Всё это время он смотрит на меня, никак не реагируя на извращённые в его пользу факты. Хотя и в мою тоже. Ведь Миранда также решила, что по шее его резанул Рой, и я не оспаривала сего ошибочного мнения.

   — Допрос? — тихо хрипит Джей, всё так же пронизывая меня взглядом внимательных морионовых глаз, но обращается к Капитану полиции.

   — Нет. У меня связаны руки, пока вы в тяжёлом состоянии, лишь сопровождаю Мисс Стенсон. Официально к вам не допущены посетители. Что за мужчина нанёс вам визит прямо перед нами? Что его интересовало?

   — Мы не... знакомы...

   — Довольно странно, узнаю по своим каналам, — её слегка растерянный тон уже в следующую секунду снова становится сухим и официальным. — Мистер Геллофри, вы понимаете, что, несмотря на попытку Мисс Стенсон выгородить вас, вас всё равно осудят за убийство Мирабеллы Хоукингс, Эллы Мэннинг и Марвина Уэйста, а также за самосуд над преступниками, о которых упомянула Селестия Стенсон. Если у вас есть какие-либо улики, доказывающие виновность убитых вами мужчин, настоятельно прошу предоставить их. Если у вас есть адвокат, с которым мы должны связаться — назовите имя.

       Джей наконец переводит тяжелый взгляд на Заместителя Шерифа, но неприятное давящее чувство в моей груди не исчезает, а только сильнее начинает зудеть внутри и провоцировать кашель. Глухо кашлянув пару раз в ладошку, пытаюсь прекратить это и не привлекать к себе внимания, пока он отвечает Миранде, называя какой-то адрес и имена. Перебор городов и сериалов не помогает, и, чуть погодя, снова прокашливаюсь.

   — Хрипишь. Сбежала из больницы? — саркастично ухмыляется. — Пневмония, ты не вылечила её, — снова смотрит в мою сторону уже серьёзно.

   — Ты тоже хрипишь, — по привычке огрызаюсь и тут же затыкаюсь, вспомнив, по чьей вине.

   — Ты спасла меня... — лёгкая улыбка затрагивает сероватые губы. 

   — Мистер Геллофри, вы можете пролить свет на ситуацию С Диланом Карпентером?  Как-то помочь в его поимке?

   — Крыши, высокие здания.... — слова даются ему с трудом, но Миранда уже достала ручку и записывает. — Любит высоту, свет, открытые пространства, стеклянные крыши. Боится темноты и маленьких помещений. Умеет быть незаметным, меняться. Калечит... но не убивает, не сразу. Физически слаб, поэтому маскируется, мимикрирует, сменяет образы. Ищите полуживых замученных животных или бомжей, тех, кого никто искать не будет...

   — Хоть что-то... сейчас включу вам ещё раз запись её показаний. Нужно это заучить.

Ещё один слабак! Величайший экстаз проявляется именно в этой тонкой грани между жизнью и смертью. Бояться убить значит уже быть беспомощным ходячим трупом!... — недовольно бубнит Марвин.

Свали из моей головы, огрызок!

   — Так тебе больше понравится? — появившаяся фигура у кушетки приставляет жёлтый канцелярский нож к шее Джейсона, и я зверею. Пытаюсь сжечь его дотла своим взглядом.

Будь ты сильнее  — ты бы сам убил Карпентера! Но ты ведь боялся его, да? — видимо, мне удаётся задеть его самолюбие, потому что он смеривает меня в ответ взглядом полным ненависти и исчезает, пригрозив ножом в мою сторону. Джей, слушая, перехватывает мой взгляд. Понимает, что мои призраки всё ещё со мной.

   — Я могу поговорить с ним с глазу на глаз? — обращаюсь к Фейрфилд.

   — Конечно. Осталось немного времени, пусть дослушает. Только учтите это, — она кивает на камеру в углу напротив кушетки под потолком. Только сейчас замечаю, что свет в тюремной палате ослепительно яркий, но окон нет. Киваю, и она твёрдой походкой направляется к выходу.

   — Она записывает и звук? — спрашиваю, выдавая волнение.

   — Только видео, — успокаивает мои опасения Миранда.

