Когда-то мы уже переживали подобное. Мне было девять, когда в Авекоре, маленькой стране с населением в пятнадцать миллионов, появился вирус, оказывающий действие исключительно на подростков. Грязная, отвратительная болезнь. Для таких перфекционистов, как Авекорцы, эпидемия была сравнима с концом света. Никто не знал, откуда она взялась и по какой причине ее целью становились лишь юнцы. Позже ей дали название – Вспышка. Потому, что то была вспышка неуравновешенности и гнева, отрицания и печали. Саморазрушения, граничащего с сумасшествием. Проблема была в том, что никто не знал, как именно она распространялась. У молодой страны не было опыта в делах подобного рода. Все скрывали панику. По крайней мере, это то, что рассказывала мне мама.

Спустя три года Вспышка угомонилась, но, как многие догадывались, ненадолго. Наступила вторая волна.

Выяснилось, что Вспышка не передается воздушно-капельным путем, но некоторые люди все же боялись выходить на улицу и подвергать детей опасности. Вспышка подобна раку, заражаются не все. Я это понимала, и не боялась вдруг заразиться безумием.

«Все будет в порядке» - изо дня в день проговаривала я одну и ту же фразу. Сила мысли. Сила самовнушения. Она ведь всегда срабатывала, верно?

Так почему же у меня не вышло?

***

Глава 1. Эмили.

Я помню тот день в мельчайших деталях.

На часах 3:31, в моих ушах играет «Come as you are», передо мной нетронутый черничный кекс и пустая чашка кофе. Я вынимаю правый наушник и окликаю ближайшую официантку. Ее руки, тонкие, как в рекламных каталогах колец, дрожали, когда она записывала в блокнот «капучино» для моего столика, и я отмечаю ее огромное черное худи, выделявшее ее среди остальных официанток, и выглядящее весьма неуместно для осеннего Игниса. Заметив мой заинтересованный взгляд, девушка кивает собственным мыслям и оставляет меня наедине с моими.

За оставшиеся полчаса я успела прослушать альбом Nirvana до конца. Телефон был почти разряжен, я ругаюсь себе под нос и покидаю заведение. Солнце ослепляло, я начинаю ощущать гнев, охвативший каждую клеточку моего тела, и сажусь в машину с трепетом в груди.

Сомнения продолжают пробираться ко мне в голову, вытесняя все позитивные мысли, на которые я настраивалась неделями.

В глубине души мне все-таки хотелось уехать. Избавить маму от вечных походов к психотерапевту вместе, перестать наконец принимать огромное количество нескончаемых лекарств. Конечно, шансы полностью избавиться от Вспышки невероятно малы, хотя школа Двадцать Три, по крайней мере, подразумевала работу над собой, а именно удовлетворяла мое и мамино желание не забивать на мою болезнь.

Домой я ехала прокручивая эти мысли в своей голове снова и снова. По приезду я взяла готовый чемодан со всем необходимым (синтезатором в первую очередь), и уселась на пассажирское сиденье маминой машины. Да, все верно, мое прибывание в том кафе было своего рода прощанием со знакомыми мне улочками. Мама всю дорогу убеждала меня (нет, скорее себя), что Двадцать три – не психиатрическая клиника, а помощь подросткам с проблемами ментального характера.

Она старательно избегала слова «Вспышка».

- «Наполним дни вашего ребенка яркими красками», - прочитала я вслух сжатую в руках брошюру, - Да уж, весело. Думаю они загуглили фразы для рекламных объявлений, и это первое, что появилось в результатах запроса.

Мама сурово посмотрела на меня и попросила дать школе шанс.

Заведение Двадцать Три действительно являлось школой. Единственным ее отличием считалось примикающее к нему общежитие и наличие психотерапевтов, готовых выслушать тебя в любое время дня и ночи, охранников ответсвенных за физическую безопасность учеников, и медицинских работников, выдающих каждому нужную порцию прописанных лекарств. В нашем городе, в Игнисе, школа появилась совсем недавно, остальные двадцать две разбросаны по Авекору. Обычно, родители сами привозили своих детей, но я слышала, что когда до администрации школы доходят слухи о нахождении где-либо подростка, страдающего Вспышкой, они имеют права объявиться на пороге дома родителей ребенка и предложить свои условия совершенно бесплатно. Насколько мне известно, никто не отказывался. Пробыть здесь в школе три года, вдали от родителей, можно было сравнить с учебой в колледже. Только в отличие от колледжа, тут подразумевалось следить за своим здоровьем, а не наплевать на него, дописывая доклад в четыре утра.

