Прошло два года с момента, как Алекси Грин испытал на себе ужасы Дна Онуэко. Раны больше не тревожили. Разве что сны не давали покоя. Что ни говори, а разум исцелить сложнее, чем тело.

Капли дождя разбивались об землю. На плите кипела вода. За окном качались деревья. Алекси считал дни. Сегодня двадцать второе апреля. Завтра двадцать третье...Послезавтра двадцать четвёртое...И, может, тогда к нему придёт Ноктюрн. А может, не придёт.

В воду были закинуты вареники. Красным маркером красовалось на календаре двадцать четвёртое апреля.

Почва в горшках растений пропиталась влагой. Алекси был словно призрак в родной квартире посреди онуэковских улиц. Все действия внутри дома будто происходили сами по себе, а высокая худощавая фигура склонялась над столом, старательно вырисовывая лицо Ноктюрна.

Чёрные непослушные волосы, фантастически серебряный цвет кожи, легко отражающий, как зеркало, сияние космоса, переливались в голубых и фиолетовых оттенках. На груди, плечах, шее, словно вкрапления звёзд, топырились пёрышки. За спиной могучие крылья внушали восторг. На их концах когтистые образования напоминали вторые руки. Четыре уха, расположенные на макушке и по бокам, отражали его эмоции, забавно извиваясь. А круглые большие глаза с гетерохромией излучали любовь, свет и радость.

Алекси отождествлял Ноктюрна с этими тремя словами. Встретив его, Грин познал свободу, счастье и восторг от осознания, что в огромном жестоком мире, где проливается кровь, беснует несправедливость и уходят в забвение несчастные жители планет, есть тот, кто защитит, кому определённо не всё равно, чем питается Алекси по утрам, о чём думает и хорошо ли спит.

И помимо заботы, подарившей оттепель в его сердце, Ноктюрн был его верным единомышленником. Они, собираясь по ночам на кухне, смеялись, обсуждали, плакали, вспоминали, гордились и...да в принципе, что бы они ни делали на этой маленькой кухонке, они были вдвоем и были счастливы.

Лучше друга, человека всей жизни Алекси не встречал.

Ему нравилось, что инопланетянин с мёртвой планеты понимал его чувства лучше, чем родной народ. С его аристократической кровью Грин должен был находиться на высоких постах, учиться в межгалактическом университете или хотя бы окончить местный онуэковский вуз. Вместо этого юноша занимался флористикой в цветочном магазине, а в летний период работал по профессии – ботаником-агрономом в саду.

Алекси любил домашний уют, печь пироги и кексы, рисовать маслом фантастические пейзажи Марафлай с описаний Ноктюрна.

И лишь одно не любил – Андрея Красса. Грин не хотел выглядеть неблагодарным за своё спасение, ибо сколько Алекси рефлексировал над тем страшным событием, он со стыдом понимал, что сам бы не кинулся спасать кого-то малознакомого, рискуя собственной жизнью. Андрей ведь спас его. Дважды спас. И животное остановил, и пожертвовал собой.

Но даже если природа поведения Андрея противоречила всем постулатам Алекси, это была не главная причина ненависти к нему. Ему бы хотелось, чтобы он исчез. Оставил его и Ноктюрна в покое.

От этой мысли Грину самому стало дурно, отчего он (не)случайно порезался ножом, когда, затерявшись в мыслях, чистил картошку. То ли действительно возжелал себя наказать за такую эгоистичную жестокость к собственному спасителю, то ли действительно просто забылся...

Так или иначе, Грин был волен думать, что считать Красса определённо положительным героем наивно, ведь именно он подтолкнул его бросить мирное существование и начать биться за Онуэко. Не было бы тяжёлой реабилитации в больнице, не было бы кошмаров по ночам, если бы этот энтузиаст-самоубийца не предложил залезть в самое пекло.

Но винить только его одного тоже ведь некрасиво. Алекси понимал свою собственную ответственность. И сделал выводы: война не для него. Ему хочется перемен, но только мирным путём. Кровь порождает только кровь. Если цветок удобрять кровью, он не вырастет.

Вдруг томительный процесс прервало оповещение на этнифоне. Высветилось: «Андрей».

