IV

"Ты главное верь, неважно во что, но верь"

Пастор Бук ("Миссия "Серинити") 

Сколько мы уже прошли? Наверное, километров пятнадцать. Ноги гудят от напряжения, а одышка выдает безумную усталость. Однако я знаю, что останавливаться нельзя. В Пангее уже знают о том, что я жива – в этом я уверена – а, значит, единственный шанс спастись от Стражей – уйти как можно скорее. Джон, кажется, и вовсе не чувствует усталости: он не отстает от меня ни на шаг и дыхание его ни разу не сбивается, в отличие от моего. Я объясняю это долгой тяжелой работой на угольных шахтах. "Нон-аптес", живущие в предгорных районах, обычно занимаются добычей угля или природного газа.

Неизвестная сила все время тянет меня обернуться на идущего сзади парня, но я мужественно заставляю себя смотреть только вперед и сосредотачиваться на дороге. Главное не заблудиться в лесу и не сбиться с курса. 

После короткого спора мы решили идти на Запад, к Скалистым горам. Джон говорит, что туда обычно идут все беженцы из деревень, однако я не особо верю его словам. 

Парень верит в то, что в горах находится целая мятежная база. Он говорил так воодушевленно, что я невольно на мгновение тоже загорелась идеей тайной борьбы с властями, а теперь, трезво оценивая ситуацию, могу с уверенностью сказать, что надеяться на сплетни глупо, как и мечтать о государственном перевороте. После Первой и Второй волны люди отчаялись. Почти никто из здравомыслящих жителей Пангеи не надеется на то, что ничтожная группа смельчаков сможет изменить мир. Теперь это слишком сложно: ядовитые корни системы прочно укрепились в почве, их уже не выкорчевать простой лопатой.

- Ты устала?

Я вздрагиваю, когда слышу за спиной голос Джона. Вмиг потеряв нить своих мыслей, уже не могу сосредоточиться.

- Нет, - вру я. До темноты еще далеко, значит, нужно продолжать идти.

За долгие годы я научилась заставлять себя делать то, что нужно, чтобы выжить. Как бы мне ни хотелось поспать лишний час, я вставала ни свет ни заря и шла в деревню, чтобы успеть купить нужные мне продукты, пока на улицах не станет слишком людно. Я принуждала себя к ежедневным тренировкам, чтобы в случае неожиданного бегства быть в хорошей физической форме, и теперь эти упражнения сыграли мне хорошую службу.

- Тебе нужно отдохнуть,- спустя несколько минут молчания произносит Джон. Я закусываю губу и решаю оставить это замечание без ответа, но парень одним широким шагом нагоняет меня и, оказавшись прямо за спиной, хватает за плечо.

Я реагирую мгновенно. Перехватываю руку Джона и пытаюсь завести ему за спину, однако неверно рассчитываю соотношение сил. Парень даже не дает мне опомниться, перехватывает оба мои запястья и сжимает в стальных тисках своих пальцев.

- Отпусти! – цежу я, не прекращая попыток освободиться. Его бесстрастное лицо мелькает у меня перед глазами смазанной картинкой, когда я раскачиваюсь во все стороны, остервенело вытаращив глаза. Страх мгновенно проникает в меня, побуждая поступать глупо, обхватывает стальным обручем грудь и виски, сдавливает их, мешая воздуху свободно поступать в легкие, а мыслям течь в нужное русло.

- Держите ее! Поймать девчонку!

Цепкие руки хватают меня за локти и тащат куда-то. Крик отчаяния и ужаса, панического страха вырывается наружу, но нападающих это не волнует. У них четкий приказ – никого не оставлять в живых.

Успокоиться. Нужно успокоиться. Я чувствую, как глаза медленно наполняются слезами, но ничего не могу с собой сделать. Сцены из  ночных кошмаров всплывают в памяти и переплетаются, как побеги ядовитого растения, отравляют меня своей пыльцой. На мгновение я перестаю различать лицо перед собой и вижу лишь шлемы Стражей. Они пришли за мной, пришли убить меня! Нужно бежать, только вот руки почему-то отказываются слушаться, они в капкане, мне не спастись...

