Мы находим Оливию в компании двух приятных женщин её возраста. Они предлагают подсесть к ним за столик и разделить ужин. Еда удивительно вкусная и создаёт некий флёр домашнего уюта, а позитивно настроенная компания и уютные кресла помогают расслабиться и чуть расправить сжатые мышцы спины.

    — Не так я представляла себе встречу с психотерапевтом, — довольно усмехаюсь, с удовольствием поглощая кус-кус с печеными баклажанами, помидорами, цукини и неизвестными приправами.

    — О, прекрати. Здесь мы просто люди: без профессий и званий, даже без фамилий, — добродушно усмехается Оливия Тэнни. — Иногда помощь это не выворачивание себя наизнанку, а просто хорошая компания и вкусная еда

        Фелисити так открыто общается со взрослыми женщинами о странных рецептах и различиях восточной и европейской кухни, что невольно забываю, каким разбитым человеком она была ещё недавно, когда готова была убить Джея. Она кажется сейчас милой, живой и расслабленной, но всё же задумываюсь: насколько то, что она показывает, искренне и правда ли ей комфортно здесь?

   — Не может быть! Можно взглянуть? Мой отец один из членов исторического клуба основателей Саванны. И он всегда поддерживает сохранение всех памятников архтектуры и истории. Я могла бы с ним поговорить... — подруга внезапно встаёт и уходит куда-то вместе с хозяйкой заведения. За ними удаляется и вторая женщина, о которой мало что запомнила, кроме имени Джулия и должности официантки.

   — Они сговорились? — слегка прищуриваю взгляд вслед уходящим.

   — Не ищи во всём скрытый смысл, просто радуйся возможностям.

   — В моей жизни не осталось возможностей и выбора. Чувствую себя зажатой в тиски.

   — Значит это тоже твой выбор: так себя чувствовать. Ты живёшь в свободной стране и вольна выбирать свой жизненный путь, никто не в праве и не в силах заставить тебя сделать что-либо против твоей воли. А если кто и пытается — ты в любой момент можешь обратиться в полицию.

   — Не всё так просто. Если от моего выбора зависит чья-то жизнь, я уже не вольна выбирать свой путь только по своему желанию.

   — Чья-то жизнь не может зависеть от тебя, если только ты не о своём ребёнке говоришь. Ты беременна?

   — Нет! — отвечаю слишком резко и ошарашенно. И уже тише добавляю: — И всё же собираюсь взять на себя ответственность за ребёнка, сироту.

   — Но тебя ведь не принуждают.

   — Меня принуждают к замужеству, которого не желаю. И только в этом случае мальчишке помогут. Он тяжело болен.

   — Кое-что начинает проясняться. Но, знаешь, даже если это будет звучать жёстко — ты не единственная в мире, кто может спасти или усыновить этого ребёнка. Ты всё ещё можешь отказаться от этой затеи. Я не пытаюсь повлиять на твоё решение, лишь говорю, что выбор есть. Ответь себе на вопрос: что самое страшное ждёт тебя в случае женитьбы и что самое страшное ожидает в случае принятия другого решения. Нельзя любую неприятную ситуацию считать безвыходной. Верни себе ощущение того, что тебе подвластно всё в твоей жизни и выбор за тобой. Тебе и самой станет легче. Если не нравятся оба варианта — самое время поискать третий, — женщина странно подмигивает мне, словно мы вместе замышляем нечто запретное.

        Понимаю, что спорить с её точкой зрения бесполезно, может тогда стоит прислушаться и попробовать её версию восприятия?

Выбор из двух зол, но всё же он есть, и этот выбор за мной...

   — Вы разве не должны попытаться отговорить меня от затеи с усыновлением, учитывая мои... проблемы и особенности и мой возраст? — задаю каверзный вопрос, так и не дождавшись того, чего опасалась.

   — Я могу тебе помочь преодолеть некоторые трудности и научиться жить с тем, отчего ты не можешь избавиться, но я не берусь судить о том, какой ты будешь матерью и что вернее в этом случае. Я видела детей, что вырастали счастливыми с теми матерями, которых закон лишил бы всяких прав и видела несчастных и травмированных людей из вполне приличных с виду семей, а также тех детей, которых морально искалечила система УДС и отвратительные приёмные родители. Если это твоё искреннее желание и оно идёт от сердца — я пожелаю тебе терпения и удачи, но если это навязанное кем-то стремление — оно не принесёт ничего хорошего ни тебе, ни этому ребёнку.

