Теа

Я проснулась не от ярких солнечных лучей, а от ужасного холода, царящего в помещении. Может, в те короткие мгновения, пока я пыталась сфокусировать туманный взгляд на окружающей обстановке, я и пребывала в состоянии блаженного забытья, но как только до меня дошло, что произошло этой ночью, сонное оцепенение как рукой сняло.

Какая же я идиотка! Трижды идиотка!

Щеки мои пылали при одном воспоминании о том, что мы с Джеймсом делали в этой самой постели вчера ночью. Помню, как выкрикивала его имя в момент высшего наслаждения, как ногтями царапала его спину, как мои бедра двигались ему навстречу...

Боже, что я натворила...

Честно говоря, я боялась открыть глаза и увидеть рядом с собой Джеймса, однако, сделав это и обнаружив, что лежу в полном одиночестве, почувствовала смутное разочарование. Потом под кожу липкими щупальцами прокрался страх. Он ушел, ничего мне не сказав. Обычно... Обычно это не значит ничего хорошего.

Я резко села на кровати, с паникой оглядываясь по сторонам. Спальня пустовала. Плотные шторы мешали солнечному свету проникать в помещение, одеяло сползло на пол, а я сидела, испуганно хлопая глазами и пытаясь осознать происходящее.

– Ты дура, Теа, – вслух пробормотала я и закрыла лицо ладонями.

Эта ночь не должна ничего значить. Она ничего не значит. Я должна поверить в это раньше, чем Андерсон заставит меня это сделать. Надеяться на что-то, кроме секса, было глупо.

Первое смятение прошло, и я наконец нашла в себе силы пригладить волосы и сползти на пол. Смятое платье валялось чуть поодаль, и я не без сожаления подняла его. Жаль будет испортить такую красоту.

Завернувшись в одеяло, я на цыпочках подошла к двери и выглянула в коридор. К счастью, он был пуст, так что я беспрепятственно прошмыгнула в свою комнату и сразу же заперлась изнутри. Только тогда я смогла облегченно вздохнуть и прижалась спиной к стене.

Это не первая случайная ночь в моей жизни. Однажды я переспала с красивым парнем из клуба, и на утро мы разошлись, пожелав друг другу удачи, и больше никогда не встретились. Такое бывает.

Тогда почему мне хочется рыдать от отчаяния? Почему я чувствую себя использованной? Почему мне кажется, что мои чувства растоптали?

Я в который раз провела рукой по волосам, протерла глаза и решительно двинулась в сторону ванной.

Все тело ныло, но эта боль была не раздражающей, а даже приятной. В зеркало смотреть не хотелось, но стоило мне бросить на свое отражение короткий взгляд – и уже невозможно было оторвать глаз. Я редко выглядела хорошо после долгого сна, но сегодня слегка взъерошенная темная шапка кудрей не казалась гнездом на голове, а глаза живо блестели.

Я тряхнула головой и отбросила волосы назад. На шее красовался небольшой лиловый засос.

Настроение, которое только что немного улучшилось, снова упало. Теперь придется прятать шею под высоким воротником или шарфом.

Из ванной я вышла уже более собранной. Дверь на террасу оставалась открытой всю ночь, и я зябко поежилась.

Одеяло так и валялось у двери, где я его оставила. Бросив туда же и полотенце, я полезла в шкаф и только тут вспомнила, что белье так и осталось в спальне Андерсона. Эта мысль заставила меня снова покраснеть от стыда.

Твою мать! Мне уже не четырнадцать, чтобы смущаться, как девчонка. Пора вести себя по-взрослому.

Раздраженно натягивая длинную толстовку болотного оттенка, я взяла в руки телефон. Надо бы позвонить Элис, узнать, чем кончилась вечеринка. И зачем я вообще ушла раньше? Могла бы послушать подругу, остаться и...

И тут, будто ведро холодной воды, на меня свалилось осознание.

Эдвард.

Я ни разу не вспомнила о нем за это утро, но только потому что была слишком занята нашей с Джеймсом ночью. Теперь, когда вчерашний разговор всплыл в памяти ярко и неумолимо, мое сердце снова сжал спазм тупой боли.

Не хочу думать об этом сейчас. Но Элис.... Она должна знать.

Подруга ответила не сразу. Долгие гудки все больше и больше начинали меня раздражать, и хотя я знала, что Элис скорее всего просто еще спит, ничего не могла с собой поделать.

– Да возьми ты трубу, мать твою! – не выдержала я.

Гудки, как назло, тут же оборвались.

– Чего орешь... – пробормотала сонная Элис.

