XIV

Страх исчезает, когда вы начинаете делать то, что боитесь делать, вместо того, чтобы думать об этом.

Экхарт Толле

Доверие - опасная вещь.

Это - лотерея, где нет победителя и проигравшего. Каждый из нас когда-то ошибется, вытянет неверный номер, впустит в свою жизнь не того человека. Раньше я боялась этого. Боялась, что когда-нибудь мне придется сломать стену одиночества и отдать свою жизнь в руки другого человека. Боялась, что это станет моей последней ошибкой.

Не страшно впустить в свою жизнь постороннего. Страшно впустить его в свое сердце. И тогда пугает уже не сам факт предательства, а боль, которая тебя настигнет. Ты уничтожаешь себя подозрениями, рушишь хрупкую ниточку связи, что все это время поддерживала в тебе жизнь. Знаешь, что, если она порвется, ты упадешь в болото собственных чувств, и все равно пилишь ее грязным ржавым ножом сомнений.

Я боюсь. С того самого дня, как вложила в руку Алекса бластер и пистолет с необычно большими пулями. Вот и сейчас, глядя на его спину, мелькающую впереди, я ощущаю, как страх медленно ползет по венам. Он проникает в нервные окончания и заставляет пальцы на рукояти оружия дрожать от напряжения.

Где-то там, в чаще за нами, крадется чудом уцелевший пилот истребителя. Он знает, что мы здесь. Знает, что у нас черный ящик. Возможно, даже знает, кто я.

Однако это меня не пугает. Меня пугает то, что этим знанием обладает и Алекс. Что он вдруг повернется, направит на меня дуло бластера и выстрелит без колебаний.

Алекс поворачивается. С мгновение изучает тревогу в моих глазах, а потом медленно кивает в сторону выглядывающего из густой листвы каркаса когда-то большого и прочного здания.

- Иди туда. Я постараюсь выманить пилота на открытое место, тогда выстрелишь.

Его шепот кажется слишком громким в звенящей тишине. Я хочу возразить, сказать, что разделиться - самая ужасная мысль, которую только можно было придумать, однако не успеваю. Совсем рядом, всего в паре десятков метров, слышится хруст сломанной ветки. За ним снова наступает привычная лесная тишина, частью которой давно стали шум ветра в кронах деревьев и птичьи голоса.

- Не убивай его, - парень хватает меня за локоть, когда я прохожу мимо, и на короткое мгновение смотрит прямо в глаза, так, будто хочет просверлить в них дыры. - Этот человек может многое рассказать.

Едва нахожу в себе силы, чтобы ответить молчаливым согласием. А как только ощущаю, что за спиной смыкается высокий кустарник, медленно качаю головой и решительно вешаю за спину арбалет. Как бы сильно мне не хотелось узнать хоть что-нибудь от этого пилота, его придется убить. Оставить его скитаться по чащобам - одно, а захватить в плен живым - совсем другое. Если он действительно охотился за мной, то выложит Алексу все, как только поймет, что тот ничего не знает. Сыграет на ненависти к "аптес", чтобы рассорить нас и выиграть время для побега.

Скажу, что это вышло случайно. Рука дрогнула. Солдат дернулся. Показалось, что он полез за оружием. Тысячи объяснений, которые я могу произнести с бесстрастным лицом. Которые я произнесу.

Взобраться наверх оказывается сложнее, чем я предполагала. Здание со всех сторон окружено кустами ежевики. Если бы не срочность, я могла бы набрать немного ягод и подкрепиться, однако приходится довольствоваться всего парой штук, сорванных второпях. Во рту разливается сладковатый привкус, и это успокаивает. Даю себе несколько секунд, чтобы собраться с силами; оглядываюсь, нет ли погони. Кажется, пилот не подозревает о том, что мы разделились - значит, план Алекса работает. Должно быть, сейчас наш преследователь крадется в совершенно противоположную сторону, туда, куда ведет его мой... друг.

Усеянные маленькими ребристыми листьями и красноватыми, а кое-где и насыщенно черными ягодами побеги ползут вверх по кирпичной стене почти на полтора метра. Сама постройка выглядит неустойчиво: кажется, одного дуновения ветерка хватит, чтобы обрушить ее мне на голову. О том, чтобы лезть по ней снаружи, цепляясь за оставленные выпавшими кирпичами выемки, нечего и думать: колючки изрежут в клочья мои пальцы, едва я преодолею первый метр.