Джон смотрит на меня с удивлением и зарождающимся в глубине серых глаз беспокойством. С каждой секундой сил для сопротивления становится все меньше и меньше. Я делаю отчаянный рывок - так птица с подбитым крылом в последний раз рвется в небо - и оказываюсь в опасной близости от Джона, что сразу заставляет прийти в себя. Его серые глаза опять проникают в душу, почему-то вынуждают меня замереть на месте всего в нескольких сантиметрах от его лица. Судорожный вздох срывается с губ, и я чувствую, как краска заливает щеки. Парень внимательно и даже сурово вглядывается в меня, а потом вдруг отпускает мои руки. И с этой мнимой свободой тело накрывает волна облегчения и пустоты.

Приступ паники отступает, я спешу отойти как можно дальше, отвернуться, спрятать лицо в ладонях и вытереть слезы. Они уже готовы скатится по щекам, а я успеваю помешать им и размазать соленую влагу под веками. Нельзя. Я не должна плакать. Слезы - слабость. Джон не должен был увидеть их, а тем более понять причину.

- Нам действительно нужно сделать привал, - первым заговаривает Джон, и на этот раз я не спорю. Что же, пускай будет так: мы продолжим путь завтра утром, с первыми лучами солнца. 

- Хорошо. Нужно найти укрытие,- рукавом куртки я стираю последние следы слез со своего лица и оборачиваюсь к нему, холодно бросаю: - Не смей больше прикасаться ко мне без разрешения.

~

Мы устраиваемся в тени огромного дерева, между двумя валунами, которые могут укрыть костер и сделать его незаметным с воздуха, а еще защитить от ветра и дождя, который, если судить по затянувшим небо тучам, должен скоро обрушиться на землю. 

Сумерки сгущаются, превращая лес в обитель теней и неясных шорохов. Деревья кажутся сказочными созданиями, а шелест их крон - приятной песней лесных духов. Мне всегда нравилось часами напролет любоваться игрой листьев на ветру, едва заметно колышущимися кустами, скользящими из стороны в сторону тенями. Есть в этих картинах что-то завораживающее, до боли знакомое и родное, заставляющее плохие мысли отступить прочь. 

Джон возится с костром. Наконец ему удается поджечь сухие деревяшки - и неяркий язычок пламени маячит передо мной, освещая валуны, поросшие мхом. Парень усаживается на землю напротив меня и устремляет взгляд куда-то вдаль, словно в какой-то другой мир, видимый лишь ему одному. О, я прекрасно знаю этот взгляд! Сколько раз я видела, как мама точно так же сидит без движения, погрузившись в свои мысли, и будто прокручивает в голове какие-то картины, видит что-то, недоступное другим. Да что уж там, я сама смотрела так на деревья вокруг и мысленно переносилась далеко-далеко, в неведомый мир, где нет жестокой системы, нет злобы и зависти, нет смертей и болезней, нет лишения и бедности. Существует ли такое место? Есть ли хоть в одном уголке Вселенной такое пристанище, где люди счастливы?

Я поднимаюсь на ноги и принимаюсь за приготовление ужина. Взгляд сам по себе то и дело скользит в сторону Джона, и я спешу убедить себя в том, что просто опасаюсь его предательства и нападения со спины. Но в глубине души я знаю, что это не так. В тот момент, когда я увидела его на поляне, в голове словно что-то щелкнуло, во мне произошла необъяснимая перемена. Этот парень будто дал мне второе дыхание, вселил в сердце давно угасший огонек веры.

Веры? Во что можно верить, когда ты - скиталица без крова и средств к существованию, когда первый же Страж, не задумываясь, всадит тебе пулю в лоб? Я не хочу, чтобы Джон возвращал мне надежду. Так будет еще больнее. Ведь в глубине души я знаю, что никакой Базы нет, что это все только выдумки отчаявшихся что-то изменить рабочих, пустые слухи, не больше. Если бы в горах действительно собирались силы повстанцев, этот район кишел бы Стражами Порядка и давно превратился бы в арену боевых действий. Первая и Вторая мятежные волны научили Пангею действовать без колебаний: она лучше задушит мятеж в зародыше, чем подвернет опасности свое благополучие.

