватывает Тимка.

Парень качает головой, натягивает широкую улыбку и ныряет внутрь, скрываясь за оранжевыми воротами.

— Кто такой Дима? — бодро отзывается. — Не знаю никакого Димы. Сейчас, вот, например, меня называли Ди Каприо! Только так ко мне и обращались, веришь? Кстати, и тебе бы тоже не мешало. Хотя бы иногда. Вдруг поняла бы, что я чего-то стою, в отличие от тебя!

Дети слышат, как обрушивается на певца звучная оплеуха, что парень аж весь скукоживается, когда выходит наружу обратно. А Злая Олеся еще и вслед ему выкрикивает что-то неразборчивое.

Ди Каприо поджимает губы. Затылок усердно трёт, не переставая улыбаться, да возвращается к табурету.

— Ничего, бывает, — отмахивается Ди Каприо от немых вопросов Тимы и Аленки, читающихся в их обеспокоенных взглядах. — Так чего пришли-то?

— Да вот, Тимке редиску купить надо, а я куртку пришла верн...

— Не-не-не, я туда теперь вообще ни ногой! — перебивает мальчик, медленно отступая назад. — Пошли отсюда, Ален!

— Да ладно вам, — успокаивает Ди Каприо. — Вон, внутрь заходите, попросите. Это она только со мной так «общается», а вам-то ничего не сделает.

Аленка переглядывается с Тимкой и понимает, что тот не пойдет. Теперь уж точно.

И если она сама не переступит за порог оранжевых ворот, то Евгений Павлович, Тимкин дед, останется сегодня без салата и без редисок.

Ответственность — так она пахнет. По-взрослому. Знает ведь, что сложность испытания преувеличена навязанным страхом! От того и дорога к оранжевым воротам кажется непреодолимой пустыней с зыбучими песками, от того и подкрадываются сомнения. Но мысль о том, что этим поступком она утрет нос Тимке, придает ей сил.

— В этом соревновании я тебя победила, Тима! — гордо произносит Аленка, внутри улыбаясь от отводящего взгляда друга.

— Невелика потеря! — машет рукой товарищ, внутри успокаивая себя, что он — не трус. Просто сам захотел не пойти, и все тут!

А Аленка смело ступает одной ногой за ворота. Ее встречает лающая овчарка на цепи, корова с колокольчиком на шее, ухоженный огород и Олеся с обслюнявленной прищепкой в зубах, что развешивает белье.

— О, теть Олесь, здравствуйте! А я тут...

Вот она — Злая Олеся. Гроза помидоров и огурцов. Недаром она умело нагоняет страх на всех детей села, держа оборону за яркими оранжевыми воротами. Если бы проводился конкурс на лучшее домашнее бабушкинское платье с переполненными карманами, то Олеся заняла бы первое место в мире — Аленка не сомневается. Та смотрит на девочку свысока и, стиснув зубы, сплевывает прищепку прямо на землю.

— Это чего тебе, проходной двор?

Надвигается черной тучей, инстинктивно заставляя Аленку отступить.

— Теть Олесь, у вас есть редиска? — продолжает гнуть свое Аленка, дружелюбно улыбаясь, стараясь не замечать светлые сморщенные брови напротив.

— Нормальные люди стучатся, знаешь? Даже если ворота открыты, — отчеканивает Олеся каждое слово. — И уж тогда я к ним выхожу. Вот и ты, выйди и зайди, повтори нормально.

Давит — Аленка все дальше отходит. Медленно, не сводя глаз с Олеси, пока той не надоедает. Тогда она в два счета нагоняет Аленку, хватает ее за шкирку и выплевывает:

— Пошла вон, я сказала!

Олеся дотрагивается до плеча Аленки, жестом подталкивая вперед, но на деле — легонько касается, лишь направляя. Движение безобидное, Олесины слова для Аленки куда страшнее будут! И Аленка рада выполнить Олесину просьбу — это же проще, чем вступить с ней в бессмысленный спор и остаться без редисок, верно? И вон, даже Олеся уже удаляется обратно к веревке и прищепкам, искоса поглядывая на девочку, ожидая, как поступит та дальше.

Но, расслабившись, потеряв бдительность, Аленка спотыкается о злосчастный кирпич, подпирающий левую дверцу ворот, и...

