С Константином я больше не сталкивался в тот вечер. А может, и сталкивался, просто снова не замечал – он, видимо, умел становиться незаметным еще лучше, чем я. А может ничего он и не умел, это просто музыка, которая заполняла меня собой с головы до пят. Словно она одним выстрелом вышибала из меня душу и втекала в меня через эту рану в груди, занимая еще теплое местечко. А когда музыка становилась моей душой, я видел только музыку, а не людей. Музыка была всюду. Музыкой были танцующие фигуры, музыкой были искрящиеся напитки в баре, музыкой были поцелуи парочки, стоящей рядом со мной. И все это было так мощно и так невыразимо жестоко, что мне хотелось рыдать в голос, вырывая волосы на голове огромными кусками, вместе с кожей, вместе с мозгом.

До такого исступления могла меня довести только музыка, которую творили живые люди, а не записи, как у меня в плеере или на дисках, которые я продавал. И поэтому, выходя из клуба в пять утра, я едва стоял на ногах.

Ох, работа в пятницу как никогда тяжела...

Иногда я ощущаю себя совершенным идиотом, что попросил выходным именно четверг, а не пятницу. Так бы я после работы ушел сразу в клуб, зато в пятницу отсыпался бы и приходил в себя. Потому что в пятницу как назло больше всего народу в магазине, а после такого опустошения музыкой я чувствую себя просто вареной макарониной.

Вот и сейчас мои ощущения были не лучше. Мой дом все-таки находится слишком далеко от работы и развлечений, и пока я добирался обратно, чтобы взять еду с собой на работу, у меня совсем не осталось времени на сон. Так всегда, поэтому работа в пятницу – не работа, а каторга.

Вот и сейчас я сидел за прилавком, и от того вежливого и приветливого продавца, каким я являюсь в другие дни, не осталось ничего. «Мне бы поспать, – говорило все мое тело, – а тут эти люди... Убирайтесь отсюда, люди».

Кто-то, как назло, позвал ему помочь. С трудом поднявшись на ноги, я, как в полусне, прошел туда, под стеллажи. Не помню, что я говорил, кажется, мой разум совершенно отключился. «О, Боже, – думал я, отбивая товар на кассе, – надо будет перенести выходной на пятницу... Это же не так сложно, что нашей Госпоже стоит это сделать?».

Госпожа заглядывала в магазин неизменно часов в пять-шесть вечера. Увидев вместо меня сонную моль, она принялась было меня отчитывать, что я в неподобающем виде, но быстро успокоилась, потому что зашел покупатель.

– А вы перенесите мой выходной на пятницу, – пробормотал я, стараясь подавить зевок, – просто понимаете, клуб и все такое... Я неправильно рассчитал свои силы... – я все-таки зевнул. По-моему, в другие разы мне было легче переносить пятницу, может это из-за «Кровавой Мэри» и мартини? Константин, черт его дери...

– Сокольников, – строго сказала Госпожа, – чтобы получить выходной в пятницу, тебе придется усердно поработать. И даже в ночь.

Я подумал, что ей некуда девать денег. Хотя это просто я получу больше, она ведь так и так платит ночным продавцам. Но зевота так меня одолела, что я согласился.

– Две недели ночной смены, и я перенесу твой выходной. Да, и еще, – она повернулась, чтобы идти в свой кабинет, – постарайся поднять процент продаж. Так я, может, дам тебе премию. Только не смей больше являться на работу в таком виде, понял?

– Ага... – сказал я, но мой ответ поглотил очередной зевок.

Две недели ночной смены плюс поднятие процента продаж... М-да уж, ввязался я конкретно. Но от премии я бы не отказался, так что куда деваться, придется поработать так.

О да, я еле как продержался эту смену на ногах. Ну ничего, еще два дня, а потом будет ночная смена. Я смогу спать столько, сколько влезет... От клуба придется отдохнуть – пока там будут рвать чьи-то уши гитары и крики солистов, я буду тихо-мирно работать на себя.

Мне почему-то сразу вспомнился муравей.

И что у муравьев бывают шизоидные припадки.

Скорее бы домой, черт...

Я не помнил, закрыл ли я за собой входную дверь, когда пришел домой. Эта мысль разбудила меня в шесть утра, в эти незаконные шесть утра, когда я еще должен был спать до звонка будильника. Пришлось встать и проверить, и доказать себе, что некоторые привычки работают безотказно.

В магазине все было очень буднично. Утром там действительно можно спать – никто туда и носу не сунет, все либо на работе, либо в школе, либо в кроватях. Но я достаточно выспался и был готов поднимать процент продаж. Хотя, по-моему, покупатели и не подозревали о моем желании.