В который раз ловлю себя на том, что верхушка системы, виновник всех бед для меня - Пангея. Не отдельный человек, даже не группа лидеров, а само государство, опухоль, поразившая нас. Она - незримое существо, странная и мощная сила, что заставляет людей потакать системе. Как уничтожить ее, изгнать из умов "аптес"?

Вода в ржавом котелке покрывается рябью, на ее поверхности начинают один за другим надуваться пузыри. Мы с Джоном одновременно тянемся за скудными остатками крупы, и, когда наши пальцы случайно соприкасаются, тут же, как по команде, отдергиваем руку. Его глаза, серые, глубокие и серьезные, задерживаются на моем лице всего на мгновение, но этого хватает, чтобы на щеках вспыхнул детский румянец. То чувство, которое я ощутила, впервые коснувшись его, вновь возвращается и заставляет меня неожиданно улыбнуться и смущенно отвести глаза. Та Элиссон, которую я вижу каждый раз в отражении в воде, даже не обратила бы на это вынимания, только послала бы парню суровый взгляд...

А сейчас я вдруг почувствовала себя совершенно другой, беспомощной и слабой. Всего на секунду, но и этого краткого мгновения хватило, чтобы моя первая личность взбунтовалась. Злость подступает к горлу, она буквально разрывает меня изнутри и рвется наружу, так что мне с трудом удается успокоиться.

- Я скоро вернусь, - я рывком поднимаюсь на ноги, Джон с задержкой всего в несколько секунд делает то же самое. Мы долго буравим друг друга подозрительными взглядами, совсем не такими, как только что у костра, и я снова заставляю себя понять, что передо мной союзник, а не друг. Этот парень ничем еще не заслужил моего доверия и тем более смущенных взглядов и сентиментальных размышлений. Я не могу ему доверять, как и он мне.

- Не отходи далеко. Мало ли что может случиться, - наконец говорит он и вдруг совершенно спокойно опускается на место. Что-то по-детски наивное в его глазах заставляет меня снова ощутить мгновенное колебание. Зачем я вру ему? Я ведь не обязана скрывать от него свое имя. Он не знает, кто я, даже не подозревает о том, что  я - "аптес"... Была "аптес".

Может быть, так даже лучше? Новое имя - новая судьба. Если я отпущу прошлое, то стану свободной... Или нет? Мне приходится громко прочистить горло, чтобы избавиться от подступающего сухого кашля, на что Джон только бросает на меня подозрительный взгляд исподлобья. Прошлое всегда будет преследовать меня, даже если я сменю тысячу имен. Они не меняют моей сути, а я - изгой, сошедшая с ума девчонка, которая давно утратила веру.

- Все хорошо? - его голос звучит неестественно и резко, я сразу замечаю, что Джон напряженно осматривается. Он подозревает, что я предам его. Может быть, думает, что первый порыв, который заставил меня выскочить на поляну, прошел, и теперь я осознала свою ошибку? Да, лицо у меня сейчас именно такое!

- Да, - я с трудом заставляю себя выдавить хотя бы слово и стремительно ухожу прочь, в заросли. Пусть думает, что хочет. Какое это имеет значение?

Уже оказавшись довольно далеко от места привала, я снова останавливаюсь и до боли впиваюсь ногтями в ладони. Действительно, какое это имеет значение, если нам придется прожить вместе не один день?! Джон уверен, что в горах прячутся мятежники, поэтому ведет меня туда, но я-то знаю, что это все - пустые слухи. Что мы будем делать, когда окажемся в горах и не найдем там следов бунтовщиков? Нам придется провести вместе всю жизнь.

Эта мысль ужасает меня. Зачем мы вообще бежим, на что надеемся? Рано или поздно нас найдут. Я слишком устала постоянно убегать и прятаться, лучше смерть, чем такая жизнь. Я не могу даже отомстить за смерть своих родных, только беспомощно смотреть, как от голода, болезней и жестокости Стражей Порядка погибают тысячи точно таких же семей, в которых есть и невинные дети, и старики, и покалеченные тяжелой работой мужчины и женщины... О, если бы там, далеко в горах, действительно существовала мятежная База, последний оплот смельчаков, которые решились бросить вызов системе!