Что-то внутри сжалось. Наверное, вновь звонит сказать, что слишком занят, чтобы хотя бы день уступить для Ноктюрна. Вновь будет извиняться и обещать на следующей неделе оставить их в покое.

Пока рука нехотя тянулась ответить на вызов, Грин на секунду задумался. Кто такой этот человек, звонивший ему? Кто он?

Если Ноктюрн, несмотря на свою загадочную биографию, был вполне открытым, жизнерадостным и понятным для Грина, то обычный человечишка не внушал доверия. Алекси казалось, что в том теле не две души. Одна. Всего одна. И принадлежит она Ноктюрну. А тот, кто называется Андреем, скорее сущность с пустыми глазами. Кто-то бы сказал, что Красс вполне живой, энергичный и целеустремлённый человек, обладающий милосердием и железным чувством долга, но Грин ни в какую не видел в нём жизни. Либо он был слишком к нему предвзят, либо действительно существовало какое-то объяснение этому стойкому ощущению. К тому же, Алекси чистокровный онуэковец, он острее всех чувствует энергетику и душу. Он может ошибаться?

Звонок был принят.

– Привет, Алекси. У меня сегодня внеплановая военная конференция у Хезера. Сам понимаешь, старик требовательный и...

Грин отключил этнифон. Андрей Красс не просто безжизненная скотина, так ещё и смеет произносить вслух имя Хезера – того, кто отнял многое у онуэковцев. Сил нет больше слышать это имя. Раньше Хезер был действующим Императором, его имя, физиономия, кровожадные рубиновые глаза мелькали на каждом стенде, экране и флаге. Могущественный эгоцентрик и монстр, породивший гонение в Трущобах, вложивший огромный бюджет на заселение Онуэко людьми.

Грин вновь принялся за картошку, гневно кусая губу.

Дождь тарабанил по стеклу. Пасмурное настроение поселилось в его сердце и заволокло надежду туманом. Когда Ноктюрн вновь будет рядом?

Не выдержав, Алекси выключил плиту и бросил нарезать овощи, зарылся в одеяло на кровати и бесшумно зарыдал.

Ему хотелось скулить от собственной беспомощности. Раньше он ещё мирился с тем, что Андрей главенствует, относился с пониманием... Но со временем внутри начала зарождаться невыносимая тоска по Ноктюрну. Он приходил в лучшем случае раз в неделю, и в такие моменты Грин словно оживал, как ночной цветок при Луне. Но стоило проснуться наутро, как уже совершенно другой человек с этой же внешностью спешил покинуть квартиру. У двора его ждал зеленоволосый веснушчатый парень с двумя запрещенными велосипедами, которые он старательно прятал в кустах, на что местные бабки недовольно шептались.

Грин мог бы посмеяться, что в одном теле две души и у каждой души свой «зеленоволосый друг», но Алекси искренне не понимал, как можно быть такими разными. Макс словно сорвавшийся с цепи зверь, резкий, хладнокровный, язвительный – ничего доброжелательного, только тупая преданность бездушному хозяину с пустыми глазами. Алекси себя видел как раз-таки полной противоположностью Тафту – он не следовал за Ноктюрном, а шел с ним за руку, не ставил каких-то больных идеалов и не требовал от своего человека ничего невозможного. Принимал Ноктюрна любым: смеющимся и веселым, грустным из-за участившихся ссор с Айденом, поющим глупые песни посреди улицы и влюблённым в Алекси.

Разве Андрей влюблён? В глазах нет жизни, что тут о любви говорить...

А если всё-таки Красса не станет, может, оно и к лучшему? От этого количество живых людей не убавится! Он точно неживой, всего лишь копия, помешанная на идее.

И плакал Алекси, ненавидя себя за жестокость к «неживому объекту», и в припадках смеялся, представляя свою идеальную жизнь с Ноктюрном далеко от суеты. И провалился в сон...

Ноктюрн – это мечтательное музыкальное произведение, поселившееся в сердце маленького онуэковца.