        Мы долгое время молчим и просто наслаждаемся едой, но это не напрягает. Когда возвращается Фелисити, наконец вспоминаю, что должна была сегодня поехать к Рою. Время пролетело незаметно, и уже достаточно поздно. На мобильном снова несколько неотвеченных от Ронана, один от Джо и два от Максимилиана. Но есть также один неизвестный мне номер.

Рой?... Вряд ли... Он звонил бы со своего... тогда кто это может быть?... И почему, чёрт подери, он не звонит? Кто угодно, но не он...

    — Оливия, как понять парня, что долгое время меня преследовал, но теперь когда получил,совершенно не пытается удержать? Эффект запретного плода? — мой голос звучит жалко, как у обиженного ребёнка, но здесь не буду пытаться скрывать свои чувства.

    — Ты смотришь только с твоей стороны и не знаешь как эту ситуацию видит он. Это скорее эффект аквариума, — она улыбается. — Насколько бы ни были глубоки твои познания в психологии и других науках, ты узнаёшь человека ровно настолько, насколько он сам это позволяет. Не ищи скрытого, не ожидай "ожидаемого", не решай за кого-то и не пытайся предугадать чужие мысли и поступки, даже объяснять и оправдывать их для себя не стоит. Позволь себе принимать людей такими, как они есть. С некоторыми вещами сложно смиряться, но ты ведь не кричишь на тучи за дождь. Мы все разные, и это прекрасно.

   — Всё вот так просто? — снова не могу удержать сарказма. — Не все люди прекрасны, и вы это знаете лучше меня.

   — Все и не должны быть. Я сказала другое: прекрасно, что все мы разные. Во всём должен быть баланс. Без отвратительных людей ты не смогла бы оценить хороших, и без страданий ты никогда бы не поняла что такое счастье.

   — Доступно ли оно вообще это счастье? По-моему, это миф, в погоне за которым из человека можно выжать все необходимые обществу усилия.

   — Оптимизма в тебе немного. Как я и говорила: эффект аквариума. Если поставить с четырёх сторон большого аквариума разных людей, они все будут видеть немного разную картину, и тот, что будет смотреть сверху, — тоже увидит всё совершенно иначе. При этом каждый будет считать именно свою точку зрения единственно верной и рассказывать о том, что он видит картину яснее других.

   — Не думала об этом так.

   — Ты можешь изводить себя предположениями, сомнениями и мыслью о несправедливости мира. А можешь просто отпустить ситуациию и разрешить миру быть таким, каков он есть. Позволь жизни просто течь и смотри куда идёт поток. Если всё время бороться с ним, ты выбьешься из сил и утонешь. Попробуй почувствовать все течения и выбрать то, которое поможет тебе. Управляй ситуацией. Основная разница в том, кто умеет плавать и в том, кто тонет — умение почувствовать воду вокруг, отбросить страх и довериться себе, своему телу.

   — Я всегда умела плавать и не задумывалась об этом. Сложно представить, что кто-то этого не умеет...

        Неожиданное воспоминание врезается в память.

— Как можно не уметь плавать?Ты что, впервые оказалась в бассейне? — недоумевала я, глядя на испуганную мокрую блондинку, завёрнутую в полотенце. Её челюсть чуть подрагивала несмотря на то, что летний вечер был достаточно жарким.

— Я ведь не рыба, меня никогда не учили... — растерянно ответила дрожащая Фел

— Тебе надо согреться, я принесу нам водки...

Это я была на вечеринке чьего-то дня рождния той, что проходя мимо, нарочно столкнула Молли Дернбиш в бассейн, но она потянула за собой стоявшую рядом Фел.

— Она не умеет плавать, — крикнул кто-то из толпы. Один из парней прыгнул в бассейн и тотчас вытащил верещащую взахлёб Молли. Фел же просто исчезла под водой без единого звука. Неосознанным порывом я прыгнула в лазурную воду и вытащила хрупкое худое тельце, с довольно крупной грудью. Кажется там, под водой, она забыла как дышать, и это спасло её от лишней воды в лёгких.