Потом в трубке что-то зашуршало, раздалось ворчание и чей-то голос. Наверное, она с Томом... Мне на мгновение стало стыдно за ранний звонок.

– У тебя конец света? Если нет, поговорим потом...

– Иногда мне кажется, что конец света был бы лучше, – угрюмо ответила я. – Элис, я даже не знаю, что из всего произошедшего хуже...

– Твою мать, Теа, когда-нибудь я тебя убью, потому что это будет милосерднее, чем позволить тебе продолжать делать всякую хр*нь.

Снова что-то зашуршало, хлопнула дверь.

– Ну, рассказывай... – Элис не удержалась и сладко зевнула. – Пойду сделаю себе кофе.

– Эдвард поспорил на меня с Джеймсом. Точнее, Джеймс...

– Что?! Ты не шутишь?!

– Нет, Элис.

Воцарилось молчание. Потом Элис выругалась так грязно и витиевато, что даже мне стало неловко.

– Вот с*кин сын! Убл*док. Я думала, он...

– Я тоже.

– Ладно, сделаем так. Я постараюсь выпроводить Тома, а ты приезжай. Будет мороженое, вино и мелодрамы. Поговорим обо всем.

– Я не знаю... Элис, я еще не все сказала тебе, – чуть замявшись, начала я. – Только, пожалуйста, не кричи.

– Это связано с Андерсоном?

– Да.

– Пожалуйста, скажи, что послала его вместе с Эдвардом, – взмолилась подруга, явно предчувствуя мои дальнейшие слова. – Эти два убл*дка наплевали на твои чувства, и если этого тебе мало, то я не знаю, что еще должно случиться, чтобы ты...

– Он отказался спорить, – с неожиданной горячностью перебила я. – Джеймс отказался. Он... Защитил меня.

Элис молчала. Наверно, ей сложно было поверить в мои слова. Я бы сама не поверила в них, если бы не видела все своими глазами и не слышала это заветное: «Я не стану спорить на Теа».

– Окей. Ладно. И что... Что было потом? – и, не дав мне и слова вставить, Элис добавила: – Ты же понимаешь, что один хороший поступок не перечеркнет остальные? Это называется стокгольмский синдром, Теа. То, что он не опустился до спора, не отменяет того, что он по сути держит тебя в заложниках.

– Я...

Слов у меня не было. Что возразить, если в глубине души я полностью с ней согласна? Тут я впервые смутно осознала, что поторопилась со звонком подруге. Все-таки, надо было сначала обдумать все самой, иначе...

Если бы я переспала с Андерсоном, потому что он красавчик и божественно целуется, Элис, наверное, поняла бы меня. Но я сделала это, потому что я люблю его. Я люблю его, несмотря на все, что он сделал со мной, и это нездоровая, отравленная любовь. Зависимость.

Я вспомнила слова, сказанные вчера.

«Я бл*дь болен тобой».

Болен. Он болен. Чувства ко мне – болезнь для него.

– Теа? Алло! Меня слышно?

– Да, – рассеянно ответила я и присела на кровать, потому что ноги отказывались меня держать. – Я такая дура, Элис.

– Не говори мне, что вы снова целовались или того хуже... – она запнулась на полуслове. – Бл*дь, серьезно?! Скажи мне, что я ошибаюсь, Теа! Теа?

Зажав динамик ладонью, я убрала телефон от уха и всхлипнула, проглатывая рыдания. Да, я идиотка, и я не могу ничего исправить. Что бы я ни сделала, мне будет больно. И я не могу убежать, не могу игнорировать Андерсона, не могу вычеркнуть его из своей жизни. Он занял собой всю пустоту, что осталась в моем сердце.

– Теа? Черт, прости, я не имела в виду, что ты виновата... Ты слышишь меня? Пожалуйста, ответь! – в голосе Элис звучало беспокойство. – Хочешь, я приеду? Плевать на Андерсона. Напиши мне адрес, и я приеду.

Я стерла слезы, сделала глубокий вдох и снова поднесла телефон к уху.

– Все хорошо. Я справлюсь, Элис. Тебе незачем ехать. Тем более, ты не одна...

– Да к черту все! – отозвалась подруга. – У тебя такой голос, будто ты собралась плакать. Я не могу оставить тебя одну.

– А если мне это нужно?

Элис долго не отвечала.

– Как скажешь. Расскажешь, что все-таки случилось, или...

– Все как ты и сказала, – я удивилась тому, как безразлично мой голос звучал со стороны. – Когда Эдди ушел, мы поругались.

– Он отказался на тебя спорить, но вы все равно поругались? – уточнила подруга.

