⚜ Амис⚜

***

- Сеттон, ты дома? Открой?! - Аррек громко постучал в дверь, выпуская изо рта клубы пара, которые быстро развеивались в морозном воздухе подъезда.

Но ответом ему была звенящая тишина.

В такой зверский холод никто носа из дома не высовывал. Даже собака, которую держали соседи в квартире напротив, лишь лениво тявкнула в ответ на шум и умолкла.

- Сеттон, я тут уже коркой льда покрылся.

И снова требовательный стук, который так и остался без ответа.

Парень выругался сквозь зубы и зло дернул ручку, надеясь хоть таким образом привлечь к себе внимание Амиса. Дверь, с тихим скрипом, приоткрылась.

Недолго думая, Аррек толкнул ее и ввалился в квартиру, и тут же снова разразился гневной тирадой:

- Придурок, ты что творишь?!

Окно в гостиную было распахнуто настежь. В комнате горел тусклый свет стоящей на полу настольной лампы. Там же валялись какие-то тетради и записи, которые парень читал и перечитывал уже четвертый день подряд.

- Ты ел хоть что-нибудь? - Аррек подошел к окну, захлопнул его и включил обогреватель. В комнате было едва ли теплее, чем на улице.

Рядом с Амисом, который так же сидел на полу с покрасневшим от холода носом и припухшими глазами, лежал заплесневелый сэндвич и стоял наполовину выпитый чай.

- Сеттон, твою мать!

- Не понимаю... - осипший голос слился с шелестом переворачиваемых станиц.

Строчки рябили в глазах Амиса, буквы расплывались, превращаясь в какие-то малопонятные кляксы, а сам текст уже был вызубрен до последней запятой.

Ничего нового, но и понимания никакого.

- Да, что ты, мать твою, тут увидел, гребаный ты садист! - голос Амиса сорвался на крик, и тетради, взмахнув страницами как испуганные птицы, взлетели в воздух. - Что ты тут увидел?!

Слезы покатились по лицу парня, обжигая холодную кожу. Соленая влага, попадая в растертые ладонями ранки, болезненно щипала щеки, но парень уже почти этого не замечал.

- Может быть и ничего... - ответил за друга Аррек и сел в кресло напротив Амиса, с сочувствием глядя на него. - Сеттон, ты не думал?..

- Заткнись...

- Но...

- Не хочу слушать! - Амис закрыл уши руками, как ребенок, которого заставляли внимать наставлениям старших, и прикрыл глаза.

- Нельзя отвергать эту версию! - чуть ли не по слогам с тихим отчаянием в голосе проговорил Аррек. - Послушай же...

- Да что тут слушать?! - Амис вскочил на ноги, но тут же рухнул обратно, скривившись от боли.

Мышцы затекли, и теперь он почти не чувствовал своих ног. Впрочем, чувствительность медленно возвращалась, пронизывая нервные окончания колючими иглами.

- Думаешь, я не принял эту версию во внимание? Думаешь, я не... - Сердце предательски дрогнуло в груди, сжимаясь от страха и тоски. - Его бы уже нашли, - подгребая к себе разбросанные тетради, проговорил Амис. - Мертвого или покалеченного, но его бы уже нашли. Ты не понимаешь. Он сам. Я уверен в этом.

- С чего ты взял вообще? Я не хочу сказать, что это единственно возможный вариант, но это же Гердер. Шел по улице. Гопники остановили ради пары баксов. Это плохой район, всякое могло случиться.

- Ты хоть слышишь себя? - Амис раздраженно тряхнул головой и уставился на Аррека как на умалишенного. - Хотя одно ты, верно, подметил: это же Гердер! Вот они - ключевые слова. Это Гердер, что б его! Он задницу любому гопнику на британский флаг порвет. И если бы его за это убили, то полиция нашла бы несколько трупов. Кого-то он обязательно прихватил бы с собой.

Амис сделал успокаивающий вдох и вновь открыл одну из тетрадей.

- Каждый день находят трупы. В канавах, под мостами, в закоулках, да где угодно. Но его нет. Нет, понимаешь ты это?! Он просто сбежал, трусливый ушлепок.

- От чего? - удивился Аррек.

- Вот это я и пытаюсь узнать.

Амис уставился на тетрадный лист, но вряд ли видел его. Перед глазами стояли совсем иные картины.