   — Езжай в больницу, — хрипит в мою сторону Джей.

   — Хорошо, — легко соглашаюсь и придвигаю свой стул ближе к нему. Беру за руку, прикованную наручниками к кушетке. Чувство стыда и сожаления растягивает моё тело, лишая сил и стойкости. Нет, не рвёт на части, но причиняет боль.

        Он продолжает слушать и не может скрыть удивления от некоторых моментов. Надеюсь хоть частично заслужу его прощение. Запись заканчивается.

  — Прости, — шепчу еле слышно. — Я бы поехала с тобой, если б он не нашёл нас, и правда пыталась прогнать его... Если бы ты... Ты должен знать, я не позволю им осудить тебя на смертную казнь.

   — Мне есть ради чего жить? — спокойно, без обвинения задает вопрос.

   — Да, и я прошу тебя бороться. Теперь ты знаешь, что должен говорить. Придерживайся плана.

   — Лила?

   — Не появилась, — опускаю взгляд. — Но рада, что попыталась. Значит, буду искать другой способ.

   — Время посещения окончено, — сообщаает голос из открытой двери.

   — Держись. Мы не бросим тебя, — чуть сжав его пальцы, я наклоняюсь и легонько целую небритую щёку, перед тем как уйти.

   — Тебя подбросить к дому или к Хаустроф? — спрашивает Миранда.

   — Если можно, то к той, второй больнице, куда меня перевели в прошлый раз. 

   — Верное решение. Если у тебя правда воспаление лёгких — с этим не шутят. Что вообще за привычка сбегать из больниц? — возмущается Заместитель Шерифа, словно она мне мать. Даже огрызаться не буду, улыбка пытается одолеть измученные напряжением лицевые мышцы, но нет, не позволю... 

Может, правда переживает за меня, у неё ведь такая же дочь...

   — Мне нужна копия записи... иначе что-то забуду и запутаюсь, — поворачиваюсь ко взрослой властной женщине. Он замечает мой взгляд, но сама не отрывает глаз от дороги.

   — Передам Хаустроф. К слову, по закону она не может быть твоим терапевтом, являясь опекуном. Определитесь с этим, чтобы не было к чему придраться. И с бабушкой своей реши вопрос, не собираюсь терпеть её истерики, своего дерьма ещё разгребать, — она недовольно поджимает губы, но рука на руле расслаблена.

   — Анжелика знает?

   — Нет, — коротко отрезает Заместитель Шерифа.

   — Думаю, она имеет право. Хм, — невесело хмыкаю и добавляю, — я иногда мечтаю узнать о том, что я подкидыш...

   — Не лезь не в своё дело и не вздумай меня этим шантажировать! — голос приобретает тональность и оттенок угрозы.

   — Не собиралась. Просто вы вряд ли когда-то задумывались, что она может чувствовать себя несчастной, не на своём месте.

   — На выход, приехали, — она так резко наклоняется в мою сторону, чтобы открыть дверь и выпроводить меня, что я пугаюсь и вздрагиваю. Заметив это, женщина добавляет уже менее агрессивно: — Найди терапевта.

        Выхожу из машины и чувствую себя неприятно беззащитной, оказавшись одна на улице. Снова вздрагиваю, когда ко мне подходит нищий оборванец неясного возраста с намёком на подаяние.

   — У меня нет налички, — достаточно грубо отвечаю и направляюсь ко входу в больницу.

     Милая девушка на ресепшене легко соглашается помочь найти Доктора Марису Флендри. Я присаживаюсь и пытаюсь распутать клубок колючей проволоки внутри. Я могла поехать к Меззли, но нельзя дольше откладывать это, иначе никогда уже не решусь посмотреть ей в глаза и узнать... как он ушёл из жизни и где похоронен.

 Я должна ему хотя бы это...

      Не замечаю, как кто-то садится рядом, пока чужая рука не прикасается к моему предплечью. Вскакиваю. Но это она, Мариса.

   — Как ты? — участливо спрашивает, глядя прямо в глаза. Не выдерживаю, опускаю голову низко, прячась от взгляда, и предательские слёзы стыда беспрепятственно падают вниз прямо с полуокружности зрачка. Пытаюсь вдохнуть побольше воздуха, но давление и зуд в спине внутри вызывают приступ кашля. — Так, ну-ка пойдём в смотровую!

