Мы перенеслись из «Стороны» в незнакомую мне местность.

На этот раз и не пахло прекрасными видами вроде водопада, чарующими высотками или всем тем, что представляет себе наивный человек, когда слышит слово «Америка». Нет, я-то обо всем осведомлена и меня не удивить каким-то бедным районом с обгаженными почтовыми ящиками, обветшалыми крышами и неухоженными садами. Но почему Адам так уверенно ступил на крыльцо к одному из таких домов, не сказав мне ни слова — было для меня загадкой.

— Мы в Теннесси? Чей это дом, Адам?

Парень молча постучал в дверь, одарив меня возможностью пялиться на его затылок.

— А почему ты доверилась именно мне?

Мурашки.

Вроде говоришь прямо, а даже не повернулся. Слова ударились об стенку, отвечая мне вопросом на вопрос.

Самой хотелось бы знать.Что это? Воля судьбы или просто удачный момент, где мы оба оказались в нужное время и в нужном месте? Может, мною просто тогда овладели эмоции и я не мыслила здраво...

Готовилась произнести хотя бы банальное «Не знаю», но дверь лениво открылась и на пороге появился мальчик лет восьми с каштановыми волосами, прикрытыми кепкой.

— О, Красный Кардинал, птица гордая! — оживился затылок. — Вы пустите чужаков на свою территорию?

Мальчик, пожевывая крекер, по-взрослому закатил глаза.

— Дошутишься ведь, и однажды даже дверь не открою, — он перевел свой зрелый не по годам взгляд на меня. — Принцесса, а почему у вас всё лицо в краске и зачем вам сдался этот петух?

По телу пробежался холодок.

Зачем же ты так шутишь, мальчик? Я же теперь и пошевелиться не могу, перебирая в мыслях слова, в поисках более уместных. Неужели под «краской» он подразумевал...

— Не твоё дело, — затылок пришёл на выручку. — Там оформить кое-что на работе надо было, а я случайно банку с краской на неё и пролил... Да пусти уже! Мы быстро, на пять минут.

Как убедительно и непринужденно это прозвучало. Даже мне хотелось бы поверить в это, опуская то, что произошло на самом деле.

— Ой, да конечно! — Кардинал, как назвал его Адам, сдвинулся вправо, открывая нам дорогу и саркастично усмехнулся. — Никого никогда в дом не таскал, а тут «на пять минут», как же! Ну-ну... А ты заходи, принцесса,  не жеманничай. Ванная по коридору, и направо. Сейчас у ба попрошу чистое полотенце.

Скрипнули половицы.

— Не дергай ба без повода! — поднял голос блондин на Кардинала,  потерявшегося где-то в комнатах и погнался вслед за ним, на ходу  подпрыгивая и снимая уличную обувь.

Затылок теперь далеко впереди...

А может и правда всё это было ошибкой? Я чувствую его неловкость и недоумение. Адам нарочно избегает всякого зрительного контакта со мной, пытаясь ссылаться на окружающую обстановку, но меня-то не обманешь. Мне же теперь вдвойне неудобно здесь находиться. Так и хочется согнуть плечи, виноватой походкой отступить назад и вернуться к себе.

Всё-таки стоило рассказать Уте и Риверу? Или вообще оставить все мысли и беспокойства при себе?

— Иди, Николь! — громко доносится сверху и внутри меня сразу как будто вспыхивает потухший огонь. — Я быстро захвачу и принесу!

Нет, он не забыл обо мне.

Как?

Как ты это делаешь?

Как тебе удаётся заставить человека подняться, когда ты сам сомневаешься и боишься?

Надо хотя бы прикрыть дверь, если не знаю на какие засовы она у них закрывается. Как там сказал Кардинал? По коридору направо?

Темновато здесь. Глаз так и просит продырявить лишнее окошко, чтоб проникнул естественный свет.

А ванная оказалась небольшой.

Даже заляпанное зеркало не смогло скрыть впечатавшиеся капли крови. Они были повсюду — забрызгали воротник рубашки, попали на волосы, лицо...

Знала бы, что выгляжу так со стороны, лучше сразу помчалась бы домой, нежели так позориться. О чем я думала? На что рассчитывала?

Ледяной водой стала тереть кожу, потом смочила запачканную ткань, проведя маленьким огрызком от мыла. Вроде отходило, но остался огромный влажный след. Надев водолазку, мокрая часть ткани неприятно прилипала к телу.

Как же стыдно.

Обруч вершит судьбы и других? Может выступить в роли палача и, став острой спиралью, казнить? Или то было случайностью?

Внутри телилось желание поскорее увидеть как на приговорённом сказался удар от небесного светила. Почему-то присутствовала необъяснимая уверенность, что соприкосновение с обручем как-то повлияло на его жизнь... Так что же  это?