Я невольно улыбнулась. Все так странно... Мы спорили, кричали, ненавидели друг друга, но все равно оказались в одной постели. В памяти еще ярче вспыхнули все наши прошлые ссоры. Вот к чему все шло. Еще тогда каждое его прикосновение, каждое едкое слово, сказанное на ухо яростным шепотом, – все пробуждало в груди огонь злости и желания.

– Да, – после паузы ответила я. Элис не торопила меня. – Я сказала ему держаться от меня подальше, убежала... Но он пошел за мной. Он сказал, что болен. Болен мной.

«Я ненавижу каждую искру, которая мелькает между нами».

«Я ненавижу то, что ты пробуждаешь во мне».

– Больной на голову псих! – не удержалась Элис.

– А я понимаю его, – медленно, совсем не отдавая себе отчета в том, что говорю, протянула я. Мой взгляд, слишком мечтательный для сложившейся ситуации, бродил по стенам и потолку. – Я его понимаю.

У Элис хватило такта промолчать и не вставить свои комментарии. Она догадалась, о чем я думаю.

– Ладно. И что потом? То есть, я имею в виду, утром... Вы снова поругались?

Этот вопрос вернул меня в реальность.

– Нет, – я нервно вцепилась в край простыни и смяла ее. – Его не было рядом. Я бы подумала, что это мне приснилось, но...

Жар в сотый раз за утро залил мои щеки. У меня никогда в жизни не было такой ночи, и стоило только вспомнить, как все внутри снова переворачивалось в безумном наслаждении.

– Понятно, – подытожила Элис. – Даже не буду спрашивать, каков этот кретин в постели, потому что и так знаю ответ.

Мне захотелось ударить ее за подобные вопросы, но это, как ни странно, даже подняло мне настроение.

Пока я раздумывала, что еще могла упустить, особняк начал потихоньку просыпаться. Внезапный стук в дверь заставил меня подскочить на месте и едва не выронить телефон. Черт! Наверное, это Шарлотта. Только она может подкрадываться так бесшумно.

Успокаивая себя подобным образом, я попрощалась с Элис и пообещала приехать к ней в обед. Потом собралась уже открыть дверь, но тут заметила разбросанные по полу одеяло и полотенце. Первым побуждением было спрятать их, но я тут же яростно отмела эту мысль. Поздно уже прятаться и краснеть. Уверена, Шарлотта давно в курсе произошедшего – от нее ничего не утаишь.

Я впустила горничную (слава Богу, это действительно была она) и стойко выдержала ее пристальный взгляд. Будто воспитательница в институте благородных девиц, она изучила сначала меня, а потом и всю комнату с придирчивостью надзирателя.

– Это следует постирать? – холодно спросила она, глядя на одеяло на полу.

– Да, пожалуйста.

Шарлотта подняла одеяло и скомкала его.

– Могу я узнать, что одеяло из спальни мистера Андерсона делает здесь? – колко поинтересовалась она.

– Не можете, – в том же тоне ответила я.

Откуда в ней столько злобы? Мне казалось, Шарлотту не волнует, с кем спит ее хозяин и чем он вообще занят.

Женщина смерила меня высокомерным взглядом сверху вниз. Классические туфли добавляли к ее и без того немалому росту сантиметров десять.

– Мистер Андерсон уехал рано утром, поэтому завтрак не готовили. Есть особые пожелания?

– Я позавтракаю где-нибудь в городе, – обрадованная таким поворотом событий, отозвалась я и выпроводила горничную в коридор.

Прислонившись спиной к двери, я судорожно вздохнула. Притворяться безразличной и невозмутимой было куда сложнее, чем я рассчитывала. Еще немного – и мои натянутые нервы порвутся.

Мама всегда говорила мне, что надо быть сильной, несмотря ни на что. Держать лицо, не сгибать спину, какие бы тяжести не лежали на плечах. Почему это так сложно? Почему меня сломала не нехватка денег, не проблемы в колледже, не предательство Эдди, а человек, которого я должна ненавидеть?

«Перестань себя жалеть. Слезами делу не поможешь», – напомнила я себе. Подошла к шкафу, натянула джинсы-скинни, обула конверсы и машинально собрала сумку. Я еще не знала, куда поеду, главное – подальше отсюда.

Меня охватила странная апатия. И все же это было лучше, чем каждую секунду терзать себя мыслями о Джеймсе. Пусть все идет так, как идет. Я решу все это как-нибудь потом... А может, срок нашего контракта наконец истечет, и мы расстанемся навсегда.

Я уже спускалась по лестнице, когда входная дверь открылась, как всегда резко ударившись о стену. Мне не надо было поднимать глаза, чтобы знать, что это Андерсон. На мгновение мы замерли друг напротив друга, но я смогла отвести взгляд и продолжить спускаться.