Спустя полчаса мы оказались у ворот «Двадцать Три». То была большая, весьма симпатичная на первый взгляд школа, с обещанным общежитием по соседству. Она была точь-в-точь такой, как на картинке в буклете, в белых тонах и маленькими елочками с обеих сторон главного входа.

Выйдя из машины, первое, на что я обратила внимание - подростки, занимающиеся садоводством на отдельно выделенной территории впереди самого здания. Их руки, ноги, у некоторых даже лица - были в грязи, но выглядели они весьма довольными собой.

- Садоводство – отличный способ привести мысли в порядок, вы так не считаете?

Тогда я вздрогнула, услышав голос Фредрика, директора Двадцать Три. Однако я и предположить не могла, что буду проделывать этот неосознанный прием каждый раз, когда буду слышать его вновь. Он был довольно высок, лет пятидесяти, с густыми черными бровями и усами. Одет он был в черную рубашку с бежевым пиджаком и такого же цвета брюки.

Он познакомился с мамой и пригласил нас пройти внутрь.

На пути к дверям школы, я ощущала на себе пристальный взгляд. Посмотрев в сторону садоводов, я встретилась глазами с парнем с платиновыми волосами. При свете солнца они казались почти белыми. Я запомнила этот момент, потому что тогда, смотря на этого парня с грязью на щеке, я вдруг поняла, что никогда не видела более мертвых глаз.

Даже мои в отражении зеркала казались живее.

Внутри школа была неожиданно заурядна. Я и не знала, чего именно ожидала увидеть. Ничего из интерьера не отличало «Двадцать Три» от обычных учебных заведений. Такие же серые шкафчики вдоль стены, узкий коридор и классы с таблицами названий той или иной дисциплины. Я не хотела перебивать Фредрика (он просил называть его именно так, никак иначе), но на самом деле, мне было бы куда интереснее посмотреть общежитие и взглянуть на свою соседку.

Но маме все нравилось. Она кивала каждому его слову, находясь будто в трансе. Классы были пусты, так как близился вечер, и все учащиеся находились в общежитии (кроме садоводов), поэтому говор Фредрика был единственном источником звука.

Он говорил низким, слегка хрипящим голосом. Описывал все то же самое, что было написано в моем буклете. Его жестикуляция была редкой, но к месту – он указывал на классы, иногда поправлял пиджак. В общем, тогда я сочла его весьма харизматичным. После экскурсии он указал на общежитие и предположил, что я, наверное, устала после дороги.

Верное было предположение.

Дальше помню, как прощалась с мамой. Это были самые долгие и крепкие объятья за все мои шестнадцать лет. Я помню запах маминых волос, смешавшийся с запахом дешевых духов из поддержанного магазина и цветами, помню ее слегка слезящиеся глаза, которые она мигом вытерла рукавом, чтобы я не заметила. Я отметила не только полные боли глаза изумруда, но и искру надежды, затаившуюся среди остальных эмоций, за пару секунд промелькнувших на лице матери.

Когда она уехала, я немного постояла у главных ворот, принимая факт того, что останусь тут на долгие три года и больше не буду обнимать маму каждый вечер после школы. Не буду слышать ее голос, иногда взволнованный, иногда счастливый – в зависимости от того, в каком духе я прибывала. Все что ей было нужно – мое выздоровление, я понимала, что обязательно кинусь ей в объятья снова. Как только избавлюсь от причиняющей невыносимую боль пустоты.

Позже я направилась прямиком в общежитие, стараясь не смотреть в сторону голубоглазого парня с платиновыми волосами. Меня атаковали ненужные думы, и я из-за всех сил старалась не погрузиться в тот омут с головой.

Не думай о мертвых глазах.

Не думай о мертвых глазах.

Не думай.

Я буду в порядке.

Я Должна. Должна маме и себе.

Разобраться в здании моего нового места жительства было нетрудно – вход, большая, извилистая лестница ведущая на второй этаж, в сами комнаты, на первом располагались два длинных стола, накрытые белоснежными скатертями и со стульями вокруг, и кухня, скрывавшаяся за небольшой перегородкой. Минималистично и со стилем.

«Боже, как же чешутся руки разбить что-то...»