    — Я... нет, — пытаюсь притормозить, пока она уверенно тащит меня в кабинет. — Я хочу узнать... Пол... — снова ненавистный кашель перекрывает мне свободный доступ к кислороду.

   — Дай-ка я послушаю, — она силком усаживает меня на кушетку и надевает стетоскоп.

   — Пневмония, — обречённо бормочу, предсказывая диагноз.

   — Да! Ты ужасно хрипишь! И ходишь вот так по улице? Жить надоело?! — строго отчитывает меня Флендри, морща брови и слегка нос.

   — Да, — тихо скриплю, откашлявшись. Повисает пауза. Не могу поднять на неё глаз. Лицо сковала маска.

   — Значит забыла, что пообещала девятилетнему мальчишке? Я никто, чтобы тебя осуждать, но это жестоко: дать ребёнку надежду, а потом, вернувшись, говорить о желании суицида. Вам лучше не видеться, сама скажу ему, что ты передумала, — она говорит с плохо скрываемым осуждением и раздражением, но я лишь улавливаю дребезжание тембра и начинаю раскладывать в уме каждое её слово и его расположение.

"Скажу"... "Сама скажу ему"... "скажу"... что она имеет в виду? Я верно услышала?...

      В груди пережимает настолько сильно, что уже не пытаюсь вдохнуть, чтобы не кашлять вновь. Маленькая разрастающаяся надежда причиняет ещё больше боли. Спрашивать страшно...

   — ... только и живёт надеждами и ожиданием, что ты придёшь за ним. Он два раза впадал в кому после приступа, но возвращался сам. Он так борется, как мало кто за весь мой опыт, и я с трудом могу поверить в то, что его состояние действительно облегчилось, а жизненные показатели выросли. В последний раз, вчера, он буквально за час пришёл в себя и пообещал мне больше "не пропадать, потому что Джин совсем скоро придёт"...

   — Вчера? Он жив?!!! — до меня наконец доходит, что она продолжает говорить о нём в нынешнем и будущем времени.

   — А ты ждала его смерти? — ошеломлённо спрашивает Мариса, видимо, разочаровываясь во мне всё больше.

   — Он солгал! Он ведь... — дыхания снова не хватает, чтобы выразить мои чувства. Начинаю кашлять. Едва успокоившись суматошно пытаюсь высказать всё, что успею, чтобы оправдать себя.— Он говорил, что не врёт, что Геллофри никогда не врут и отвечают за свои слова! Он сказал, что Пол не выжил!!! — ярость и чувство обманутого доверия распирают меня. 

   — Мужчина с вьющимися волосами и тёмными глазами? Тогда он не обманул тебя, — она виновато отводит взгляд. — Это я солгала... Мне он показался опасным, думала, это какой-то родственник, претендующий на социальное обеспечение ребёнка.

   — Пойдём скорее! Я должна сказать, что... — снова глубокий кашель отбирает мою способность говорить, — в-всё хор-рошо. В-выходит, я ошиблась... — вспоминаю свой сон. Значит, Пол был на "живой стороне", а Рой — наоборот. Вот почему малыш не пускал меня за стену. Я не успела перейти. — В как-кое время у него был п-приступ? —  растерянно спрашиваю, всё ещё не веря, что всё это связано с моими снами.

Снами ли?...

    — Постой. В таком состоянии ты ничем ему не поможешь. Сиди смирно, я наберу кровь на анализ и заполню карту на госпитализацию. Тебе нужны антибиотики и срочно! Ты ведь поступила в больницу вместе с Охотником, все каналы трубили об этом, почему же не там сейчас? — она аккуратно набирает вакуумной системой мою кровь в пробирку. Я тщательно слежу. — Боишься его? — тихо прерывает затянувшееся молчание темнокожая молодая женщина.

   — Нет. Мариса, всё не так, как говорят по ТВ. Геллофри не Охотник! Разве что охотник на серийников и психов... Долго объяснять. Ты подселишь меня к Полу в палату?