Прямо над моей головой стрелой проносится какая-то птица, ее пронзительный крик заставляет меня вскрикнуть и в страхе обернуться. Я слишком погрузилась в свои мысли, чтобы замечать то, что твориться вокруг, и теперь корю себя за такую безответственность. А я-то думала, что навсегда избавилась от привычки уходить в себя, не заботясь о безопасности!

Я быстро возвращаюсь к нашему лагерю, и вовремя - Джон уже снимает котелок с огня. Когда я выхожу из зарослей с обычным отчужденным видом, на его лице мелькает облегчение, смешанное с плохо скрытым любопытством. Честно говоря, я предпочла бы побродить в окрестностях подольше, хотя бы чтобы заставить Джона поволноваться, но голод - не тетка.

Прежде, чем приняться за еду, мы тушим костер, чтобы не было дыма. Вообще, разводить его - плохая идея, но я решила рискнуть, потому что нам нужно набраться сил перед долгой дорогой. Я планирую, что весь день мы будем идти без отдыха, а остатки сегодняшнего ужина, хлеб и собранные по дороге коренья съедим на ходу, поэтому надо как следует выспаться и подкрепиться.

Дежурить ночью мы решаем по очереди. Конечно, я не доверяю Джону, однако лучше уж вручить свою жизнь в его руки, чем уснуть, зная, что в любой момент нас могут найти Стражи. Я до сих пор так и не смогла найти внятную причину, по которой Пангее так нужно избавиться от меня, и все равно уверена, что в безопасности себя чувствовать не могу.

Я вызываюсь сторожить первой. Все равно не смогу уснуть, пока не подышу немного ночным воздухом. Если честно, я предпочла бы и вовсе не ложиться, но понимаю, что без отдыха не пройду и нескольких километров. Не знаю, что меня волнует больше: то, что я снова погружусь в свои кошмары, или то, что их увидит Джон. При мысли о втором я каждый раз чувствую холодок, пробегающий по телу, и плотнее кутаюсь в куртку. Парень уже завернулся в спальный мешок, его дыхание постепенно становится ровным и спокойным, а веки перестают подрагивать. Уснул.

Будь моя воля, взяла бы несколько теплых одеял, а не эту синтетическую дрянь: в спальном мешке мне всегда жутко душно, но я хранила его именно на такой случай. Ткань легкая и занимает мало места, зато хорошо сохраняет тепло в особенно холодные ночи. Вначале я пыталась спать в мешке, но потом бросила эту затею. Расстегнешь молнию - холодно, застегнешь - жарко. После недели мучений я отправилась в деревню за теплыми одеялами из натуральной шерсти и осталась вполне довольна новым приобретением, а спальный мешок засунула в дальний угол пещеры, на всякий случай.

Сегодня судьба решает надо мной посмеяться. Не проходит и получаса, а я уже стучу зубами от холода и пытаюсь найти место, куда не проникает холодный ветер. С первого взгляда убежище между валунами показалось мне надежным и защищенным от непогоды, но теперь я на своей шкуре ощущаю, как сильно ошиблась. Припоминая все известные мне ругательства, я греюсь у уже остывающих углей и молюсь, чтобы не пошел дождь.

Спустя еще час моих бесплодных попыток согреться по листве начинают барабанить крупные капли. Дождь! Обычно я люблю слушать его музыку, сидя в пещере с кружкой отвара из сосновых иголок, а иногда даже выхожу наружу, чтобы подставить лицо приятным прохладным потокам воды, но сейчас вся моя любовь к этому явлению природы испаряется. Валуны и крона могучего дерева частично защищают наш лагерь от дождя, но редкие капли все-таки ухитряются падать на мое лицо. Тогда я встаю и выглядываю из-за камня, чтобы осмотреть ночное небо и постараться понять, как долго будет идти ливень. К моему величайшему сожалению, тучи сгустились так сильно, что не видно ни единой звездочки.

- Виктория...

Я подпрыгиваю на месте и оборачиваюсь к Джону, который, оказывается, вовсе не спит. Как ему удавалось столько времени притворяться? Хотя в темноте это нетрудно сделать... Или, может быть, парень проснулся только сейчас, от звука дождя?