Ледяной морской ветер пронёсся, словно взмах крыла гигантского орла, сметая песок в странные, диковатые узоры. По крайней мере, Грину чудилось, что ветер умеет рисовать. Облака, больше похожие на скопления сладкой розовой ваты, застывшие посреди атмосферы, отражались в солёной воде. Море, ветер и облака – единственное, что в этом месте напоминало реальность, остальное походило на экзотический мир странных биом. Это была Марафлай. Потерянная, убитая, совсем одинокая планета, живущая только во снах онуэковца.

Она расцветала, дарила чудесные ароматы, оживляла мёртвых животных и удивляла необыкновенной красотой. Как Онуэко ни казалось фантастическим местом красоты, обильной растительности и бесконечных водопадов Марафлай переплюнула бы ещё раз десять такие планеты. В ней была одна особенность, словно Создатель обезумел, когда рисовал её в своих картинах – это особая форма жизни самой планеты. Марафлай была больше чем просто космическое тело, она умела чувствовать, любить, злиться, восхищаться. Даже когда Ноктюрн родился на свет, она призвала сильный гром и бушующий ветер, чтобы торжествовать и танцевать вместе с таким крылатым сильным созданием, одухотворяющим саму Марафлай. Она любила каждое существо, берегла каждый цветок и каждое дерево, омывала свои земли морями и океанами. Здесь царила справедливость. Ноктюрн, Айден и другие были бессмертны, ибо нет ничего хуже смерти для Марафлай. Она заботилась о них, отдавала свою энергию, зная, что взращивает на самой себе героев – тех, кто защитит Вселенную.

Однажды Айден, как помнит Ноктюрн, с любопытством сломал толстую ветку качающегося дерева, которое пело песни. Оно тогда замолкло на мгновение, стоило Айдену отсечь его часть. Приятное лесное завывание прекратилось, как будто дерево пыталось найти в себе силы не рыдать, не обижаться на маленького марафлаевца, жертвовавшего чувствами растения ради собственного ненасытного любопытства. И вовсе не детского. Мальчик был равнодушен к её молчанию. Он всё понимал, просто не считал важным. Ноктюрн был зол, но злость захлёбывалась в любви к брату. Потому он молчаливо наблюдал, как взъерошенный мальчишка с холодными голубыми глазами радуется своей находке – внутри ветки ещё несколько минут горели странные золотые ниточки, как будто сотни сосудов, питающих дерево. Ноктюрн тогда лишь буркнул, что навряд ли это сосуды, скорее всего, это как нервные окончания, с помощью которых Марафлай связывала себя с этой частью дерева. Оно снова пело песни. Ветка была выброшена в овраг.

Ноктюрн её поднял и долго носил в руках, пока не оставил на камне у беснующего водопада в надежде, что вода, как источник жизни, вернёт веточке её золотые нити. А Айден о своём злодеянии и не вспоминал.

Как и сейчас Ноктюрн молча смотрел, как его дорогой братец возводит армию для масштабного кровопролития. Только уже молчать тяжело, крик вырывается, внутри, как будто вторя болезненным лёгким, свистит боль. Она гуляет по стенкам органов, ковыряется в крови и отравляет её, вызывая деформацию клеток, отчего руки изнеможенно немеют. Анемия души и тела.

И всё же о своих переживаниях Ноктюрн был рад поделиться только с Алекси. Пока Андрей второй раз за месяц не отдавал ему тело на какие-то несчастные двадцать четыре часа, Ноктюрн приходил к Грину во снах. Это были осознанные сны, где они вдвоём гуляли по Марафлай. Та им пела песни леса, удивляла фантастическими животными, знакомила Алекси со своей особенной растительностью. Например, юноше очень нравились цветки бессмертия, или – Белагонна. Они росли пушистыми коврами по всем полям и опушкам. Белагонна полностью бесцветные, растут короткими цветочками со стебельками в плотные ряды, словно облокачиваясь друг на друга. Из-за их бесцветности видны их внутренности, а именно: золотые нити Марафлай. Оттого по ночам цветок светился золотом, украшая тьму удивительным сиянием.

Но цветки, море, песнопения деревьев ничего не стоят, если в этих снах не было Его. Ноктюрн обнимал его сзади, укрывая толстенными серебристыми крыльями. Высокий крылатый мужчина с огромными совиными глазами.

