Так, разменивая свои дни на разговоры, близость, ссоры, встречи и совместные уик-энды, они дожили до декабря. Завершающая статья Тони вышла и в очередной раз не оставила общественность равнодушной. Он даже встретился с теми активистами, которые хотели бороться за права работниц секс-индустрии. Встречаясь с ними, отвечая на их вопросы, описывая быт и тяготы жизни проституток Невады, Тони не мог не вспоминать двух агентов, которые разговаривали с ним. К счастью, с того времени они о себе не напоминали. Никаких известий из Спаркса тоже не поступало.

В четверг у Нэнси был экзамен. Его выпускной работой был унисекс-комбинезон цвета металлик на сплошной молнии. Для того, чтобы продемонстрировать его крой, идеально подходящий и для женского, и для мужского силуэта, он даже раздобыл двух живых моделей разного пола. Тони пророчил ему оглушительный успех. Нэнси смущался, но слушал с удовольствием.

Тони начал работу над статьей о благотворительных фондах, собиравших средства для лечения детей-инвалидов. После приключений в Неваде он откровенно скучал с этим материалом, пусть полностью признавал его ценность для читателей. Проведя интервью с одним из руководителей местной благотворительной организации, он так устал, что решил вернуться домой пораньше. Нэнси, на его удивление, был дома.

– Сладкий! – Он бросился Тони на шею, торопливо запахивая на себе халат. – Ты так рано, я тебя и не ждала в этот час!..

– Ты уже вернулся? – Тони устало снял пальто. – Как твой экзамен?

– О, все прошло замечательно, я первый вызвался. – Нэнси улыбнулся, но как-то растерянно, с испугом в глазах. Внимание Тони особенно привлекла его белая рука, наискось прикрывающая грудь полой халата. – Комиссия меня очень хвалила, а сколько вопросов задавали, просто уйма!.. Унисекс-одежда – это же хит сезона, я тебе говорил.

Тони нахмурился, инстинктивно оглядев коридор. Прошел в гостиную, затем через нее в ванную. Умыл руки, зашел в спальню под предлогом, чтобы переодеться. Все было на своих местах, никаких признаков чего-то преступного. Тони стал расстегивать рубашку. Оглянулся на Нэнси, привалившегося плечом к дверному косяку.

– Что ты там прячешь? – Помолчав, прямо спросил Тони.

– Ничего. – Нэнси покачал головой, поджав губы, которые были готовы засмеяться.

– Натан?

Нэнси засмеялся в голос, потом откинул халат. Тони увидел на нем легкую летнюю кофточку с голубыми шнурками под воротником. Нахмурился. Эти голубые шнурки. Он где-то их видел.

– Решила немного обновить гардероб. – Легкомысленно сказал Нэнси, отвернувшись и направившись на кухню. – Разогреть тебе ужин, сладкий? Со вчера остались макароны с сыром.

– Да, если нетрудно. – Тони снял рубашку, затем брюки. Сел на кровати, стягивая с ног носки. Голубые шнурки, такие знакомые, как будто откуда-то из детства. В мыслях пронеслись пушистые облака, ярмарка, огромные клубы розовой сахарной ваты. Лето было огромным и нескончаемым. Когда Тони перешел к домашней одежде, его вдруг осенило. Наскоро одевшись, он оказался на кухне.

– Эта кофта... откуда она у тебя? – Спросил он, садясь за стол.

Нэнси повернул к нему голову, улыбаясь. Эта широкая, немного растерянная улыбка, начинала действовать на нервы.

– Натан, кофта. Где ты ее взял?

– Что такое, милый? Тебе не нравится? – Нэнси достал из микроволновки разогревшийся ужин и поставил дымящуюся тарелку напротив Тони. Выложил рядом вилку, нож. Налил в стакан газировки.

– У моей мамы... у нее была похожая кофта. – Тони снова нахмурился, вдруг натолкнувшись в своих воспоминаниях на нечто темное, будто обросшее волосами и мерзостью. – С такими же голубыми шнурками.

Две тени за стеклянной дверью. Взметнувшиеся голубые шнурки. Керамическое пресс-папье, упавшее со стола. У фигурки козла, который венчал пресс-папье, откололась ножка и затерялась в ворсинках мягкого ковра.

– Ну да, Глория одолжила мне эту вещицу. Такая винтажная, ты не находишь?

Тони подавился.

– Одолжила? – Сквозь кашель спросил он. Нэнси соскочил с места, чтобы похлопать его по спине. Тони отогнал его раздраженным движением. – Вы что там, мерили женскую одежду?

Нэнси опустил руки, смотря на него со смесью испуга и непонимания. Потом поджал губы. Микроволновка засигналила, разогрев порцию еды для него. Нэнси достал свою тарелку, потом опустился за стол.

– Натан, ты не ответил на мой вопрос.

Нэнси тоже нахмурился, сердито накручивая на вилку лапшу. Тони сложил руки на столе.