А вода всё течёт. В чужом доме на минуту отвлеклась и не подумала, что каждая капля отображается на счетчике. Быстро закрыла кран. Совсем рассеянная стала.

Надо забыться и подумать о чём-то постороннем... Например, этот дом. Здесь живет Адам? А тот маленький мальчик — его братик? Вряд ли. Не похожи друг на друга от слова совсем, да и отношения между ними какие-то непонятные. А та, кого они называли «ба» — их бабушка?

Жили-то они совсем небогато. Впрочем, как и я. Хотя мне даже не с чем было сравнивать. Может, если выдраить ванную и привести весь дом в порядок, заменив темные, махровые ковры на более новые, яркие и ворсовые, то и все вокруг преобразится?

А коленки всё трясутся, теперь просто взять и проигнорировать этот факт я не могу — легонько опираюсь на раковину.

Не смотри на своё отражение. Увидишь этот пугливый взгляд, опять начнёшь себя жалеть, а потом и вовсе разрыдаешься.

— Николь?

Даже не закрыла дверь, оставив маленькую расщелину. Да что ж такое со мной творится?

Я ещё не готова выйти. Сколько здесь вообще будет людей? С кем мне придётся разговаривать и кому смотреть в глаза?

Может, я притворяюсь? Может, накручиваю себя и выдумываю того, чего нет?

Спокойно. Дыши.
Одно ты знаешь наверняка — лучше здесь, чем дома. Здесь ты в безопасности.

Напоследок ещё раз умываюсь холодной водой, прежде чем выйти наружу.

Адам рассеянно жмётся к углу коридора и протягивает полотенце, взглядом как будто извиняясь, что помешал.

Но я не могу это терпеть. Мне надоело притворяться.

— Ты же всё понял, да? То, что это вовсе не краска, а кровь?

Он молча прошёл мимо меня, оглянулся и махнул головой в правую сторону, как будто показывая мне, куда надо идти.

А я и иду.

Поднимаемся по скрипучей лестнице наверх, в уголках забитой пылью, а где-то и паутиной, не говоря ни слова. Ещё пару минут, и такое поведение станет традицией, что вовсе не радовало.

Научиться бы передавать и свои эмоции другим, чтобы было хоть чуточку честно, но мне хотелось ему верить. Адам в самый последний момент способен удивить и перевернуть сложившееся о нем ложное впечатление.

Уперлись в окно без решёток. Адам открывает его, снимая оттуда местами дырявую сетку от мошкары и забирается на подоконник.

— Не смотри на меня так, я не собираюсь прыгать или чего ты там себе надумала... Сможешь подняться?

Смогу. А даже если нет, то всё равно буду стоять на своём, пока не получится. Ты и так увидел достаточно слабостей с моей стороны — на сегодня с тебя хватит.

Забрались на крышу. Пыльную, местами покоцанную. Где-то сухие листья собрались в кучу, а где-то и вовсе скопилась лужица, видимо, от недавнего дождя. Но я осмелилась присесть, свесив ноги вниз, пока ты закрывал рукой окно и возвращал защитную сетку на место.

И я всё тебе рассказала.

Про мать, которая приезжала несколько раз в год, чтобы капать ядом мне на мозг. Хотелось бы утверждать, что она так делает по доброте душевной, выполняет материнский долг, но как жаль, что я осведомлена обо всех условиях выговора суда после их развода. И ее визиты объяснялись лишь следованию закона.

Про отца, звавшего каждую пятницу своих собутыльников к нам домой и напивавшегося так, что на следующее утро забывал некоторые моменты. Я до сих пор не знаю где безопаснее находиться в таких случаях — под родной крышей или где-то на улице.

Про гадов, которые подсознательно наточили на меня зуб и преследовали при любой возможности. Про причину проявления моей способности. Про тело обидчика, разрубленного обручем. Он уже был мёртв, а какие-то части тела почему-то продолжали подергиваться. Как у курицы, если ее линчевать.

Мысли гнались далеко впереди выходящих слов. Быстрее. Ещё быстрее.

Нужно рассказать всё, пока эмоции Адама не начали зашкаливать. Пока я ещё могу говорить. Пока в голове не появились навязчивые мысли о том, что лучше резко остановиться и никогда больше ни о чем с ним не говорить. Да и вообще ни с кем.

Но Адам терпеливо слушал. Он не испытывал чувство бремени, что не может перебить или прервать мои пылкие речи, следуя приличию, нет. Улови я хотя бы крупицу подобного отношения, пускай проскользнувшего лишь мимолетно, я бы сразу замолчала.

Но Адам терпеливо слушал. Сначала стоя, а потом всё-таки пристроился у самого края крыши. Не сказала бы, что рядом со мной. Боялся спугнуть, рискуя лишним движением оборвать длинную цепь монолога, которую я выстраивала, теперь уже, думаю, минут восемь.