Как же он извелся за последние дни. Как сильно устал. Поначалу думал, с ума сойдет от тревоги и ужаса. Эти бесконечные посещения моргов и больниц, бесконечные трупы молодых парней, хоть немного похожих по описанию на Ирмана. И каждый раз, перед тем, как откинуть покрывало, скрывающее лицо, маленькая смерть. Конец света в секундах отчаяния. И облегченный выдох. И благодарность тому неизвестному, мертвому, за то, что оказался не им. И вновь часы ожиданий. Бессонные ночи, непрекращающиеся истерики. И бесконечные звонки куда только можно, пока не позвонил к Гердеру на работу и не услышал, что тот заранее взял бессрочный отпуск.

Ублюдок!

- Тут не хватает одой тетради. Я везде искал, но ее нет. Блядство!

- Ты помнишь, что записывал в ней? - спросил Аррек, так же начиная бездумно шарить в тетрадках.

Зачем Гердеру было брать отпуск? Куда отправился этот засранец? И почему ничего никому не сказал?

- Нет. - Амис покачал головой и глубоко вздохнул. - Этим записям уже больше десяти лет. Я конечно крут, но не сверхчеловек. Я не понимаю... совсем не понимаю его... почему? Почему ушел? Почему ничего не сказал?..

И вновь шуршание листов заглушает гулкое биение сердца. Надо найти. Надо понять. Хотя бы понять.

- Я ублюдок, Джосс. Порой... я хочу, чтобы он... умер... - Амис скривился, словно выпил кислоты. – Лишь для того, чтобы больше не мучиться неизвестностью. Это ужасно, я знаю, но... я так устал...

- Тебе нужно отдохнуть.

Аррек откинулся на спинку кресла и запустил пальцы в волосы, думая о том, что: не связано ли исчезновение Ирмана с его странным поведением в последнее время? И знает ли Амис вообще об этом поведении?

- Слушай, а ты не замечал за ним какие-нибудь странности? Я знаю, что Гердер и так странный на всю голову, но... не было ли чего-то из ряда вон?

Амис резко поднял голову, отрываясь от записей, которые и так прекрасно знал, и уставился на Джосса.

- О чем ты? - с подозрением спросил он. - Ты знаешь что-то? Он как-то странно себя вел с тобой? Говорил о чем-то?

- Да о чем он мог говорить? Все больше я... - Аррек запнулся, не зная как лучше подобрать слова. - Он как будто терял ощущение времени. Мог рассказывать что-то, а потом продолжить разговор часа через полтора, словно мы только что говорили об этом. Однажды не узнал меня, но потом вспомнил. Это все... но, в колледже ничего подобного я за ним не замечал. Хотя, там мы не жили в одной комнате.

- Не узнал? - глаза Амиса стали шире.

Не узнал Аррека? Да как такое вообще возможно? И эти разговоры... прерванные... Что-то крутилось в голове, словно, щелкнув, какой-то рычаг запустил работу странного механизма.

- Рассказывай, - почти приказал парень, доставая из вороха бумаг одну из тетрадей и быстро пролистывая ее. - Все рассказывай. Как себя вел, когда не узнал? Что говорил? Как выглядел, когда обрывал и продолжал разговор? Все до последнего момента.

- Не думаю, что в этом дело... - почему-то замявшись, проговорил Аррек, но Сеттон прожег его таким взглядом, что пришлось наконец-то выдавить из себя все, что от него требовали.

Амис слушал внимательно. Ловил каждое слово, злился, порой в его глазах вспыхивало отчаяние, порой - лицо искажалось непонятной гримасой то ли злости, то ли презрения.

- Все? - спросил он, когда Аррек закончил.

Парень кивнул виновато, и Сеттон принялся листать тетрадь, что-то приговаривая себе под нос.

Раздался телефонный звонок. Аррек вздрогнул, но с места не сдвинулся. Все смотрел на сияющий гаджет, на дисплее которого большими буквами высветилось: «Отец».

- Сеттон, тебе звонят, - сказал он, когда Амис вообще никак не отреагировал на свой телефон.

Аррек еще пару раз позвал парня, а потом просто ответил. Представился. Выслушал взволнованную речь доктора Сеттона-старшего. И пнул Амиса по кроссовку. Тот вскинул на Аррека безумный злющий взгляд и нахмурился, заметив, как тот побледнел.

- Его нашли... - сипло сказал парень и протянул Сеттону телефон.

Хотел было еще что-то добавить, но Амис выхватил мобильный и вскочил с пола, чтобы отойти к окну.

- Я слушаю...

- Ирман в психиатрической клинике в Массачусетсе. - Раздался бесцветный голос Грегори. - Мне позвонили только что. Он сам туда обратился. Потребовал сделать ему шоковую терапию. Сейчас он в коме... прошло уже двадцать четыре часа, ты же понимаешь, что это значит?