   — Пока нет, ведь я не в курсе, есть ли у тебя опасные для него заболевания. Но сразу после анализов, если у тебя только пневмония, конечно, — наконец вижу её улыбку, полную надежды. — Но я сообщу ему, что ты уже в безопасности и помнишь о своём обещании. Помнишь свой номер страховки? Ладно, поищу в старой карточке.

        Меня проводят в палату, выдают больничную одежду на завязках, и меня триггерит от знакомого запаха. Вспоминаю о своём обещании Рою вернуться и о том, что дома обо мне, возможно, волнуется Дуэйн, а Элен думает, что я всё ещё с Заместителем Шерифа. И Гидеон обещал вернуться. Твою ж мать, у меня даже времени полечиться нормально нет.

И где всё это время долбанный Шериф Хатчерсон? Не видела его ни разу с выступления в школе... 

     Вспоминаю о телефоне Элен и, видя пять пропущенных, набираю номер Бар.

   — Наконец-то! — обрывает железный тон мою попытку поздороваться. — Здесь Стрейт, и он требует тебя. С тобой всё в порядке?

   —  Я в больнице... 

   — У Геллофри? Сейчас приеду. Ты ела что-то? 

   — Нет, в другой. У Марисы Флендри. Мне придётся остаться здесь, из-за пневмонии. Мне нужно, чтобы Мардж мне позвонила. 

   — Мы приедем. Ты как, держишься? — голос слегка садится и выдаёт её беспокойство.

   — Он жив, Элен... Пол жив, — говорю, улыбаясь и вытирая одинокую радостную слезу справа. 

   — Твою ж...Кое-кто солгал...

   — Приезжай, всё расскажу. 

Ами, где ты?...

Уже с тобой... 

Ты чувствуешь там ещё кого-то? Лила... она должна была появиться. Он ведь сказал, что она очень хотела жить...

Нет... никого, кроме нас двоих. Он что-то замышляет и пугает меня этим... Я совсем слабая...

Отчего ты ослабла?... Нужна ещё кровь?...

То, о чём ты спросила ранее... Разве сама не помнишь?...

Не пугай меня. Чего не помню?...

Ты чуть не умерла! Тебе было так больно, образы сменяли друг друга слишком быстро, весь твой мир, в которым мы сейчас существуем, разрушался... Боль и скорбь... Пол... Ты ослабла, потеряла надежду, промёрзла. Почти двое суток на полу без воды и еды. Началась пневмония, твои лёгкие были заполнены жидкостью, и мы тонули в твоём мире, пока ты задыхалась, наши кошмары стали смешиваться с твоими...

И как же ты спасла меня?...

Помнишь, как я пришла к тебе? Он позвал, но пригласила меня ты, и этим дала жизненную силу. Это ты позволила нас связать. А после, когда я прикоснулась к тебе, то не нарочно вновь отобрала ещё твоей жизненной силы. Кровь, как это ни ужасно, тоже делает меня сильнее и помогает бороться с ним, но именно ты — мой источник, поэтому я больше не прикасалась к тебе. Когда ты начала хрипеть в агональном дыхании, я очень хотела помочь и не решалась, пока ты вовсе не перестала дышать. Опасалась, что отберу остатки твоей жизни...

Помню сон, где моя грудь горела, а ты просто подошла и дотронулась... Стало легче, но не думала, что смерть может подкрасться вот так просто и незаметно...

Я вернула тебе всю энергию, что получила от тебя, и уже готова была распасться на атомы; чувствовала, как смерть снова обнимает меня, но ты удержала меня в своих мыслях... И он тоже, когда звал и просил тебе помочь... 

Он ведь сказал, что необходимо сила тридцати свободных сердец. Возможно, мне просто нужно заставить себя выпить необходимое количество, чтобы ты окрепла... Но как появился этот трюк с Элзи?...

Ты чуть не умерла, и теперь сама чуть ближе к смерти и вечной пустоте, стала более чувствительной к нерассеянной энергии... А я на краю. Думаю, я могу связывать тебя с... людьми на той стороне...