- Еще рано. Твоя очередь дежурить наступит только через несколько часов, - я возвращаюсь на место возле пепелища от костра и осторожно тычу пальцем в потухшие угли. Еще слегка теплые, но скоро совсем остынут.

- Так ты совсем замерзнешь, нужно развести костер! - он выбирается из спального мешка и принимается возиться со спичками.

- Бесполезно, - я только отмахиваюсь, складываю ладошки домиком и принимаюсь дуть в них. Может быть, так станет теплее. - Сухих дров сейчас не найти, дождь промочил все.

- Тогда возьми мешок, - парень садится рядом и зябко ежится. Заметив мой суровый взгляд, он с досадой ворошит палкой горсть углей. - Хватит строить из себя крутую. Я и так считаю тебя довольно мужественной девушкой.

- Я вовсе не для тебя стараюсь, - раздраженно отзываюсь я. Неужели он действительно подумал, что я веду себя так только чтобы казаться стойкой и мужественной перед ним? - Я такая, какая есть, и мне плевать на твое мнение.

- Лезь в мешок, Виктория! - почти приказным тоном отвечает Джон.

Не знаю, что злит больше: то, что он приказывает мне, или то, что имя Виктория снова напоминает о моей лжи.

- Не указывай мне! - я вскакиваю и непроизвольно кладу руку на правое бедро, где в кобуре покоится пистолет. Джон не замечает этого движения, тоже поднимается с места и буквально припечатывает меня к земле тяжелым взглядом, от которого так и веет непоколебимой волей. - Достаточно того, что я оставила тебя в живых и согласилась идти к горам, чтобы найти несуществующих мятежников!

Слова вырываются сами собой, я не успеваю остановить их и прикусить язык, а зря. Парень вдруг меняется в лице и шагает вперед, так что мы оказываемся совсем близко. Я могу в любой момент выхватить пистолет и всадить пулю ему в живот, но где-то в глубине души вдруг понимаю, что не сделаю этого. 

Джон смотрит на меня по-другому, так, словно догадался о чем-то важном, разгадал мою тайну. Жаль, что он ошибается...

- Ты была там? Ты знаешь что-то о восстании?

- Нет, - я в который раз жалею о том, что сказала. Зачем было рушить его надежды? Хотя с другой стороны, чем раньше он поймет, как бессмысленно верить в существование мятежной Базы, тем легче осознает то, что в этом мире мы совсем одни. Может быть, нам и встретится горстка беженцев, но целый город, полный готовых к борьбе людей - вряд ли. - Нет никакой Базы, Джон. Разве ты не понимаешь, что все это только глупые слухи?

Он молча опускает голову, так что я совсем перестаю различать мелькающие на лице эмоции; наше молчание нарушают разве что редкие крики ночных птиц.

- Ты говоришь так, потому что не веришь, - наконец произносит Джон. Он резко вскидывает голову, и я даже в темноте улавливаю мерцающий взгляд его серых глаз. 

Снова это сходство с мамой: ее глаза точно так же загорались иногда, внутри нее словно вспыхивало живое пламя, которое никто не в силах погасить. Может быть, именно этого, слепой веры в неизвестность, мне так не хватало все это время? От Джона будто веет силой жизни, негнущейся волей и твердой верой в торжество справедливости. Во мне невольно просыпается маленький червячок зависти, что я не могу точно также слепо надеяться сама не знаю на что, быть опорой для кого-то, своей стойкостью внушать кому-то стыд за собственное отчаяние. 

- Потому что не верю в сказки? - я нахожу в себе силы не утратить самообладания и стараюсь отвечать холодно, так, чтобы показать, что не изменю своего мнения. В противовес желанию загореться слепой надеждой на весы опускается груз пережитого. Разве это - не доказательство бессмысленности борьбы? 

Во мне спорят две личности, старая и новая "я". И где-то в глубине души я понимаю, что появление Джона лишь нажало на спусковой крючок, дав стартовать внутреннему противоречию, а не стало причиной появления сомнений. Они жили во мне всегда, просто уснули на долгих семь лет, чтобы облегчить участь изгоя.