Обхожу здание по периметру, стараясь не издавать лишних звуков. Проемы для окон тоже заросли кустарником, поэтому через них пробраться внутрь гораздо сложнее, но выбора у меня нет. Колючки крепко въедаются в одежду и оголенную кожу над воротником и на запястьях, пока я пытаюсь распилить побеги ежевики длинным ножом. Боль, как ни странно, отрезвляет. Я не могу думать ни о чем, кроме нее, поэтому работаю быстрее, с упоением представляя в голове тот момент, когда окажусь внутри и смогу прижать холодную ладонь к ранкам. Из них уже выступили капельки крови, а шипы все никак не хотят отпустить кожу. На мгновение я ощущаю себя рыбой на крючке и тут же отгоняю это сравнение.

Мне никогда не нравились рыбы. Арон часто сравнивал меня с ними, когда я чему-то сильно удивлялась. Он копировал мои широко открытые глаза и рот, смешно втягивал щеки, а потом кривлялся и выкрикивал всякую ерунду. Говорил, что купит мне аквариум, где я смогу спокойно плавать, а Мэри-Энн в ответ обещала подарить ему клетку с обезьянами, чтобы было не так одиноко.

Тогда я не любила морских созданий за это, а теперь - за иллюзию свободы, в которой они живут. Океан бесконечен: так говорила няня. Там ты никому не подвластен. Там ты - это ты, такой, какой есть, без грамма краски или лоска. Однако стоит выбросить тебя на сушу - и вся свобода утекает сквозь пальцы, как последние остатки жизни, подмешанной в кислород.

Море - это свобода, но только для тех, кто умеет плавать. 

Суша - это бесконечные возможности, но только для тех, кто может дышать.

Мне с трудом удается протиснуться в образовавшуюся щель. Слушаю собственные шаги, гулко отдающиеся под сводами полуразрушенного здания. Ноги тонут в пыли, что усеяла землю здесь, а на ботинках остается ее тонкий слой, который отмечает мой путь отпечатками на листьях бурьянов. Они здесь повсюду, кое-где достающие почти до пояса, а кое-где - совсем маленькие, что их едва видно между обломками кирпичей.

Невольно сравниваю эти ростки с людьми, которые также борются за жизнь там, где это почти невозможно. И это "почти" дает мизерный, но такой нужный шанс выстоять. Зачем? Зачем мы когтями и зубами вырываем у судьбы еще хоть минуту, хоть секунду, хотя бы краткое мгновение? Зачем отнимаем у других это драгоценное время?

Пилот пришел сюда, чтобы убить нас. Мы заманиваем его в ловушку, чтобы сделать то же самое. Я заманиваю его в ловушку. И все это - чтобы схватить за горло неизбежность, чтобы доказать ей, что не такая уж она и неотвратимая... Бессмыслица. У нее много времени, и она найдет его, чтобы прийти вновь.

Однако такова суть человека. И мне сейчас не хочется от нее отрекаться.

Подняться наверх оказывается сложнее, чем я предполагала. Цепляюсь за торчащие из стены кирпичи, пытаюсь вклинить носки ботинок в едва заметные выемки - и с треском проваливаюсь, оступившись после первого же рывка вверх. Черт! Если не поспешу, весь план сорвется. Вокруг ничего, что можно было бы использовать в качестве ступенек. Здание абсолютно пустое, только пыль и вездесущие бурьяны заполонили его. Кажется, оно недостроено, иначе куда подевалась крыша, потолок первого этажа? Не могли же они осыпаться?

Как на зло, мозг отказывается соображать. Я оглядываюсь по сторонам и беззвучно шепчу ругательства, будто это может помочь.

Думай, думай, думай...

И вдруг замечаю на одной из стен торчащий из развороченных кирпичей железный прут. Над ним из припорошенного пылью остатка строения торчит железная решетка - кажется, это называется арматура. Такие конструкции вмонтировали в стены, чтобы они были прочнее и устойчивее. Расстояние до прута вдвое выше моего роста, однако если я доберусь до него, то смогу взобраться в нишу оконного проема на уровне второго этажа. Позиция небезопасная, но единственная возможная.

Лезть вверх сложно. Камень режет пальцы до крови, и я оставляю за собой след из блеклых красноватых капель, которые, мгновенно высыхая, темнеют. Боль стреляет в голову все сильнее, порезы от колючек нестерпимо ноют, но я лишь сцепляю зубы и карабкаюсь дальше. Чувствую мелкие крупицы пыли под ладонями, мокрые от моего пота, и против воли морщусь: теперь все руки будут по локоть в грязи. И одежда тоже испорчена... Если не постираю ее, наш след в лесу найдет и слепой.

Тут же напоминаю себе, что пока что единственный, кто нас ищет - это пилот упавшего самолета, а он скоро будет мертв, поэтому опасаться нечего. Странно, но теперь, когда исполнение замысла все ближе и ближе, страх отступает. Убеждаю себя, что убийство - единственный выход, и диктует его не моя жажда крови, а обстоятельства. Да... Во всем всегда виноваты именно они, ведь это отличное оправдание человеческой жестокости и эгоизма.