Все еще зажатые в руке листы вдруг посыпались на пол, выскользнув из ослабевших пальцев парня.

В голове зашумело, а сердце заколотилось в груди так, что стало больно дышать.

Знал ли он, что это значило? Знал ли?

Конечно, знал, и это знание душило и убивало скулящую от ужаса надежду.

- Амис, ты слышишь? - в голосе отца звучит тревога, но ответить нет сил.

Ком в горле становится больше. Ядовитые шипы раздирают глотку, не позволяя вымолвить и слова. Рвут в клочья плоть, заставляя захлебываться отчаянием и ужасом.

- Амис, ответь!

Телефон падает из рук. Лицо горит. И не помогает даже холодное стекло, к которому парень прижался лбом.

Двадцать четыре часа...

Миг, обратившийся в вечность.

Зачем ты так, Гердер? Зачем?

От звона разбившегося стекла звенит в ушах. Лоб болит от соприкосновения с окном. Струйка крови мешается со слезами. Но разве это важно? Разве важно все это, когда он... больше не вернется...

- Сеттон, придурок!

Аррек трясет его за плечи. Ругается. Психует. Смотрит с ужасом то на лоб Амиса, то на разбитое окно. И на бледном лице, пятном проступающем через марево слез, так отчетливо видно веснушки... яркие, рыжие брызги солнца... солнца, которое для Ирмана больше не взойдет.

- Сеттон... это еще не конец света, слышишь? - Аррек оттащил парня от окна, поражаясь тому, как горе в один краткий миг меняет людей, накидывая с десяток лет, укрывая душу черным саваном траура и посыпая волосы белым инеем.

Нет, Сеттон не поседел, но побледнел так, что даже темные пряди поблекли. На ресницах его взбухли слезы и снова покатились по щекам. Но парень не издал ни звука. Просто стоял, глядя в одну точку, и порывисто дышал, словно ему не хватает кислорода.

- Из комы выходят... это не смерть, слышишь? Это еще не конец.

Амис вонзился в лицо парня взглядом, словно хотел выжечь его.

- Не через сутки после шоковой терапии, - обреченно сказал он и сделал глубокий вдох. - Не через сутки... если бы это был кто-то другой, тогда может быть. Но... ты же знаешь... ты же все понимаешь... - обреченно выдохнул он и медленно осел на пол.

Холодный воздух, залетая в окно, трепал его волосы. Впивался в кожу, поглаживая по щекам своей ледяной ладонью.

- Надо ехать. Я должен... хотя бы узнать, зачем он это сделал.

- Поехать с тобой? - спросил Аррек, и Амис отрицательно покачал головой. - Давай, хоть, в аэропорт отвезу.

Короткий кивок-согласие. Как марионетка... как сломанная кукла, оставшаяся без своего кукловода.

***

Частная клиника, название которой Амис даже не рассмотрел, встретила его светлой приемной и улыбчивыми медсестрами. Вот только Амис всего этого не замечал. День близился к своему завершению. Солнце уже висело над горизонтом, окрасив небо в вечернее золото, и почему-то именно эта картина отпечаталась в памяти лучше всего. Он видел ее, когда к нему вышел доктор, отправивший Ирмана на «пыточный» стол. Он всматривался в тонкие нити угасающего светила, когда шел по коридору к палате. Он цеплялся за ледяные лучи, как за спасательный канат, когда входил в чужую, кажущуюся склепом комнату. И когда увидел того, кого так долго искал, солнце закатилось, лишив его последней надежды.

- Оставлю вас. - Эхом донеслось до сознания Амиса, и парень кивнул, делая несмелый шаг в сторону больничной койки, на которой лежал Ирман.

И вроде бы ничего страшного. Кажется, что просто спит. Всего лишь отдыхает после тяжелого дня, вымотавшего и забравшего силы.

Ноги Амиса становятся ватными. Словно онемели вдруг от волнения. Шаги даются с трудом, но он все же идет вперед. Идет лишь для того, чтобы рухнуть обессиленно рядом с койкой и, уткнувшись лбом в холодную руку с подключенными к ней датчиками, спросить, срываясь на всхлип:

- Зачем, Гердер? Зачем? Что ты хотел доказать? Кому? - Амис приподнял голову и, сжав в своей руке прохладные пальцы Ирмана, прошептал: - Просыпайся, придурок. Хватит уже, слышишь? Хватит... Просыпайся...