Я не чувствовала вины, лишь раздражение от того, что промокла: белое и так короткое платье теперь было полупрозрачным от воды и плотно облепило тело, а мокрые густые длинные волосы стали просто неподъёмным грузом для шеи. Снова выкрутив их, я только посмотрела на трясущуюся Фел со снисхождением и предложила принести ей что-то из алкоголя.

         Хорошо помню, что, ловя на себе похотливые взгляды и тупые подростковые шуточки, я не чувствовала привычной горделивой самоуверенности. Ненавижу, когда во мне видят лишь тело, которое можно заполучить для удовлетворения собственных грязных фантазий. Я вручила тогда бокалы Карин, и, отправив её к Фелисити, сама уехала домой.

Интересно, она сейчас тоже барахтается в своём потоке жизни, как я, и не помнит, что нужно дышать?... Она всё время молчала, пока я говорила о Джее. Это признак сопереживания, или она всё ещё ненавидит его и обдумывает как новая инфо может помочь отомстить ему?... Что, если я сама вручила ей оружие против него и это нечто похуже канцелярского ножа?...

        Лёгкая на помине, Фел как раз возвращается к столу, продолжая активно обсуждать сотрудничество старинного ресторана с историческим сообществом. Я слегка наклоняюсь к Оливии, чтобы нас не услышали.

— Думаю, ей нужна помощь не меньше, чем мне... Но она мало кому доверяет...

— Зато она доверяет тебе. Вам точно есть о чём поговорить, — непринуждённо, словно говорит об интерьере кафе, отвечает женщина.

— Мы уже всё высказали друг другу. Как раз перед приездом сюда.

— Видимо, не всё, — её голос лёгок, но нечто в интонации приобретает каменную твёрдость. Спорить не хочется.

      Вскоре мы прощаемся с дружелюбными взрослыми женщинами, но последние слова Оливии, словно на повторе крутятся в голове и не оставляют меня в покое. Мы садимся в неуютную новую машину подруги, и я кожей чувствую, что между нами до сих пор есть стена, она стала меньше, ниже и тоньше, но прежней открытости и доверия в общении ещё нет.

   — Ты ведь умеешь плавать на самом деле, — констатирую с лёгкой вопросительной интонацией, вспомнив снова случай у бассейна. У нее не было паники и бултыханий, как у всех утопающих.

   — Нет, — коротко и просто отвечает подруга в состоянии лёгкой задумчивости.

   — Просто, тогда на вечеринке... Ты не бултыхалась и не кричала, как Молли... — всё ещё пытаюсь споймать её на лжи.

   — И что? — Фел останавливается и чуть разворачивается ко мне. В глазах уже горит вызов и стратегия нападения вместо обороны. — Не все бултыхаются и орут. Я часто впадаю в ступор от страха. Хочешь меня ещё в чём-то обвинить? Так твой собственный груз вины будет меньше?

   — Нет. Прости. Просто поняла, что не знаю когда и в чём была настоящая Фел. Я смотрела на тебя только что, там, в компании, и не могла уверенно сказать: нравиться тебе там на самом деле или ты прикидываешься, что всё хорошо и тебе комфортно.

   — Мне сейчас нигде не комфортно, — пустым тоскливым голосом она снова словно обвиняет меня... — Но я рада, что пошла с тобой. 

        Снова звонит Ронан Хейз, напоминая мне, что теперь себе не принадлежу.

   — Где ты снова шляешься?! Когда я возвращаюсь домой, я хочу видеть здесь свою жену, Селестия!

   — Разве твои псы не доложили тебе где нахожусь? — нарочно приторным голосом отвечаю вопросом на вопрос. — У нас с Фел был групповой сеанс психотерапии с Оливией Тэнни, криминальным психологом. Тебе дать её номер, чтобы проверить информацию? — если бы ядовитой интонацией ненависти можно было убивать, Рон бы уже корчился в предсмертной агонии. Почему-то мне очень нравится как звучит и проигрывается эта идея в моём воображении. 

И мне, Сахарочек...