      Мне приносит еду в палату девушка с выразительной внешностью: выкрашенными в золотисто-платиновый блонд волосами в двух косичках, кофейными глазами, густыми,  тёмными бровями, несмотря на аккуратную форму резко контрастирующими с выбеленным волосами, и красной помадой. Но любопытство вызывает даже не её яркая для больницы помада, а прямой ледяной с оттенком ненависти взгляд, которым она обдаёт меня. Надпись на бэйдже гласит: "Шерри". Что-то в её облике и поведении неприятно напрягает меня. 

Ещё одна ненавистница "избалованных приезжих из Лос-Анджелеса"?...

   — Как вы себя чувствуете? — её нарочито милый и всё же с заметной долей яда голос словно даёт мне пощёчину интонацией. Она кладёт поднос с едой на тумбу у кровати.

   — Спасибо, хорошо, — в той же саркастичной манере улыбаюсь ей.

   — Приятного аппетита, — поправив одеяло на мне, девушка переносит поднос прямо на постель и ставит мне на ноги. Аппетит пропадает напрочь. Она же спешит покинуть палату.

   — Спасибо, я не голодна, — пытаюсь отодвинуть поднос. — Уберите, пожалуйста, обратно, если не затруднит. 

   — Затруднит, — уже без улыбки оборачивается в проходе. 

   — Если у вас ко мне что-то личное —  не стесняйтесь, можете высказаться, — смело заявляю, пока она не сбежала. 

   — Ну что вы, вам просто нужно есть и набираться сил... после всего, что вы пережили, — последнее слово так сочится ядом, что не остаётся сомнений в её ко мне отношении.

Моя малышка Шелли Уильямс выжила! Надо же! Пришла навестить старину Марвина!... 

    — Шелли Уильямс? —  удивлённо повторяю за ублюдком Уэйстом. Её глаза расширяются, а лицо трансформируется в маску ненависти!

   — Я знала! Знала, что ты с ними заодно. Ты не могла меня видеть, я даже не из вашей школы! Ну ты и тварь! Отлеживаешься здесь с кашлем, чтобы журналисты тебя пожалели, пока мы ежедневно смотрим на свои шрамы и лечимся от приступов паники и желания совершить суицид?! — она целенаправленно приближается ко мне, засунув руку в карман халата.

   — Что у тебя там? — смотрю внимательно на руку, с медицинским стеклянным пузырьком, как те, в которых хранят спирт или антисептики.

   — Сейчас узнаешь! — она ускоряется, на ходу открывая небольшую ёмкость и замахивается. Я в момент соскакиваю с кровати и закрываюсь подушкой. Едкий запах, даже не попав на меня, забирается в ноздри и жжёт их. Бросаю подушку в неё вслед, но девушка с озлобленным лицом пятится к двери.

   — Я тебя достану! Не думай, что теперь заживёшь в своё удовольствие! — она выбегает из палаты, чуть не сбив с ног психолога и адвоката.

   — Постой! — с хрипом кричу вдогонку, но бесполезно. В груди неприятно ноет и снова начинается приступ кашля.

Что бы я сделала на её месте, решив, что один из психопатов избежал наказания и отлеживается в больнице?...

Мы знаем, что ты сделала на её месте! А ведь я даже не был главным Охотником...

   — Ч-что это, блядь, б-было? — выражаю вслух своё недоумение и пытаюсь освободиться от негатива и внутренней волны негодования на обидное обвинение.

        Надо избавиться от шлейфа ненависти и негатива к себе. Не могу больше с этим жить. Стоит отвлечься сейчас, не дать этому захватить меня. Забыть всё плохое.

   — Ты меня спрашиваешь? — смеясь, спрашивает орлица. — Кто это?

   — Она пыталась облить меня... этим, — смотрю вслед на подушку на полу с желтоватым пятном и расползающейся тканью. — Шелли Уильямс. Она всё ещё считает меня соучастницей...

   — Одна из спасённых девушек? Выглядит неадекватной, — настораживается Элен и в её глазах просыпается психотерапевт.

        Обе молодые женщины заходят в палату, сморщив нос. Марджери с непривычно заколотой чёлкой и аккуратным конским хвостом. Вкратце пересказываю официальную часть произошедшего.

   — Думаю, с этим нужно в полицию, — произносит Стоун, по привычке сдувая отсутствующую чёлку. — Я, пожалуй, вызову санитарку, дышать этим может быть опасно.