Но Адам терпеливо слушал. Его сердце билось все сильнее, а за каменным серьезным лицом пряталось сочувствие, разделение боли и сострадание. Ни капли высокомерия, принижения чужих проблем или насмешки.

Вот и все. В какой-то момент просто не осталось слов, даже чтобы подвести итог и сделать вывод. Как будто концовку вырвали из контекста.

Я тяжело дышала. Клянусь, если бы кто-то испытывал такие эмоции, как я сейчас, то, оказавшись рядом, я бы моментально вырубилась. Сильные чувства людей равнялись моему обмороку.

Но мне действительно стало легче. Не было стыда или ощущения вины за сказанное. Словно всю ношу и копившееся годами бремя я одним движением смахнула с плеч рукой.

Солнце спряталось за деревьями, на глазах уходя за горизонт. Я вдохнула полной грудью. Как же теперь легко!
Посмотрела на Адама. Хотела уже поблагодарить его, сказать, что этот разговор — то, в чем я нуждалась больше всего, но он и здесь меня опередил.

— Знаешь, — сказал он. — Это так забавно, что кому-то «Сторона» открывается по желанию, а кому-то, как нам с тобой, по нужде. Как подачка уличной собаке. А-ля так уж и быть, хавайте и вы, чтоб не сдохнуть...

Грубо. Это прозвучало грубо. Но спасибо хотя бы на том, что не обратил всё в шутку.

— Не знаю чего тянул, давно надо было это провернуть, как с Ривером и Утой...

Ты задумчиво прислонил ладонь к подбородку и рассуждал о чём-то своём.

— В общем, смотри, — продолжил ты. — Моя способность — перемещение в любое место, где я бывал раньше. Я смог взять тебя сюда, в Теннесси, только потому, что ты здесь уже была. Мы давно когда-то условились с Ривером, что я буду приезжать к каждому новоприбывшему аутсайдеру, чтобы в любой момент суметь к нему телепортироваться. Представь, даже к Уте притащился, правда, в первый и последний раз.

Ты скорчил рожицу и усмехнулся.

— Ну вот, пора бы и к тебе наведаться. Всем так только спокойнее будет, уж поверь. Не знаю, может, Ута с Ривером не задумывались об этом или просто не желали лишний раз ко мне обращаться... Да черт с ними! Давай, напиши свой адрес как можно конкретнее, со всеми ориентирами. Откуда ты, говорила? Луизиана? Мда, наслышан. Та ещё дыра, но ничего, прорвёмся.

— Ты серьезно приедешь в мои районы?

— Ну раз такова традиция, да и тебе спокойней будет.

Ты хочешь что-то ещё сказать. Я чувствую, как ты колеблешься. Возможно, считаешь, что новая реплика станет неуместной.

— Говори. Всё, о чем думаешь, — мысли прорываются наружу. — Тебя что-то беспокоит, я чувствую это.

Стоило лишь легонько подтолкнуть, чтобы и он открылся.

— Со мной последнее время происходит какая-то закономерная череда событий. Думаю, и твой рассказ тоже часть чего-то большого. Словно предостережение...

Твои зрачки бегали по сторонам. Пульс как будто ускорился.

— Понимаешь, в наших ситуациях, Николь, вероятность накосячить и сбиться с пути куда больше, чем у Ривера с Утой. Нет, я не сравниваю наши жизни, погоди, выслушай до конца. Знаешь, что ужасно? Что мы можем поступить правильно, а обруч наш поступок сочтет, как за грех, и...

— Погоди, я это знаю, но... причем здесь обруч?

Небесное светило всегда право — это бесспорно. У него есть все полномочия судить нас, жалких мучеников, дарованных щепоткой божьей милости в виде способности. Но...

— Помнишь, как я рассказывал тебе всё о шкале равновесия? Так вот, на днях я обнаружил новую деталь. Кажется, я узнал о лимите, Николь. О количестве разрешенных попыток перейти за красную черту! Цифру, сколько раз нам, аутсайдерам, можно творить ужасные вещи! Сначала мне казалось, что я где-то ошибся, насчитав только три, сама понимаешь — бог любит троицу и прочие логические совпадения с этим числом, но теперь...

У Обруча своя мораль. Свои правила. Своя игра.

— О да, теперь-то я на все сто процентов уверен, что попыток четыре.

В горле резко пересохло. Твои руки дрожали.

— И, Николь, раз уж сегодня у нас с тобой выдался день откровений, добью тебя до конца!

Он смеялся, но душа вскрикивала от страха.

— Одна попытка уже истрачена мной. Да, однажды я довёл шкалу равновесия до красного и я знаю, что произойдёт, если переступить черту дозволенного.

Мы все в одной лодке. Дно продырявит один, а потонут все.