Чтобы не сказать лишнего, быстро прощаюсь с ним: 

  — Скоро буду.

   —  Ты сейчас собираешься вернуться и лечь спать рядом с этим уродом? Если ты не можешь жить с Таэлией и не хочешь терпеть этого мудилу — можешь пожить какое-то время у нас.

   — Нет, спасибо. Просто не смогу смотреть в глаза твоему отцу... и ты... меня всё ещё не простила.

   — У реки есть маленький домик, тот, что остался от бабушки. Он выглядит, конечно, не лучше, чем лачуга твоего Геллофри, но я всегда сбегаю туда после ссор с отцом, — она нарочно игнорирует мою последнюю фразу, не подтверждая и не опровергая её. — Там мудак Хейз не найдёт тебя. Можно побыть наедине с собой...

   — Было бы отлично, но... нет... пока мы окончательно не разобрались с тем, что между нами, пока ты зла... Просто не могу так... Устала от подвешенного состояния, опасностей и проблем... 

    — За мной должок, а может и не один, если вспомнить о бассейне... Так что, в случае проблем ты всегда можешь обратиться... неважно, простила я тебя или нет. Не хочу лгать о том, в чём сама не уверена, но и оставлять тебя с ним просто ужасно...  

    — Подумаю об этом и позже дам ответ, — вместе с этим словом, обнимаю её на прощание и выхожу из машины перед открывающимися воротами дома Хейза.

Моего будущего дома...

    — Буду у тебя утром, отправимся на шопинг, — чуть громче обычного отвечает Фелисити из машины. 

   — Тогда до завтра, — отвечаю с надеждой. Из дома уже выходит Рон.

   — Насчёт шопинга ты не посоветовалась со мной. Утром у нас будет архитектор и свадебный распорядитель. Ты нужна будешь здесь. Мы поженимся до Рождества, нужно выбрать дату.

   — Зачем такая спешка? Я хотела бы провести Рождество с семьёй.

   — Одно другому не мешает, — недовольно хмыкает он, пропуская меня вперёд на входе. — Это твоя новая карта. Пин — твой день и месяц рождения, — он бросает в меня конверт, будто палку в собаку. Конверт падает, но я и не думаю марать об него руки. 

   — Спасибо, мне не нужны твои деньги, — отвечаю спокойно, разуваясь и снимая пальто. Прохожу в кухню, вместе с прихваченным лэптопом.

   — Подними! — приказывает Рон на повышенных тонах. — Я не потерплю такого. Если сейчас не возьмёшь — в следующий раз придётся очень попросить.

   — Я тебе не собака, сам поднимай, — отвечаю более или менее спокойно, хоть всё внутри уже закипает.

   — Маленькая моя... Хочешь характер показать? — странным любезно-зловещим тоном вопрошает Рон. Поднимает сам банковский конверт и медленно движется в мою сторону.

        Открываю электронную почту, чтобы отвлечься от нарастающего предчувствия опасности.

Он ничего мне не сделает, не посмеет...

Зато мыслишки его странно похожи на мои...

Что это значит?...

Осторожно!!!  — вскрикивает Марвин внутри меня, но  лишь вздрагиваю и не успеваю увернуться от удара конвертом по лицу. В следуюший момент он бросает конверт прямо у моих ног и снова приказывает поднять его.

Что он задумал? Ты читаешь его мысли?...

Он хочет наказать тебя, но способов в его фантазии слишком много...

   — Подними, я сказал!

        Осторожно наклоняюсь за конвертом, но в следующую минуту Хейз хватает меня за волосы и пригинает к полу настолько, что стаскивает со стула. В глазах появляются слёзы.

   — Я хочу чтобы ты поняла, я тебе не папочка и не мамочка. Ты будешь мне повиноваться, когда я говорю, или придётся тебя перевоспитывать... Поняла?

   — Да, — выпаливаю сквозь гнев и слёзы и хватаю злосчастный конверт.

   — Хорошая малышка. Не нужно мне перечить, — он наконец отпускает меня, позволив снова сесть. Неосознанно шмыгаю носом, и он сразу тянется ко мне рукой, отчего вздрагиваю. — Мы поладим, как только ты вернёшь мне былую Селес, — его пальцы смахивают непрошенную слезинку, проводят будто с нежностью по щеке и спускаются к шее и вырезу.