Фредрик говорил, что я одна из последних прибывших в этом году. Учитывая то, что «Двадцать Три» появилась в Игнисе год назад, я предполагала, что быстро сольюсь с толпой. Однако моя соседка по комнате заставила меня усомниться в этой мысли всего за несколько мгновений, как только я увидела то самое вечно мелькающее по новостным каналам бледное лицо.

Сару Джонсон знал абсолютно каждый житель нашего города. Рыжая, высокая, эффектная девушка с миллионом подписчиков в личном блоге, рассказывающая о современных тенденциях в мире моды. Некоторые могли не знать, чем она занимается, но всем было известно ее лицо. Сару Джонсон мог не запомнить лишь слепой. Однажды увидишь на просторах интернета – и ее образ навсегда откладывается в голове.

Поэтому, увидеть ее в учебном заведении для нестабильных подростков было сравнимо с ведром ледяной воды, опрокинутым на голову. Не то, чтобы я не признаю Вспышку у успешных личностей, просто Сара была одной из тех стабильно счастливых людей, способных совершенно на все. Она поражала своей самоуверенностью и отсутствием каких-либо рамок.

То было еще одним доказательство суждения людей по профилю в социальных сетях.

Я стояла в дверях, пока Сара не посмотрела на меня, брезгливо скривив губы.

- Долго будешь пялиться?

Ах да. Забыла о тех видео, на которые периодически натыкалась в интернете, где Джонсон грубит папарацци. Вероятно, она со всеми так дружелюбна.

Я помню, как пошла в свою часть комнаты. Увидела форму на кровати – белую рубашку, бежевую юбку и такого же цвета галстук с цифрами школы.

Наша комната состояла всего из двух кроватей, расстояние на полу между которыми было накрыто бежевым ковром, тумбочками у них, шкафами и письменными столами для выполнения заданий.

Сара не сказала мне ни слова, но краем глаза я заметила, как она наморщила нос, поднимая галстук. Ясно, не в ее вкусе. Я невольно засмотрелась на ее идеально собранный хвост, потом на красный шелковый шарфик на шее, ну и на белый комбинезон неизвестного мне бренда.

Потом я попыталась взглянуть на себя как бы со стороны. Представить, как я выгляжу в ее глазах. Обычная девушка с бронзовой кожей, черными спутанными волосами, и в футболке с любимой группой, потертых джинсах... Я думала о том, как бы она описала меня в своем блоге, но потом махнула головой и достала синтезатор из чемодана, которого уже доставили в комнату.

Сара нарушила тишину:

- Ты ведь не будешь играть здесь?

Говорила она нарочито медленно. Вероятно, думала, что я не местная, скорее всего из-за цвета кожи.

- Сейчас нет, но надеюсь играть в будущем. Ты не против?

Я так хотела, чтобы она отказалась, дабы начать с ней спорить. Не знаю, почему, но мне хотелось развязать конфликт с Сарой Джонсон, проверить, так ли она на самом деле сногсшибательна в колкостях.

Но тут она начала грызть ногти и пожала плечами. Тогда я задумалась, по своему ли желанию Сара приехала в Двадцать Три. И пришла к быстрому выводу – да.

Как выяснилось позже, я оказалась права.

Той ночью мною вновь овладела бессонница. Я не находила себе место, несмотря на довольно удобную, словно зефир, подушку и теплое одеяло.

Тогда я вдруг ощутила толчок в бедро и привстала с кровати. Как только я включила свет, взору представились глаза Джонсон, полные слез, и лицо с полосами размазанной туши.

Я отчетливо помню эту картину, настолько ярко, что порой мне становится страшно. Не знаю, почему плачущая Сара так надолго засела в моей памяти. И момент, когда я успокаивала рыжую, до сих пор не дает мне покоя по ночам.

У меня никогда не было подруг, разве что какие-то знакомые уличные музыканты, с которыми мы особо не переговаривались, лишь наслаждались музыкой друг друга в шумных метро. Мой синтезатор и я были неразлучны, и я не особо любила выражать мысли словами. Соответственно, с отсутствием друзей, мне не приходилось обнимать кого-то, нашептывая успокаивающие слова.

Я боялась ее холодного отторжения, поэтому не задавала лишних вопросов. Все еще обнимая девушку, я предложила ей смыть макияж и попробовать уснуть. Сара кивнула, и мы поплелись в нашу общую ванную комнату. Я привела ее в порядок, помогла расчесать спутанный хвост, и мы вновь улеглись по кроватям. Сара не произнесла и писка. А я лежала с мыслью, что точно не засну.