Хлопок входной двери застал меня за рисованием небольшого плаката «Давайте вместе поднимем процент продаж». Я поднял голову и опять чуть не упал со стула. В магазине был Константин. На футболке у него было написано "I don't like the drugs, but the drugs like me". Я усмехнулся, глядя на эту футболку, и поприветствовал гостя.

– Трудишься, как пчелка? – Константин сразу же прошел ко мне и очень осторожно скользнул мимо стеллажей.

– Как видишь, – я показал ему листок, – не хочешь мне помочь?

– Неее... – он оглянулся назад, – я не хочу пристраститься к какому-нибудь Вивальди или Моцарту, у тебя тут как раз классическая музыка.

Я пожал плечами.

– Что тебе стоит купить что-нибудь из того, что ты слушаешь? Например, Мэнсона?

– Да не... – сегодня он был каким-то вялым, – у меня это есть. Да и денег сегодня нет.

Я подумал, что если он опять что-нибудь уронит, то мне придется самому оплачивать порченный им диск. Очень нежеланные траты.

– Зачем пришел? – я стал приделывать свой плакат к прилавку скотчем.

– Ну, я... – он наблюдал за моими действиями, – ты же сказал вчера, что нужно перенести беседу. А раз ты больше нигде не появляешься, то я решил придти к тебе на работу – тут и поговорим.

– Ты выбрал удачное время, – с ножницами в зубах проговорил я, – утром обычно никого нет. Да и я пока работаю днем.

– Днем? А что, потом будешь в ночь?

Я проклял себя за то, что проболтался.

– Да... – пришлось мне признаться, – работаю на изменение своего выходного. Хозяйка у нас строгая, вот и заставила работать в ночь две недели, да еще и процент продаж поднимать, – я снова бухнулся в кресло за прилавком, – так что на следующей неделе ты меня тут не увидишь в это время.

– O'кей, – ответил он, разглядывая чистые диски и коробочки на них, – тогда я к тебе ночью буду заходить.

«Еще одного извращенца мне не хватало», – с досадой подумал я и попытался его отговорить.

– Да тут нечего делать ночью, припираются всякие стариканы в прокат видео, а больше и ничего...

– Тем лучше, – он оглянулся на меня, и глаза его были хитрыми-хитрыми, – никто не сможет нам помешать.

– В смысле? – я деревянно рассмеялся, – что ты замышляешь?

– Я же все понимаю, – он снова подошел ко мне, – когда вокруг много людей, то и не поговоришь особенно.

– Ну вот сейчас, например, никого нет, – говорил я, прикидывая, не грабитель ли он.

– Есть другие продавцы, – он глазами указал на соседствующий со мной прокат видео, – а когда есть другие люди, ты весь напряжен, и слова из тебя не выдавить.

Я опять ощутил себя жертвой. Чтобы прогнать это ощущение, я опять улыбнулся.

– Что все-таки тебе от меня понадобилось? У меня вроде бы нет бабки-миллионерши или сейфа с алмазами под прилавком. А ты тут такие пируэты описываешь вокруг.

Он засмеялся.

– Да я просто хочу с тобой познакомиться, – как и в клубе, повторил он, – а беседа с глазу на глаз поможет мне достигнуть этой цели. Ведь при других людях ты все равно строишь из себя душку.

Я почувствовал омерзение.

– Слушай, убирайся отсюда по-хорошему, o'кей?

Он помолчал, внимательно ощупывая взглядом мое лицо, и поднял руки, словно сдавался.

– Ладно, ладно, как скажешь. Но учти, если ты будешь пай-мальчиком, то я, может быть, снова куплю у тебя что-нибудь.

Странное чувство, возникшее при его последних словах, не проходило у меня до вечера. В каждом человеке, входящем в мой отдел, теперь мне мерещился именно он, этот сумасшедший с синими волосами. Что ему нужно от меня? Уж точно не знакомство со мной – что-то более конкретное. Может, ему понадобился мой золотой флаер? Или он хочет все-таки меня ограбить и забрать свои деньги? Может, он действительно извращенец и замышляет насчет меня что-то...

Меня передернуло. Чтобы хоть как-то отвлечься, я надел наушники.

Сегодня было много школьников. Пару раз мне пришлось объяснять наглым подросткам, что проигрыватель стоит тут не для развлечения, а для нужного дела. Они грубили и гоготали на весь салон. Но когда наконец ушли, то я облегченно вздохнул.

Не люблю детей. Наверное, у меня это от мамы.