   — Мне нужно проверить почту и ответить модельному агенству, — пытаюсь урвать себе немного времени, в надежде, что он оставит меня в покое.

   — Тогда я сделаю пару звонков и буду ждать тебя в спальне.

   — У нас был уговор, —  говорю тише, чем хотела бы, начиная его бояться.

   — Помню, и он уже прописан в контракте, но ты ведь можешь радовать меня и другим способом, как мы уже успели убедиться,— он проводит пальцами по моему плечу, затем берёт за подбородок и поворачивает глазами к себе.

   — Не заставляй меня... У меня был тяжёлый день, — забыв о гордости, негромко прошу осипшим голосом.

   — Ладно, — он недовольно цокает языком и уходит.

Только не говори мне, что не хочешь его прикончить!...

Очень хочу, но пока он нужен мне...

Значит будешь терпеть унижения и насилие?! Слабая тупая сучка...

Отвали нахрен... Если хочешь красочное интервью о себе...

       Отправляю ответные письма в Vogue, Elite Model Look и Next Models. Просмотрев ещё несколько писем, отвечаю также скандально-известному калифорнийскому журналисту Картеру Хемстону, Ford Models, New York Times, World Criminal Chronichles  и ещё паре журналов. Надо же как много изданий интересуется моей персоной. Оставляю им свой личный номер сотового и некоторые условия, чтбы отфильтровать тех, кто зря потратит моё время. Лучше так, чем мной будет распоряжаться Джо или какой-то там агент. 

        Укладываюсь спать в гостиной на огромном коричневом диване. Остаётся надеяться, что этот придурок уже спит и не будет меня разыскивать.

"Не стоило мне сегодня выходить из дому. Габриэлла Морани и Стелла Хокэм уже увидали меня возле лавки портного. Кажется, они идут прямо за мной..."

— Это точно она... О, Господи! Ты слышала, поговаривают, что она спит с обоими братьями и сама не знает от кого её дитя? — я слышу их смех и понимаю, что сказано было нарочно достаточно громко, чтобы смутить меня.

— Именно поэтому её отец знать её более не желает. Надо же, какой позор: одна дочь забеременела и сбежала из дому и вторая пошла той же дорогой. Повезло, что хоть на этой кто-то женился...

— Не кто-то, а Джейми Гэллофри. Ей не просто повезло, она, считай, нашла золотую жилу. Джейми должен был быть моим! Если б не эта потаскушка...

— Сам Пастор сказал, что его дочери — отродия Дьявола! Ему, конечно, совестно называть вещи своими именами... Думаю, он имел в виду то, что его покойная жена была распутной продажной девкой.

— Покойная? Я слышала: она ещё жива. Просто он выгнал её из дому, и ей пришлось покинуть город. Давай нагоним её и спросим.

"Нет, только не это... Господи! Найди для меня лучший из путей и убереги от пустой злобы и ненависти этих гнусных созданий..."

— Амелия! Постой! Мы так рады тебя видеть! — голос Стеллы не выражает и толику радости, но бежать некуда. Оборачиваюсь.

— Габриэлла. Стелла, — гляжу на каждую по очереди, здороваясь. — Какой чудесный день сегодня! Вы также решили прогуляться по магазинам? — стараюсь быть милой и надеюсь, что в полоборота от солнца не будет видно слёз в моих глазах.

— Да, день просто потрясающий! Наконец-то можно выглянуть из дома, после всех этих дождей. Ты будешь завтра в церкви? — фальшиво любезничает со мной Стелла Хокэм.

— Боюсь, нет. Мой сын ещё совсем маленький, я не смогу оставить его надолго.

— Но сейчас он ведь не с тобой. Джейми ведь ещё не вернулся? Он всегда оставляет мне весточку, как только оказывается в городе, — надменно и самодовольно заявляет единственная наследница обеспеченной итальянской семьи Морани. — Мы с дества дружим и очень близки, ты ведь не против?

— Ни в коем случае, — заверяю девушку с раскосыми тёмно-зелёными, словно змеиными, глазами и чёрными, как уголь, волосами . — Джейми сам выбирает себе круг друзей. 