Готова ли я убить другого человека ради того, чтобы моя тайна осталась таковой еще немного?

Сердце снова сжимает от отчаяния, и я понимаю, что сама загнала себя в глухой угол.

Нет. Не готова.

Когда пальцы наконец сжимают железо, я чувствую, что вот-вот рухну вниз. Кирпич, на котором стоит моя нога, опасно шатается, но пока еще не вываливается. Потные ладони скользят по металлу, собирают ржавчину с его поверхности; кожу саднит от ребристых выступов. Лишь с большим трудом я цепляюсь за решетку: пальцы едва влезают в щель между ее прутьями и остатками стены. Дальше лезть становится легче, и даже выскользнувший из-под ноги кирпич не останавливает меня. Ощущение свободного полета, легкое и опасное, я испытываю лишь на мгновение, а затем бьюсь щекой о шершавый камень. Подтягиваю ноги вверх, нащупываю новые выступы и снова лезу вверх...

Никогда бы не подумала, что последую правилу: "Не смотри вниз". Страх высоты всегда казался мне бессмысленным.

Не зря говорят, что люди боятся не самой высоты, а падения с нее. А тот, кто боится, всегда находит свой страх.

Однако сейчас я вдруг понимаю, почему многие ненавидят высоту. Опускаю взгляд вниз, туда, где в нескольких метрах (три? четыре?) подо мной маячит усыпанная пылью земля. Если я упаду, переломаю себе все кости. Боль будет невыносимой. Возможно, на какое-то время я перестану ее чувствовать - всего на секунду, когда дыхание перехватит от шока, однако потом... Потом я свернусь клубком в агонии, если еще смогу это сделать, и ознаменую крах нашего плана своим нечеловеческим воплем. А, быть может, кричать я начну еще раньше, когда руки соскользнут и тело охватит свист ветра...

Думать об этом не так ужасно, как кажется вначале. Наоборот, эта трезвая оценка ситуации дает мне силы двигаться дальше. Несколько минут спустя я уже взбираюсь на крохотный пятачок вертикальной поверхности и осматриваюсь. Там, куда указывал Алекс, зияет просвет между деревьями. Я вижу русоволосую макушку парня среди кустов и понимаю, что он уже добрался до места назначения. Но где же пилот? Среди густой листвы ничего не разглядеть, поэтому мне остается лишь ждать, пока солдат покажется на поляне.

Аккуратно снимаю со спины арбалет и подлаживаю прицел, балансируя на краю. Стоит занять более удобную позицию, чтобы в случае неожиданного нападения я могла укрыться за стеной... Главное, чтобы ракурс стрельбы позволил это сделать. К моему облегчению, на местности передо мной есть всего пара позиций, с которых я - уязвимая мишень, однако пилот никак не может оказаться в одной из них, если все еще идет по следу Алекса.

Отсюда мне не видно лица парня и эмоций на нем, однако и поза, и движения Алекса говорят о том, что он уверен в своем плане. Значит, развязка уже близко. Остается только ждать.

Звук выстрела разрывает тишину вокруг внезапно, так, что я даже не успеваю сообразить, откуда он прозвучал - лишь инстинктивно вскакиваю и прижимаюсь спиной к внутренней стороне стены. Правая нога не сразу находит опору, а левая все еще стоит в оконной нише. Попасть в конечность издалека сложно, тем более, из простого пистолета, так что пока я в относительной безопасности. Осторожно выглядываю из своего укрытия и вижу, что Алекса уже нет на месте. Он стремительно пересекает поляну и в мгновение ока скрывается в кустах.

Перевожу взгляд на противоположную часть оконной ниши и вижу отверстие от пули.

Черт, он почти попал!

Второй выстрел свистит совсем рядом. В голове щелкает спусковой крючок страха. Он стреляет снизу! Чертов пилот засел в кустах ежевики и взял меня на мушку! Мгновение - и я уже оборачиваюсь лицом к стене. Арбалет летит вниз и приземляется среди бурьянов, подняв облачко сероватой пыли.

Судорожно цепляюсь за решетку, которая теперь на уровне живота, и прыгаю вниз. Жуткая боль проходится по всему телу: от скрюченных пальцев до коленок, судорога сводит нервные окончания, пострадавшие сильнее всего. В глаза мне насыпалась пыль, однако я все равно вишу, цепляясь за железо из последних сил. Осторожно перебираюсь ниже, еще ниже... Только бы не сорваться!

Когда я наконец обхватываю обеими руками железный прут, до земли остается всего метра полтора, не больше. Судорожно хватаю насыщенный пылью воздух и, не успев зайтись хриплым кашлем, разжимаю пальцы.