- Ты ни во что не веришь, - с ноткой какого-то отчаяния в голосе отвечает парень. - Сколько ты просидела в этих лесах, укрываясь от солдат? Ты хоть раз видела зверства, которые творят Стражи, Виктория? Ты видела, как голодных детей забивают палками насмерть? Была в шахтах? После всего, что с нами делают, ты обвиняешь людей в том, что они сохранили хоть каплю веры, которой лишилась сама?

Его слова, словно удар под дых, на миг лишают меня воздуха. Кровь приливает к мозгу и стучит в висках, так что я с трудом разбираю последнюю фразу, хотя вокруг стоит полная тишина. При мысли о том, как несправедливо обходятся с "нон-аптес", сердце больно щемит. Кажется, будто я впервые по-настоящему осознаю, что не одна пострадала от жестокости Пангеи. В мире есть тысячи людей, которые лишились всего по вине "аптес", и я - лишь капля в море. Только вот они еще надеются на лучшее, а я - нет. Может быть, это правильнее всего?

- Думаешь, если спрятаться в лесу, это все исчезнет? В тебе даже жалости не осталось, единственное, что важно - спасти свою шкуру! - Джон выплевывает эти слова мне в лицо со злостью, которая почти граничит с ненавистью.

- Неправда! - мой крик заглушает звуки дождя, он прорезает воздух и долго еще звенит в ушах, заставляя усомниться в том, что это - мой голос. Внутри что-то щелкает - и меня уже не остановить. - Мне жаль их, но я ничего не могу сделать! Говоришь, спасти свою шкуру?

В мгновение ока я выхватываю пистолет. Рукоять ложиться в ладонь легко, на секунду обжигает пальцы холодом металла - я этого почти не чувствую. Джон отскакивает в сторону, видно, надеясь, что успеет спрятаться за валуном, пока я взведу курок и прицелюсь, однако останавливается, когда дуло пистолета упирается мне в висок.

- Скажи, что если я выстрелю, они все станут свободными. Скажи, что это воскресит мою мертвую семью. Скажи, что этот выстрел прекратит все мучения!

Сначала я пытаюсь говорить спокойно, но голос в конце-концов снова срывается на крик.

- Оп-пусти... - я невольно удивляюсь, когда слышу его голос, в котором сквозит отчаянный страх. Джон растерянно мнется на месте, протягивает вперед руки и пытается поймать мой взгляд. - Опусти пистолет, Виктория! - уже увереннее повторяет он. - Ты права, только опусти его!

Только сделав глубокий вздох, я осознаю, что делаю. Взять себя в руки удается на удивление легко, но только внешне. Я заставляю себя спокойно вернуть пистолет на место, вытереть выступивший на лбу пот и выпрямить спину. Что я творю, Боже... Ясно, что Джон просто провоцировал меня, а я поддалась. Неважно, во что я верю, и верю ли вообще. Я спасла его не для того, чтобы перекроить по своему образу и подобию, пусть думает, что хочет, это не моя проблема.

- Мне плевать, что ты думаешь обо мне, - наконец произношу я и, стараясь не глядеть на Джона, поднимаю с земли спальный мешок, чтобы заново разложить его на земле. - Разбуди на рассвете.

Бессмысленная просьба. Мне ли не знать, что едва первые лучи солнца коснутся крон деревьев, я вскочу от очередного кошмара. Пока Джон отворачивается, чтобы посмотреть на шумящий в лесу дождь, я исподтишка разглядываю его со спину. Что за странный спутник мне достался? Он не похож на затравленных жителей окрестных деревень, как не похож и на "аптес", с которыми я была знакома раньше. Единственные, с кем я уловила определенное сходство - мои родители, но и у них с моим новым знакомым всего несколько общих черт.

А еще эта внезапная вспышка то ли гнева, то ли бессильного отчаяния... Она будто стала фитилем ко всему, что накопилось во мне за многие годы одиночества, когда я целыми днями оставалась наедине со своей болью. Джону удалось то, чего я не смогла сделать за все годы изгнания - воспламенить в груди былую ярость. В моей душе не было ничего, кроме воспоминаний о прошлом и давно угасшего желания отомстить, а он смог вселить туда что-то большее, что-то опасное и жаждущее выйти на волю.