Хотелось обхватить себя руками, сжаться до размеров атома и прошмыгнуть мимо бестелесным духом, чтобы он не смог ни увидеть меня, ни остановить. Но Джеймс, будто назло, буквально пригвоздил меня к месту внимательным взглядом.

– Куда ты идешь? – спросил он, останавливая меня за локоть. – Не хочешь поговорить?

– У меня встреча, – соврала я, поднимая на него глаза. Наверное, со стороны я была похожа на кошку, случайно упавшую в ванную и выскочившую на берег в отвратительном настроении.

– Какая встреча?

Собственнические нотки, прозвучавшие в его голосе, не понравились мне.

– Тебя это не касается.

Наверное, я чем-то выдала себя. Джеймс обернулся ко мне, сделал шаг вперед, заставляя меня отступить, и усмехнулся краешком губ.

– Уверен, никакой встречи у тебя нет, Грин. Ты просто хочешь сбежать.

Мне хотелось спросить его прямо, что значит произошедшее между нами и значит ли оно что-нибудь вообще, однако я спрятала это желание глубоко в себе. У меня еще осталась гордость, чтобы поставить границы первой.

– Я похожа на семнадцатилетнюю влюбленную дуру? – поинтересовалась я и сама шагнула вперед. Пришлось задрать голову, чтобы смотреть ему в глаза. – Мы взрослые люди, Андерсон, давай избавим себя от выяснения отношений.

Он сжал губы, будто мои слова вызвали один из его приступов ярости. Может, я ошиблась?

Плевать.

– Сделаем вид, что ничего не было. Просто держись от меня подальше, – закончила я, но повернуться и уйти не смогла. Стояла, глядя на Джеймса еще несколько секунд, и только тогда нашла в себе силы отступить.

Но он в мгновение ока притянул меня к себе, руки его скользнули под толстовку и обняли меня за талию, коснувшись обнаженной кожи над поясом джинсов. От этих прикосновений по венам будто пустили жидкое тепло, тело мое тут же вспомнило все наслаждения прошлой ночи, и я забыла все свои возражения.

– Я слишком долго держался от тебя подальше, чтобы отпустить сейчас, Теа.

Его голос действовал магнетически, и я не сразу поняла, что значили произнесенные слова. Но голова моя осталась пустой. Я не знала, что ответить. Не знала, что чувствовать.

– И что теперь? Мы будем не только притворяться парой, но и спать друг с другом? – спросила я. – Не делай все хуже, чем сейчас. Тебе мало той боли, что ты мне причинил? Я не хочу еще больше привязаться к тебе, потому что я знаю, какой ты.

– Спасибо, что напомнила, – он отпустил меня, и глаза его стали холодны, как лед.

– А разве я не права? – с нервным смешком воскликнула я. – Скажи, что не бросишь меня, как только тебе надоест эта игра в ненависть-любовь, скажи! Скажи что не причинишь мне боли! Скажи!

Я судорожно смахнула с лица растрепавшиеся волосы и оглянулась через плечо. Мне стоило бы последить за своим тоном, потому что я опять кричала на весь дом! Не удивительно, что каждая горничная в курсе наших с Джеймсом разборок.

– Как же меня за*бал твой еб*нутый характер, – в тон мне отозвался Джеймс, повышая голос. – Это ради тебя, истеричка, я пытаюсь быть хоть чуточку менее мерзким человеком, но тебе видимо доставляет особую радость еб*ать мне мозг!

Я опешила от такого напора и замерла с открытым ртом.

– Я не собираюсь обещать тебе счастливую семью, детей, собаку и гр*баные пикники по выходным, но я пытаюсь оградить тебя от того дерьма, в которое ты влезла, когда взяла ту папку!

В его словах была боль – та боль, которую я желала ему каждый день на протяжении многих недель. Я хотела, чтобы он ломал себя изнутри, чтобы он страдал, и я добилась этого. Только вот все вернулось бумерангом...

Мое сердце не выдержало. Пальцы дрогнули, и рука сама собой поднялась, чтобы коснуться ладони Джеймса, но замерла на полпути.

– Почему... – начала я и запнулась, так и не осознав до конца, что хотела спросить.

– Да потом что я люблю тебя, дура! – все тем же яростным тоном отозвался он.

И я снова оказалась в его объятиях, только на этот раз упала в них сама, прижалась к его груди, зажмурилась, будто это могло оградить меня от всего мира.

Боль, которую мы причинили друг другу, обоим вернулась бумерангом.

Но он любил меня. А я любила его.

И это было так неправильно и так прекрасно.