   — Кому звонить будем? Стрейту или в полицию? — поджав губы, смотрит на меня Элен.

   — Никуда. Подавать заявление на неё не буду. Я отчасти понимаю что она чувствует. Надеюсь, в следующий раз она даст мне хоть слово сказать.

   — Ладно. Давай о насущном. Селестия, ты в сложном психологическом состоянии...  После всего навалившегося, уверена, что справишься с опекой над больным ребёнком? Ты сама ещё ребёнок, вот здесь, — указывает на свою голову молодая свеловолосая женщина, стараясь быть мягкой.

   — Да, уверена, — отвечаю твёрдо и уверенно, даже осознавая, что совсем не знаю малыша и с ним может быть трудно впоследствии. — Эта мысль позволила мне многое пережить. Я хочу забрать Пола отсюда.

        В палату возвращается Марджери Стоун и один из докторов с санитаркой. Они предлагают перевести меня в соседнюю палату.

   — К сожалению, ты не сможешь взять полное опекунство, ведь не закончила школу и не имеешь места работы и своего дома, — вводит меня в курс дела новая, непривычная для меня Мардж на выходе из палаты и берётся за ручку перевозного кресла, отчего мне становится неловко. Глупые больничные правила. — Ты также не являешься родственником, крёстной или другом семьи, поэтому единственный вариант — это фостерная опека, но вы должны всей семьёй пройти курс подготовки и получить лицензию, то есть твоя мать или отец, как глава семьи, и ты, как временный ответственный за ребёнка.

   — Какой к хренам курс?! У него нет времени! — выхожу из себя.

   — Учитывая его состояние и твоё явное желание, думаю, вам пойдут на уступки хоть в чём-то, но официального процесса всё равно не избежать и самое главное — тебе нужно обговорить это со старшим членом семьи. Либо есть ещё один вариант: если выйдешь замуж, то сможешь, при согласии мужа естественно, усыновить полноценно.

   — Даже если у него нет жилья?

   — Жильё может быть съёмным, это не главное. Важно, чтоб на момент оформления опекунства хоть кто-то из вас работал уже пару месяцев и приносил стабильный доход в семью. Но вы также должны пройти медицинское обследование и прослушать семинары об усыновлении, что частично возможно сделать и после оформления. Вот бланк заявления на фостерное попечительство, но учти, став фостерной семьёй, вы обязуетесь принимать и других детей, что нуждаются во временном жилище и родительской заботе. 

   — О-о, этот вариант мама никогда не одобрит, она не выносит детей, — разочарованно произношу. — Думала, всё гораздо проще...

    Внутри сходит лавина и хочется разрыдаться от неизбежности провала моих чудесных планов. Что я скажу мальчишке?

   — Может, можно хоть что-то сделать? Это важно для меня... — осипший голос выдаёт моё состояние.

   — Можно попробовать подать заявление на полноценное усыновление, учитывая состояние мальчика и его желание. Социальные работники и адвокаты всегда на стороне ребёнка: если это то, чего он очень хочет, шансов больше. Но нам всё равно необходимо согласие твоей матери и независимое освидетельствование твоего психического здоровья. Но шансы невелики и гарантий никаких. Шумиха вокруг тебя может пойти во вред, но может и наоборот посодействовать. Но, будь ты замужем всё было бы гораздо легче.

   — Хорошо, — выдыхаю с облегчением. — Я на всё согласна. Где Стрейт? Думала, он первый сюда ворвётся...

   — У него поменялись планы, — удивлённо отвечает моя союзница, и я кое-что вспоминаю.

   — Элен... Миранда Фэйрфилд сказала, что ты не можешь быть одновременно моим опекуном и психотерапевтом.

   — Да, это то, что и я хотела тебе сказать. Я вникаю в это всё больше и не могу оставаться просто консультирующим терапевтом в твоём случае. Думаю, нужен кто-то менее участливый, и у меня есть на примете взрослая женщина. С тобой всё в порядке? Что стало причиной госпитализации?

   — Недолеченная пневмония. Она развилась ещё там, в плену у Джея... по моей вине, — добавляю с нажимом в ответ на её недовольно нахмуренные брови.