Пусть весь мир ждёт рассвета, Алекси ждал ночь, чтобы быть с ним. Его музыкальное лирическое произведение, играющее по ночам.

Сегодня они гуляли вдоль моря. Ноктюрн был на удивление очень задумчивым и в основном слушал рассказы Алекси. Марафлаевец смотрел на него так, словно видел саму Вселенную. Длинная шея юноши выглядывала из летающих по морскому ветру длинных зелёных волос, миндалевидные глаза устремлялись в небо, как будто Грин ласково обращался к чему-то божественному, а не к своему близкому человеку. Но ни в коем случае никто из них не отождествлял свои чувства с поклонением, не искал чего-то возвышенного, ибо возвышенное – это всё то, что человек может лишь рисовать на картинах, но прикоснуться не сможет, не дано. Игры в такую любовь они не понимали. Куда приятнее пить чай вдвоем, сидя на полу, когда за окном бушует гром; куда теплее чувствовать объятия друг друга, чем расценивать тактильность как проявление слабости; важнее быть рядом, чем кидать топор войны под ноги своей любви.
Грин рассказывал о новых растениях, что сейчас поставляют в цветочный ларек, где он работает. Нокт внимательно слушал, но искренне не понимал, почему Алекси не хочет говорить о действительно насущных вещах. Например, о его слезах. Может, первому затронуть эту тему? Может, первому раскачать лодку? Не потонет ли тогда всё, что они так долго строили? Ноктюрну тоже есть что сказать. Он устал терпеть свист в лёгких, исходящий из глубин души. Больше он не мог притворяться союзником Андрея. Алекси больше не мог терпеть одиночество.

Ноктюрн украдкой бросил взгляд на розоватые облака, на искрящееся светом море. Пора бы начать говорить.

– А знаешь, Алекси, я ненавижу брата. Впервые я кого-то ненавижу.

Грин остановился. Песок ласкал ступни. Ноктюрн остановился за спиной. 

– Разве...разве ты ненавидишь Империю?

– А чем Империя отличается от Марафлай? Она погибла и оставила после себя лишь обрубок, прилетевший на Райдифаер и поглотивший невинную душу. Алекси, у того парня была душа. Сейчас строится армия, чтобы убивать по приказу некого Андрея, у которого, кстати, нет её. Там не душа, скорее её зачатки. Ты знаешь, когда я проснулся в его теле, я был словно в полупустом сосуде. Я видел внутри него свет, но он настолько маленький, что я мог бы его...

– Поглотить? Это его тело. Это жестоко.

– Знаю. Но оно уже не его. Я спас ему жизнь, научив дышать на Онуэко. Он позволил мне стать частью, но в итоге я всё так же лишь дополнение, не могу даже прийти к тебе хотя бы на один день! Я недавно видел, как он перерезал глотку живому существу... человеку. Алекси, я боюсь, у него нет души.

– Что такое душа?

Грин нервничал. Это было видно по холодному тону и нежеланию оборачиваться к Ноктюрну. Он уставился вдаль, ощущая, как становится темнее. Во сне наступал вечер.

– Это...любовь. Точнее способность любить. Её невозможно создать искусственно.

– У копий нет души? Тогда почему у Андрея, ты говоришь, есть что-то внутри?

– Механизм Бабочка питается душами. Но не сразу. Она отщепляет их по частям и создает копии. Механизм с копиями своей добычей не делится. Андрей её изначально не имел. Кто-то научил его любить. Душу нельзя создать искусственно, но она может зародиться. Она у него слабая, её легче подавить. Возможно ребёнок, который являлся оригиналом, был неимоверно с крепкой душой и безумно любил всё вокруг, отчего его копия смогла постичь любовь. Я знаю, кто помог ему обрести душу. Не исключаю, что нарочно. Эйл.

– То есть без души жить можно, но при этом нет сострадания?

– Нет тебя самого. Ты можешь жить, но не можешь понять для чего. Вселенная создала разум и душу, разум позволяет отражать мир и понимать его, чем не обделены копии, но душа позволяет чувствовать этот мир, мечтать, любить, сопереживать...