— Ну да. Было бы странно, если бы он в этом вопросе советовался с тобой, с твоей-то репутацией и кругом общения, — насмешливо заявляет Стелла.

"Как мне защититься? Что бы я ни сказала, они найдут повод уколоть меня побольнее..."

— Прошу меня простить, мне пора к малышу, — голос предательски срывается. Ещё немного, и я заплачу. Нельзя им видеть мои слёзы.

Убегаю за угол, подальше от злого блеска в глазах двух змей, и затем снова поворот на малознакомую улочку. Сразу же приходится пожалеть о своём спонтанном побеге.

— Красотка, ты ищешь компанию? — поворачиваюсь к голосу, окликающему меня, и вижу мужчину средних лет с бутылкой пива и папиросой во рту, опирающегося на стену старой неработающей лавки. Его небрежная, местами грязная и потрёпанная одежда сообщает о не лучшем периоде в его жизни, а опасный огонёк интереса в глазах и вовсе заставляет мои колени подрагивать.

Когда он отталкивается от стены и делает первый шаг в мою сторону, я уже совершаю два назад.

— Я просто немного заблудилась. Муж обещал меня встретить, но, кажется, я завернула не туда, — испуганно отвечаю, надеясь, что эта маленькая ложь спасёт меня. 

— Давай-ка, я проведу тебя прямо к твоему мужу. Здесь опасный район для милых юных леди, — со смаком затянувшись в последний раз, он откидывает папиросу и уже увереннее направляется в мою сторону.

— Вот ты где! — подпрыгиваю от ужаса, ощутив чужую руку на своём предплечье, но уже в следующую секунду сердце начинает биться ещё громче и быстрее, чем от страха за секунду до, узнав его особенный голос. — Я же просил не отходить от лавки портного ни на шаг. Идём скорей домой: мама уже приготовила ланч.

"Откуда он знает, что я была у портного..."

Джейси уводит меня подальше от пустынного опасного переулка, слегка ослабив хватку. Перед внутренним взором ещё стоит по-недоброму улыбающийся незнакомец, и богатое воображение пугает меня возможными вариантами развития событий, как вдруг Джейсон останавливает нас обоих и что-то спрашивает у меня.

— Что? — всё ещё с дрожью в голосе переспрашиваю.

— Зачем ты пошла туда? В том переулке кто только не бродит! — он прикасается к выбившемуся локону на щеке и заправляет его, глядя на меня со скрытой болью и волнением. — Ами, я не всегда смогу быть рядом, чтобы защитить тебя...

— Почему? — жалобно вырывается у меня. 

"Почему он не может быть со мной всегда?... Я так хочу, чтобы он никуда больше не исчезал, и в то же время сама хочу убежать..."

— То есть... Я хотела сказать... Почему ты тайно следуешь за мной везде, куда бы ни пошла?

— Я боюсь за тебя. Ты слишком наивна, беззащитна и привлекательна для подобных мерзавцев.

— Я по ошибке зашла туда, пытаясь сбежать...

— От этих глупых куриц, понимаю, — вздыхает и, на минуту глянув с отчаянием в небо, отворачивается в правую сторону, проводя рукой по кучерявым чёрным волосам. Так любимый мною жест.

Перед глазами возникает картина прошлого, где я полураздетая лежала на его широкой тёплой груди и, глядя на него с улыбкой, проскальзывала пальцами в гладкие тёмные завитки. Полуденное солнце едва пробивалось сквозь деревья, но даже прямые тонкие лучики, освещавшие его лицо, не могли сделать светлее абсолютно чёрные глаза. Щёки начинают гореть от слишком яркого воспоминания и чувств, что оно рождает в теле. Снова переспрашиваю, не услыхав его, и он терпеливо повторяет с искренним беспокойством и сопереживанием на лице:

— Ты слышала всё, что они говорили? — его голос так ласкает мой слух, как никогда не смогли бы даже руки любяжего Джеймса. Просто киваю, не в силах вымолвить ни слова.

"Я люблю тебя до боли, Джейси... Что ты со мной делаешь? Зачем преследуешь во сне и наяву?..."