Я сидел и думал, что все-таки в ночную смену не так много людей, и в этом можно найти свои плюсы. Вот хотя бы школьников нет, и бабулек, которые не знают различий между дисками и пластинками, и спрашивают, пойдут ли их любимые диски с Аллой Пугачевой или «Золотым Кольцом» на граммофоне.

До чего же старость иногда бывает глупа...

Но потом моими мыслями снова завладел Константин. Как я ни пытался отвлечься, все равно возвращался к воспоминаниям о наших двух встречах. Вообще-то, по виду он не походит на грабителя. Да и что мешало ему наведаться ко мне раньше, если, по его словам, он видел меня так часто?

Странный человек. И, что самое неприятное, он сможет бывать в моем магазине каждую ночь, если работает только днем. Вот черт, а что, если он действительно безумен? И как-то в один из визитов начнет крушить магазин? Придушит меня и...

Наверное, мне больше не придется ни на чем экономить.

Надо бы обзавестись чем-нибудь защитным. Может, купить биту?

Я представил себя, достающим биту и размахивающим ею. Вот уж смеху-то... Нет, надо что-то другое. Перцовый баллончик? Это уж как-то совсем по-бабски. Нож? Нет, за это и с милицией можно «подружиться».

Выходит, я совершенно перед ним беззащитен. Хвати он меня по голове чем-нибудь тяжелым, я сразу же отключусь, а когда приду в себя, то обнаружу опустошенный магазин. И поздно будет жать на тревожную кнопку.

Таким образом бродили мои, щедро сдобренные переживаниями, мозги всю смену. Я боялся встретить этого чертова Константина даже вне магазина, на одной из тех темных улиц, которые я проходил пешком до своего дома. Все это начинало походить на паранойю. Я очень внимательно осматривал автобус, перед тем как залезть в него; я боялся, что в метро он подойдет сзади и опять скажет что-нибудь омерзительное. Я боялся, что в подъезде он выйдет из-за двери какой-нибудь квартиры и скажет, что теперь самое подходящее время для беседы с глазу на глаз.

Черт побери, даже в своей квартире я боялся, что сейчас он появится из темноты и предложит выпить чего-нибудь крепкого. Я прямо слышал его голос в тишине комнаты: «Давай накатим по одной для развязывания языка».

Благо, во сне я смог скрыться от этой напасти. И когда утром я проснулся, а в окна пробивался болезненный свет солнца, я подумал, что все это глупости. Мы просто встретимся и поговорим, а когда он насытит свое любопытство, то уйдет туда, откуда пришел, и больше никогда не прицепится ко мне. Ну, может, только если в клубе мы перекинемся с ним парой фраз насчет наших жизней и дел и разойдемся по своим делам. Каждый в то, что ему ближе. Я – в музыку, и он – в спиртное и женщин (я был уверен, что это так).

Моя напускная уверенность не была сломлена в воскресенье – в магазине, казалось, была половина Петербурга, но только не этот зловещий знакомый из "Torndyke". И я искренне радовался, и даже предполагал, что он просто так пытался меня напугать, и на самом деле больше никогда сюда не придет.

О, и ему удалось меня напугать, верно, верно.

Я возвращался домой и думал, что все это пустое, что я его не увижу больше никогда – и даже вряд ли в клубе, ведь до этого я его ни разу там не видел. И я был счастлив, что так скоро прогнал демона, и наслаждался мыслями о том, что скоро зарплата, и я смогу купить чего-нибудь вкусного, и непременно, вина – мне хотелось отпраздновать исчезновение этого странного человека из своей жизни.

Но в понедельник все внезапно вернулось. Все началось с неразборчивых и неясных снов, тревожных и пугающих, которые не выходили из моей головы весь день, пока я отсыпался перед ночью. Когда я проснулся, то решил, что проспал, и принялся лихорадочно одеваться.

Будильник зазвенел именно тогда, когда я застегивал ширинку, и я прищемил себе палец. Да и жутко испугался к тому же – я ведь думал, что проспал. Всюду мне мерещилась какая-то тень. Кусок в горло не лез, и я решил взять еду с собой. Когда надевал наушники, оказалось, что за ночь они внезапно оглохли, а это значило, что мне придется покупать новые.

А еще идти по улице в тишине.

Это пугало меня куда больше. За эти три года я настолько привык к сопровождающей меня и заглушающей все музыке в своей голове, что выйти к людям без нее казалось мне очень неудобно и страшно.

я не люблю наркотики, но наркотики любят меня (одна из песен Мэрилин Мэнсона)