– И ты был внутри механизма, твою душу не съела Бабочка и ты смог как-то вырваться на свободу?

– Бабочка не ест сородичей. Я и она из Марафлай. Я пытался проникнуть в копии своих тел, но стоило мне получить контроль и начать сопротивляться Империи, как меня утилизировали. И так до тех пор, пока мое настоящее тело не решили отключить от механизма и просто избавиться. К Андрею я попал случайно. Я двигался слепо и в какой-то момент ощутил мощнейшую энергию, которая засосала меня в него. Я долго не мог понять, что это было, пока не увидел, что вокруг этой копии ходит сам Исаия – тот самый обрубок планеты. Андрей изначально был им выбран. Моя Марафлай оставила после себя озлобленное существо с алым глазом. Он пришёл убивать. Алекси, я не знаю замысел Вселенной, возможно, я буду предателем в глазах брата, но мне больше не хочется помогать Крассу в войне. Давай...давай сбежим.

Алекси обернулся. В его глазах заискрилась надежда, ибо не было для него ничего желаннее, чем побег, и ужас, ведь сделать это не так просто.

– Куда бежать?..

Ноктюрн тут же воодушевился, взял Алекси за руки, крепко прижал к себе и взлетел. Сильное тяжелое тело поднялось с лёгкостью, черные острые перья с серебряным переливом разрезали воздух. Они полетели в глубь чащи. Грин привык к таким полётам, доверяя Ноктюрну. Тем более они во сне.

Нокт стал петь. Его музыка как всегда очаровывала Алекси, он даже робко подпевал.

Со смехом, ласкаясь и будто мурлыча, парочка приземлилась в мягкие терновники леса. Здесь была особая атмосфера – рыбы плавали по воздуху, длинные извивающиеся растения были облеплены необычными светлячками, голубоватый свет прорывался сквозь толстые метровые листья гигантских деревьев. Алекси запутался в траве, пока Ноктюрн его щекотал и оставлял редкие нежные поцелуи под рокочущий смех Грина. Нокт при этом, как будто играючи, говорил:

– Я пою – весь мир поет, я танцую – весь мир в тонусе, но я не только умею петь и танцевать! Алекси, я защищу нас. Поверь, мы найдем свой уголок.

Грин размахивал руками и шуточно с ним дрался, пока Ноктюрн полностью его не закрыл крыльями, прошептав:

– Я хочу слияния* с тобой.

Мурашки побежали по коже юноши. Он замер, смотря на Ноктюрна недоверчиво, ожидая розыгрыша. Тот внимательно вглядывался в каждый дрогнувший мускул на лице своей любви.

– Чтобы это произошло, тело должно стать твоим... Ты сможешь?

Ноктюрн заулыбался. Отпрянул от Алекси, сидя в светящейся траве. На него падал свет и отражал счастье на его лице. Он был влюблён, окрылён и полностью верен своим желаниям. Он хотел счастья для своего милого Алекси.

– Пообещай мне, что согласен стать со мной одним целом, если я заберу это тело. Я люблю тебя вечно, Алекси.

Грин на мгновение превратился во что-то статичное, потерявшее способность двигаться. Он словно обмяк, когда осознал, как счастлив только от одной мысли, что он и Ноктюрн могут пройти все этапы слияния и однажды через много-много лет слиться в единый свет, чтобы дать жизнь новому марафлаевцу. Стать частью своего дитя.

– Я обещаю тебе, Ноктюрн.

Вега – полярная звезда в жизни Ноктюрна. Она направила его, проложила дорогу в свой путь. Эта дорога должна привести туда, где нет войны, насилия и смерти. Там только любовь и счастье длиною в жизнь. Сумеет ли птица, ведомая Вегой, долететь до юга?

Слияние* - процесс образования на свет нового марафлаевца путем слияния другого марафлаевца с любой иной расой. Чтобы это произошло, нужно пройти все этапы ( они длятся больше ста лет), и тогда две души обретут сильную нескончаемую любовь друг к другу, которая заставит их слиться, образуя свет. Это свет самой Вселенной. Самое редкое явление во всём космосе.