И падает. Аленка падает вниз. Сдирает не только голые коленки в кровь, но и проезжается щекой по тротуарной плитке.

Ди Каприо подскакивает с табурета, услышав странный звук, и бежит с Тимкой внутрь оранжевых ворот, чтобы поднять Аленку.

— Олеся, ты совсем с дуба рухнула? — кричит, падая на коленки возле девочки.

А у обескураженной Олеси аж корзинка с бельем из рук выпадает.

— Но я ведь, — защищается Олеся, — я даже не дотронулась до нее, она сама упала!

Они не видели. Не знают, что произошло. И Олесе не верят — по лицам понятно. Одолев собственный ступор, она убегает, скрываясь внутри одноэтажного дома.

— И все? И она просто ушла? — поражается Тима, переживая. А в сторону Олеси бормочет всевозможные проклятия, которые ему только известны, не прекращая хаотично носиться вокруг Аленки. — Ничего, ничего страшного, Аленка! Мы ей потом еще ух, как покажем!

А она в это время — держится. Изо всех сил. Ведь не будет плакать из-за такого пустяка! Встанет, облокотится руками о дрожащие ноги, и посмотрит на Олесю в ответ! И чего ей, перед Ди Каприо нюни разводить, что ли? Да еще и Тимке дать лишний повод считать ее слабой?

Но слезы сами льются из глаз, и Аленка, не в силах их остановить, невольно хнычет. Жжет почти все тело. Больно.

Ди Каприо усаживает Аленку на свой табурет, а сам устраивается на корточках рядом, расчехляя гитару.

— Какая твоя любимая песня? — суетится Ди Каприо, небрежно располагает руки на грифе и пару раз тренькает струнами.

— М? — шмыгает Аленка.

— Песня, говорю, какая твоя любимая?

— Курица-кустурица...

— Чего? — не понимает Ди Каприо. — Чего это такое?

— Ну, эти... ну эти, блин! — Тимка вызывается на помощь и, активно жестикулируя, коряво напевает припев.

— А-а! Ну-ка, ну-ка, сего... кхм-кхм. Сегодня... да что ж такое! Сейчас-сейчас, — ругается Ди Каприо, стараясь зажать и сыграть чистое баррэ. — Сегодня! И ты после фильма Кустурицы шагаешь босиком по улице! И если никто не простудится, то всё пренепременно сбудется!

«Все сбудется!» — эхом подпевает село, пританцовывая через покачивающиеся ветки.

Легчает. И сердце стучит у Аленки, как бешеное. Что она чувствует? Сама не понимает — целый спектр эмоций! Там и дикое восхищение, и желание подражать Ди Каприо во всем, и белая зависть. Она так не может! Хочет, когда вырастет, но сейчас — не может!

«Так Ди Каприо еще и лекарь! — поражается Аленка. — Его игра — эликсир, колдовское снадобье. Раны-то моментально заживают!»

И это Аленку не удивляет. Боль проходит, как будто той и не бывало — самое главное. В остальном же стоит благодарить дачный поселок за проявленную к ней милость. То инициатива села — не сомневается.

Если бы Аленка стала Постоялой, может, и ей бы открылись подобные неведомые способности? Аленка знает, что пробудь она здесь даже целый год без единой вылазки в город, село и тогда не будет относиться к ней так, как к Ди Каприо. Им с Тимкой до него далеко. Все потому, что Ди Каприо старше их не просто на несколько лет, а на целую вечность. Ведь в селе время течет совсем по-другому.

— И ты, словно мокрая курица, шагаешь босиком по улице! — пищит подпевающий Тимка.

Ди Каприо зубы показывает.

Да такие грех не показывать: улыбка ровная-ровная и белее, чем одеяло, на котором сегодня не спала Аленка.

— Красиво. И вы красивый, — у Аленки аж вырывается. — Ну, точно принц заморский! Ди Каприо!

— Да хорош его нахваливать!

— Улыбаешься, значит, в себя пришла, — как ни в чем не бывало отзывается Ди Каприо. — Прости Олесю за это, пожалуйста. Считай, я от ее лица извиняюсь. Не больно?

— Ни капельки!

— Вот и отлично! Эй, Олеся, и ты извинилась бы! — кричит ей Ди Каприо с места.