   — Приходила Джозефин, хотела поговорить с тобой "спокойно",  пришлось её отправить, сославшись на то, что у тебя началась депрессия и ты никого не хочешь видеть, — орлица еле сдерживает саркастичную улыбку с выражением лица "Ну у тебя и семейка!" — Ушла она не так "спокойно".

   — Прошу прощения за неё. Со Стенсонами и Сизли не бывает просто, — вздыхаю.

   — Может, ты подкидыш? — с улыбкой приподнимает бровь молодая женщина психотерапевт, делая приятный намёк.

   — Навряд ли, — иронично улыбаясь с добрыми чертями в глазах, хмыкает Марджери. Я краснею, вспоминая, как разговаривала с ней по телефону, и мы дружно, но немного скованно смеёмся.

   — И за это тоже прошу прощения, — гляжу на адвоката в упор и сразу же опускаю взгляд. Мы обе понимаем о чём речь.

   — Что ж, я так понимаю, с пневмонией ты здесь ненадолго? Тебе привезти какие-то вещи?

   — Надеюсь. Могу попросить об одолжении? Мне нужна связь с Роем и его бабушкой, нужно дать ему знать почему  не вернулась. А также не хочу видеть здесь никого из своих родственников... кроме, разве что, Ди.

   — Брат? — уточняет Элен. Киваю. — Кстати, я принесла тебе новый мобильник, оформленный на Джин Бреннан. Свой я заберу. И твой новый номер я передам твоему Геллофри, Миссис Геллофри и... Джозефин Сизли, если она возьмёт меня за глотку, — она многозначительно глядит на меня в ожидании просьбы не делать этого, но я молчу. — Отдыхай, дорогая.

   — Я подготовлю все документы для прошения об опеке и вечером заеду за твоей подписью. Поборемся, — мягко, по-дружески улыбается мне Марджери.

        Когда они уходят, ко мне заходит Мариса, словно ожидавшая момента.

   — Ты обратилась в полицию? — она взволнована, и я не знаю какого ответа она ждёт.

   — Нет.

   — Эта девочка... Шелли... Она...

   — Пострадала от рук Марвина Уэйста, знаю. Я дала информацию полиции где её искать, но не причастна к тому, что с ней сотворили, — тороплюсь объясниться.

Ты звала меня, Подарочек?...

   — Она дочь Сары Уильямс, хорошего и уважаемого хирурга. Никто не ожидал, что она так поступит... — наступает неуютная пауза, но мне нечего ответить, поэтому Мариса продолжает: — Я понимаю, это уголовная ответственность, и не могу просить тебя ни о чём, но она тяжело оправляется от произошедшего... Отныне я лично буду проверять твою еду. Сара тоже хотела зайти... извиниться за Шелли, если ты в состоянии.

   — Нет, — ловлю себя на том, что схватила женщину за руку. — Не надо ей заходить. Я всё понимаю и не буду обращаться в полицию. Просто не готова никого сейчас видеть. Шелли... Она работает здесь?

   — Нет, она ещё учится. Просто часто приходит к матери, её все знают, потому никто и не заподозрил, что она способна учудить нечто подобное. Но тебе не о чем волноваться. В ближайшее время её точно не допустят в больницу.

   — Ты что-то сказала о еде? — недоумеваю, ухватившись за слова.

   — Она была с примесью токсических веществ, — вздыхает доктор Флендри.

   — Хэх, а она явно не сомневалась в своих действиях, коль решила разделаться со мной вот так, чтоб наверняка, — с неожиданной волной обиды подступают и слёзы.

   — Не принимай на свой счёт. Её психика сильно пошатнулась. Ты не представляешь каким ужасам её подвергли, — темнокожая врач с добрыми шоколадным глазами глядит на меня с долей надежды на понимание, и я решаю не говорить, что в курсе всех измывательств. Сейчас вообще нужно следить за каждым своим словом. — Кстати, уже готовы твои анализы, и я могу привести к тебе маленького гостя.

   — Я сама могу пойти к нему, — радуюсь смене темы и вытираю непрошенные две слезы.