— Обними меня, — отчаянно шепчу, бросаясь к нему на шею, пока мы ещё не вышли на оживлённую улицу.

Едва руки, от которых кружится голова, смыкаюся на моей спине, ноги теряют ощущение земного притяжения и подкашиваются. Только он держит меня на весу, так близко к себе. Нос зарывается в мою шею, затем и губы прикасаются к слишком чувствительной коже на изгибе шеи и плеча. Его дыхание учащается, а поцелуи становятся смелее. Кажется, я вся утонула в бушующем океане его любви, страсти и отчаяния. Огромные волны чувств теперь и внутри меня, движимые поглаживанием его рук по спине, словно воды Земли под управлением Луны.

— Джейси...

— Ами... — выдыхает он мне в шею, — я жить без тебя не могу! Видеть тебя с ним — для меня хуже ада на Земле! Давай уедем с рассветом в новую жизнь, где сможем быть счастливы. Ты же моя, не отрицай! Я чувствую тебя! Все твои мысли и переживания как на ладони. Я не могу ни есть, ни спать, думая, что ты всё ещё любишь меня и мы могли бы всё исправить! — его пламенная речь болезненно выдирает живые куски из трепещащего слабого сердца, он чуть отпрянув от меня, теперь смотрит мне прямо в душу.  — Скажи! Скажи, что любишь! Умоляю, Ами...

— Люблю... — тихой мольбой выскальзывает признание. Только я и сама не знаю, о чём эта мольба: не отпускать меня из объятий или исчезнуть навсегда из моей жизни, чтобы не причинять столько боли...

— Мне также больно, — отвечает, как всегда чувствуя мои мысли. — Но эта боль убийственно сладкая, и опиум надежды возвращает меня к тебе вновь и вновь. Я не смогу уехать, смогу только умереть, если хочешь. Умереть, чтобы наконец отпустить тебя...

— Нет, — ошеломлённо шепчу, взяв его лицо в ладони. — Пообещай мне, что в этой жизни или любой следующей я умру раньше тебя! Пожалуйста, пообещай, что сколько бы нам ни было уготовано Господом, ты всеми силами будешь бороться за жизнь, ради меня. Только чтобы мне никогда не пришлось узнать каково потерять тебя навсегда, — произношу с чувством. — Давай же! Обещай!

— Обещаю всегда бороться за обе наши жизни и умереть в старости, следом за тобой.

— В старости, — киваю, заливаясь новыми солёными рёками. Это всё что могу сказать. И всё, что могу просить. Ведь я никогда не попрошу его оставаться одиноким и не любить больше никого. Я бы так хотела ему счастья, но, видит Бог, не могу лгать и желать ему счастливой семейной жизни с другой, ведь я не вынесу этой боли.

Он целует меня, и я не могу противиться: это всё равно, что, вынырнув, пытаться не дышать.

— Ты же моя-я-я-я, — шепчет с болью мне прямо в губы.

— Только об этом и мечтала раньше: быть твоей... Но теперь я даже себе не принадлежу. Найди меня в следующей жизни, Джей... Найди меня и сделай своей... но здесь... пора меня отпустить...

 Он молча отпускает, и мы тоскливо бредём к дому. Так неприлично близко и так ужасающе далеко...

        Просыпаясь, вздрагиваю, от неприятного чувства поглаживания по голой ноге. Открываю глаза. Возле меня на диване сидит уже полностью одетый Хейз. Его красноречивый взгляд вызывает отвращение.

   — У нас с тобой будут красивые дети, — задумчиво произносит взрослый мужчина, забыв спросить меня, хочу ли от него детей.

   — Может, не стоит торопиться? — предпринимаю новую жалкую попытку, всё ещё чувствуя отголоски Амелии с её страхами и застенчивостью.

Тебе вовсе не стоит с ним связываться, милая. Он злой и непредсказуемый человек...

Уже и сама это поняла...

       Дверной звонок отвлекает нас обоих от его ответа. Мои надежды увидеть Фел обрываются при первом звуке нового голоса. Они постепенно приближаются к гостиной, а я начинаю судорожно натягивать джинсы и джемпер, которые уже увидала рядом. Значит, он разбудил меня нарочно всего за пару минут до приезда этой... кто она там?