— Да вообще! — возмущается Тима, поддерживая. — Ее к участковому нашему повести после этого надо, пусть под его надзором и извиняется!

— Не надо, Тим, я же правда сама упала!

— А ты ее не защищай! — Тима показательно закатывает рукава, взмахивая кулаками. — Сейчас как Виктору Михалычу пожалуемся — и хана ей! Ха-на!

— Смешно, — улыбается Ди Каприо. — Твой «Виктор Михалыч» на то и участковый в этой дыре, что ничего не делает.

Ди Каприо и не думает настораживаться на угрозы. И отвечает даже без вызова – так, чтобы дети не обиделись.

— Чего? — морщится Тима. — Все он делает! Скажи же, Ален! — девочка активно закивала головой.

— «Все», говоришь? — Ди Каприо наклоняется к детям поближе и переходит на шепот. — А вам двоим не страшно по ночам ходить, например?

Ребята друг с дружкой переглядываются. Почему-то в этот самый момент Аленка вспоминает пропавшее накануне одеяло. И ее передергивает внезапным холодком, что пробегает по еще незагорелой спине.

— А по ночам мы и не ходим! — встревает Аленка, явно задетая от сказанного. — И Виктор Михайлович, вообще-то, правда хороший!

— Да шучу я, расслабьтесь. Видели б вы свои рожи...

Вдруг стучат по оранжевым воротам — все оборачиваются. А там, на полу в пакете лежат связанные пучки редисок, парочка огурцов и кинза.

— Ха, ну вот, — Ди Каприо отдает пакет с овощами Тимке. — И Олеся, можно сказать, извинилась. Она все равно сейчас переживает, уверяю вас. Так, по-своему. Тяжело ей, устает она сильно, вот и кидается на всех... Кстати, как куртка? — спрашивает, внезапно переметнувшись на Аленку. — Понравилась?

Аленка столбенеет. Смущается. Не замечает и не понимает почему, но краснеет. Смотрит на Ди Каприо и от его ослепительной идеальности аж дух захватывает.

«Куртка! — словно таракан в мозгу Аленке подсказывает. — Куртку вернуть обещала!»

— Ай, да, спасибо вам большое! — суетливо снимает ее с себя и протягивает обратно владельцу.

Теперь огромное пятно на белой футболке зияет во всей красе. Аленка и забыть успела, что утром второпях надела испачканную вещь. Стесняется еще больше и пытается прикрыться руками.

— Да ничего, завтра отдашь, — Ди Каприо обходит сзади и накидывает куртку обратно на Аленкины плечи. — Сейчас она тебе нужнее.

Аленка чуть не пищит от радости, да и Ди Каприо с Тимкой улыбаются довольные, что все обошлось. И покраснения от ушибов на лице незначительные — за волосами спрятать можно, чтобы мама-Маша зря не переживала, и ободранными коленками Аленка точно никого не удивит — явление частое, особенно летом. Пронесет, не в первый раз же выкручиваться перед родаками!

И куртка. Красивая. Блестит на солнце, переливаясь, акцентом ударяя в красные полоски на рукавах. Она будет на Аленкиных плечах еще весь следующий день! Как же повезло, какое хорошее лето!

После оранжевых ворот, дети топают домой все взбудораженные и заряженные.

— Слушай, Ален, вот он дает, а! — вслух восхищается Тимка. — Жить под одной крышей с Олесей, да еще и умудряться при этом оставаться человеком... да про таких, как он, обычно фильмы снимают!

— А чего ты удивляешься, Тим? Ди Каприо — на то он и Ди Каприо, что главные роли себе все забирает. Если бы он играл пятисекундного уборщика или водителя мусоровоза — никто бы его не запомнил. Вот какой ты фильм с настоящим Ди Каприо смотрел?

— Никакой.

— Я тоже никакой! Но мы ведь его откуда-то знаем! Чувствуешь силу Ди Каприо?

— Космическая сила...

Детей провожает Бочка. Присматривает за ними, незаметно покачиваясь от каждого дуновения ветра, пока эхо разносит ее рев через все село.

Идут. Урчат животы в предвкушении обеда. Тимка жалуется, что в их бассейне опять завелась лягушка, а Аленка молчит, борясь с перебивающими мыслями и проскальзывающим в голове приятным тембром Ди Каприо: «А вам двоим не страшно по ночам ходить, например?»