   — Боюсь, твоё истощённое состояние не приемлет нагрузок. Расслабься и лежи. Ему полезнее ходить, чем тебе, — она направляется к выходу и задерживается в проходе. Оборачивается. — В левом глазу частично восстановилось зрение, хотя это не назовёшь успехом: он всего лишь различает свет и тень и некоторые крупные яркие преграды. Это маленькая радость, но не то, чем можно обнадёживать, прими это к сведению.

        Это даже к лучшему, что я узнала о ненависти Шелли и о том, что её мать здесь работает. Я могла быть абсолютно не готова к нападению. А теперь смогу разузнать её номер телефона и попробовать поговорить.

Её новый образ обиженной истеричной крошки мне нравится ещё больше...

Боже, да заткнись ты! Неужели тебе совсем не жаль их было?! Что с тобой не так? За что ты так ненавидишь женский пол? — обозлённо спрашиваю. У меня даже нет сил сердиться сейчас, но всё ещё хочется понять, что движет такими, как мой хладнокровный узник тела.

Мною движет интерес, дорогая, и стремление познать как можно больше ярких эмоций! Зачем жалеть тех, кто никогда не стал бы жалеть тебя? Эта ваша глупая жертвенность в стиле "подставь вторую щеку" раздражает меня. Это же не разумно! Человечество выжило благодаря хладнокровным лидерам. Тем, кто может вести за собой стадо тупых овец...

А хоть кого то тебе было жаль? Хоть раз?...

Себя. Мне было жаль себя, когда она поступала со мной плохо, но потом я осознал, что это бесполезное чувство. Оно перестало сдерживать меня, и я познал восторг, эйфорию бытия, отняв её жизнь...

Ясно... Свали, — разочарованно гоню маньяка из своего разума.

Как невежливо, Сахарочек. Ты правда думаешь, что я буду послушно выполнять твои команды? Как насчёт моих команд?...

       Моя правая нога вдруг дёргается, как от электричества, и челюсть сводит спазмом от страха. Не может быть, это просто нервный тик!...

Ами! Я помню тебя! Ты должна быть сильнее, слышишь? Забери снова часть моей энергии!...

Нет...

Давай же, хочу слышать тебя, помнить тебя. Прогони его! Я на лечении, вне опасности. Возьми часть моих сил! Ведь, пугая меня, он сам забирает их, насильно!...

     На тело накатывает слабость и в глазах секундно темнеет, затем все голоса исчезают. Вовремя. Я уже слышу его радостный голос.

   — Селестия! Я знал, что ты вернёшься за мной, — малыш немного неловко движется в моём направлении, смешно щуря глаза, и обнимает меня. Лёгкие и рёбра расправляются, словно вдохнув партию свежего чистого воздуха, после затхлого старого помещения. Мой внутренний мир заполняет рвущимися вверх воздушными шарами от его искренней радости. — Хочешь самую свежую и клёвую новость?

   — Конечно, — улыбаюсь в ответ.

Стоп! Он назвал меня Селестией?...

   — Я снова стал видеть! Совсем немного, но если всё вокруг светлое, то даже людей могу различать!

   — Это здорово, мне уже рассказала Мариса, и я так рада за тебя... только... Пол, откуда ты знаешь моё первое имя? — стараюсь максимально искренне поддержать его эмоцию, но не могу удержаться от вопроса.

   — Ну, у меня хороший слух. А тут везде обсуждают все новости города. Медсёстры сплетничали о тебе, и я догадался, просто не был уверен. Я так рад что ты пришла! Как захочешь так и буду тебя называть, даже... мамой, — на последнем слове парнишка заметно стушевался, и я обнимаю его.

   — Если захочешь. Возможно, всё не будет сразу легко и просто, но мы обязательно поборемся тобой за то, чтоб я скорее стала твоей мамой, хорошо?

   — Почему не будет просто? Ты ещё хочешь меня забрать? — лёгкий испуг появляется в дрогнувшем голосе и неприятно царапает меня.

   — Очень хочу, глупенький! Просто по законам штата у меня недостаточно прав. Но если ты очень этого хочешь — к тебе прислушаются. Я ведь сказала — мы за это поборемся! Веришь мне?

   — Да... 

       Это простое негромкое "да" разбивает сердце в самом лучшем смысле. Этот маленький человечек готов доверить мне свою жизнь. Я чувствую себя нужной...