– Глория мне, между прочим, еще и рецепт на снотворное дала. – Нэнси постучал флаконом по столешнице. – Я уже неделю принимаю, а ты даже не заметил!

– Я заметил, и очень рад, что ты, наконец, можешь спать по ночам. – Полузабытые детские воспоминания наслаивались наподобие нефтяных пятен, одно на другое, подбираясь выше и выше к горлу. – Ответь на вопрос: ты мерил женскую одежду в ее присутствии, верно?

Нэнси снова стал накручивать на вилку лапшу. Потом вдруг бросил ее и сложил руки на груди, откинувшись на спинку стула.

– Нет, это ты ответь мне, сладкий. – Заговорил он, сощурив глаза. – Ты мне скажи, разве ты не знал, какой я? Разве с самого начала я тебе не показал, какой я есть? Да ты только и зацепился за меня, потому что я был в женской одежде! – Он достал из кармана халата пачку сигарет. Закурил. – А что теперь? Теперь запрещаешь мне одеваться так, как я захочу. Ни с друзьями, ни на праздники, ни на улицу. Только дома! Везде должен ходить в ужасающих мужских нарядах!

– Натан, не кури дома. Ты же знаешь.

– «Натан, не кури дома», «Натан, одевайся в мужское», «Натан, делай, как я хочу». Слишком много нравоучений, мистер! – Нэнси с грохотом поднялся, уронив стул. Направился к балкону. Хлопнул дверью.

Тони запил еду газировкой, пытаясь справиться с чувством тошноты. Тоже встал, пошел вслед за Нэнси на балкон. Тот курил, негодующе глядя на сплошную лавину дождя, которая толстыми нитями протянулась от неба и до проезжающих внизу крыш автомобилей.

Тон встал рядом. Поначалу тоже смотрел вниз, затем перевел взгляд на дома. Немногие еще вернулись с работы домой. Свет горел только в нескольких окнах напротив.

– Натан, проблема не в том, что ты оделся в женское. – Помолчав, начал разговор Тони. – Я никогда этому не препятствовал. Я просто пытался избавить тебя от лишних проблем. Проблема в том, что ты делал это при моей матери. Ведь она же читала статью, Натан... Она могла догадаться о том, кто ты.

– Ты стыдишься меня, Энтони Боуэлл, признайся, это так? – Нэнси даже на затушил, а сломал остаток сигареты в пепельнице, переполненной окурками. – Тебе стыдно, кем я был и чем зарабатывал.

Тони вздрогнул от этих слов. Перед его глазами качнулись голубые шнурки, и в ушах отдался грохот упавшего на пол пресс-папье. А вместе с ним – позвякивания пряжки на расстегнутом ремне, частые вдохи и выдохи, профиль отца в свете вечернего солнца.

– Глория все знает. – Сказал категорично Нэнси, доставая снова пачку. Увидел, что она пуста, смял ее в руке. – Она все поняла, как только увидела меня. Сразу раскусила, кто я такой.

– Что? – Тони воззрился на него. Все пытался сглотнуть горький комок, подкативший к самому горлу. Пока еще держался.

Нэнси повернулся к нему, уперев руку в бок.

– И, в отличие от тебя, она меня приняла таким, какой я есть. – Выцедил он сквозь зубы. – Ей все равно, понятно? Кем я был, чем я зарабатывал, во что я люблю одеваться. Ей все это неважно, лишь бы мы с тобой были счастливы. А мы разве счастливы, Тони? Мы счастливы?

Тони держал за зубами слишком много эмоций. В какой-то момент мир вокруг колыхнулся, и Тони бросился обратно в квартиру, к туалету. С ужином пришлось расстаться. Но не с воспоминаниями, которые, получив разрядку, наполовину выпали в осадок где-то в глубине души.

– Куда ты? – Успел спросить Тони, когда привел себя в порядок и показался в коридоре. Нэнси накидывал на плечи пальто.

– Сигареты кончились. Спущусь до магазина.

Тони тяжело выдохнул, когда за Нэнси закрылась дверь. Опустился на софу возле двери, все еще с трудом дыша и пытаясь прийти в себя. Старое детское воспоминание. Мерзкое настолько, что все еще вызывало тошноту. То, как он долбился в маму... То, как хватал ее. Топтал, словно скотину. Сжимал в руках ее груди. Облизывал губы. А ей нравилось. Ей нравилось, как с ней обращались...

Он сходил до кухни, чтобы запить горечь, разлившуюся вниз по пищеводу. Потом вернулся в гостиную, еле влача за собой ноги. Снял телефонную трубку. Позвонил матери. Ее голос был таким же, как и всегда, тон не выражал ничего, кроме радости и удивления, что он решил позвонить посреди недели.

– Мам, – когда все мелочи уже были обсуждены, наконец, спросил Тони, – ты правда... правда знаешь, кто такой Натан?

От смеха на другом конце провода он почувствовал, как расслабляются его плечи.

– Конечно, Тони, как этого можно было не понять?

– Но как?.. Как, мам?

Она помолчала. Потом снова рассмеялась.

– Не знаю, наверное, материнское сердце подсказало. Я не сразу поверила своей интуиции, но, когда потом Натан ко мне приходил делать портьеры, я во всем убедилась. Да и он сам не скрывал, когда я спросила.

Тони замолчал. В голове мельтешили какие-то обрубки мыслей, как помехи на канале, который неожиданно потерял связь со спутниковой тарелкой.

– И что... что ты думаешь об этом? – Спросил он, пытаясь отделаться от нового приступа тошноты.

– Тони, милый, – ее тон стал более проникновенным, – если бы Натан был другим, я бы, конечно, не позволила тебе с ним встречаться. С такой-то предысторией!.. Но он выглядит очень славным мальчиком и так влюблен в тебя. И, я уверена, ты тоже от него без ума. Я просто не могу стоять у вас на пути. – Она снова засмеялась.

– Понятно... – Протянул Тони, вдруг ощутив себя самым последним ослом на земле. – Спасибо, мам. Мне важно было это знать.

– Как у вас дела, кстати? Натан сдал экзамены? Все получилось?

– Д-да, сегодня сдал. Все хорошо. Мне... мне пора бежать, мам. Давай, я позвоню, когда будет время, хорошо?

– Конечно, милый! И передавай Натану от меня привет. Портьеры просто чудо! Даже Джеффри оценил.

– Да, спасибо, я передам. Пока.

Тони положил трубку на место. Встал, заходил по коридору. Боже, и прицепился же он к этой кофте!.. Нэнси действительно очень страдает от того, что Тони не позволяет ему быть собой. Ведь тогда в Неваде Тони привлекло, в первую очередь, то, как Нэнси выглядит в женской одежде. А сейчас он даже дома иногда предлагает Нэнси надеть что-то мужское. Устает от мыслей, что любит, все-таки, мужчин, а не женщин, а все эти бюстгальтеры, колготки, юбки, крема и шампуни создают у него впечатление, будто он давно и надолго женат на какой-нибудь недалекой манекенщице.

Тони вышел на балкон, чтобы остудить голову. Нужно будет извиниться, когда Нэнси вернется. Да и что он так долго? Магазин, в котором он покупает себе сигареты, буквально в соседнем доме. Дождь к этому времени уже прекратился, на улице пахло мокрым асфальтом, вычищенным, вымытым воздухом, лужами, которые раскатывали автомобили, проезжая с влажным шумом мимо.

В коридоре снова зазвонил телефон. Тони вернулся, думая, что это звонит мама. Снял трубку.

– Алло, мистер Боуэлл? – Тони с удивлением узнал голос консьержа.

– Да. Что-то случилось?

Мистер Пиквик растерянно помолчал.

– Вам лучше спуститься.

После этих слов в Тони метнулся косой клин перепуганных скворцов. Он бросился вниз, забыв закрыть за собой дверь. Выбежал в холл, не зная, чего ожидать, но предчувствуя беду.

– Боже мой, Натан!..

– Мистер Боуэлл, я не могу уговорить его вызвать скорую.

– Все в порядке, мистер Пиквик. Божечки, какой Вы, все-таки, душка!..

Нэнси кашлял и запрокидывал голову, сидя на низком пуфе возле витых решеток. Половина лица у него была залита кровью из разбитого носа. Он был насквозь мокрым и грязным, словно уличная кошка, побирающаяся по мусорным бакам. Правый рукав пальто был порван.

– Что стряслось?! – Тони упал перед ним на колени, оглядывая бледное лицо и ужасающе красную, багряную кровь. Самое жуткое сочетание цветов из всех, что он видел в своей жизни.

– Ничего страшного, сладкий. – Нэнси махнул рукой. Под ногтями сбилась грязь. – Какая-то шпана меня ограбила. Совсем еще мальчишки. Я словно оказался в Бирмингеме!.. – Он засмеялся было, но потом закашлялся.

Консьерж принес ему еще салфеток. Нэнси скрутил их в жгутики и сунул себе в обе ноздри. Тони увидел, как стремительно краснеет и отекает левый глаз Нэнси, как опухла нижняя губа. Нэнси был словно прекрасным полотном, брошенным жестокой рукой в самое пекло. Вздувались пузыри, лопался красочный слой, обугливались и сжимались в черные клочья остатки холста.

– Ты можешь идти? – Тони закинул его руку к себе на плечо. Помог встать. – Голова не кружится? Куда тебя били? Нужно вызвать скорую и полицию.

– Сладкий, ничего не нужно. – Нэнси улыбался, глядя себе под ноги. Потом снова закинул голову, чувствуя, как быстро намокают жгуты из салфеток в носу от крови. – Простите, мистер Пиквик, что испортила Вам вечер!.. И спасибо!

Консьерж ничего не ответил, с беспокойством глядя им в спины. Потом перевел взгляд на пуфик, где сидел до этого Нэнси. Увидел жирные капли крови, словно раздавленные ягоды. Набрал номер уборки. Тони и Нэнси вошли в раскрывшиеся двери лифта.