***

Мерное поскуливание приборов не усыпляет. Монотонно плетущиеся по черному экрану полоски весенней зелени не в состоянии погрузить воспаленный разум в сон. Глаза пекут, во рту пересохло, но отойти от кровати нет сил. Закрыть глаза так же нет сил. Страх пульсирует в висках. Вдруг сейчас он отойдет или задремлет ненадолго, и все это исчезнет. Все канет в небытие, окончательно забрав у него единственный смысл существования.

А к рассвету приходит злость. Распахивает двери души, врываясь в темные закоулки промозглым ветром, сметает все на своем пути, заставляя проглотить раскрошенное стекло мольбы, которую он не прекращал произносить всю ночь. И лопаются мыльные пузыри призрачной надежды. Вскипает ярость, порождая ураган ненависти и неутолимой боли.

- Ненавижу тебя! Ненавижу, проклятый эгоист!

Слова рвутся из горла звериным воем. Падают камнями на пол, разбиваясь в прах иллюзий и мечтаний. И осознание потери рвет разум на части.

В сердцах Амис пнул прикроватную тумбочку. Скрипнула фанера. Что-то щелкнуло, грохнуло, и в приоткрывшуюся дверцу высунулась слетевшая с крепежей полочка. Зашелестели листы, и Амис, вдруг, увидел то, что искал последние несколько дней. Потрепанная тетрадка. Замусоленная, истертая чуть ли не до дыр. А в ней блокнот. Пухлый, с торчащими из него закладками.

Наклониться, сжать в руках это скудное богатство и уйти. Просто уйти, прижимая к себе то, что еще хранило тепло любимого человека. Бережно поглаживая листы, в которых, как он надеялся, остался тот Ирман, которого он утратил.

Переставлять ноги трудно. Они как протезы, не слушаются, подгибаются, заставляя прижиматься к выкрашенной в тошнотворный персиковый цвет стене, но все же несут вперед.

А за широкой стеклянной дверью новый день. Там светит солнце. Яркое, сияющее, наполняющее мир жизнью, которая уже утратила для Амиса свою ценность.

- Простите, вам плохо? - чей-то голос пробивается к сознанию. Взволнованный, немного даже испуганный. Но ответить на вопрос нет сил. - Присядьте. - Теплые руки, морщинистые и совсем небольшие, заботливо тянут его куда-то в сторону. Подталкивают к глубокому мягкому креслу, усаживают настойчиво и бережно. - Я принесу вам воды.

А в ответ лишь кивок. Безжизненный. Безразличный.

И вновь взгляд упирается в тетрадь. Как странно помнить обложку и совершенно не помнить, что за тайна хранится на этих пожелтевших от времени листах. Что за секрет, так внезапно сломавший жизнь, прячется за этой рябой оболочкой.

Хотя, впрочем...

Пальцы скользнули по блокноту. Провели по краям листов, оставивших кровавые отметины на подушечках, и распахнули то, что стало хранилищем беспокойной души.

Первое, что попалось на глаза, это куча сумбурных обрывочных фраз, как будто заметки умалишенного, потерявшегося на крайнем севере и обморозившего пальцы.

Почерк был беглым, торопливым, неразборчивым... местами встречались мазки от потекшей ручки, пятна от чая, какие-то даты.

После, записи стали более ровными. Словно паникующий разум взял эмоции под контроль и начал пользоваться логическими заключениями.

«Просыпаюсь в неожиданных местах...

Не помню, как заваривал себе чай...

... чашка остыла... чашка горячая... чашка средней температуры... поставил чашку в холодильник... нашел чашку на подоконнике... разлил чай на книги, но нигде нет пятен, кроме страниц... перевернул чашку, когда вставал в постели, потому что оставил ее на полу...»

И так много-много страниц, обозначенных датами после окончания колледжа и до того, как Ирман заявился на первый прием к Амису. Как будто проклятая чашка в тот период времени была сосредоточением всех мыслей парня.

Словно какой-то чай вдруг оказался единственным смыслом в утратившей свои краски жизни.

- Долбаный ты чаефил, - пробормотал Амис, чувствуя, как слезы вновь катятся по щекам.

Одиночество... все эти чашки и чаи были пропитаны таким одиночеством, что внутри все холодело. Словно только в них и был весь смысл жизни. Словно воспаленный разум искал хоть что-то, за что можно было бы зацепиться, чтобы окончательно не свихнуться и не потерять себя в круговороте одинаковых дней.

Дальше шли сумбурные заметки о том, как Ирман пытался попасть на прием к своему новому доктору. Сбивчивые, разбросанные, перечеркнутые и наведенные вновь. Будто сомневался. Будто боролся с чем-то. И все же наполненные какой-то тоскливой нежностью, смешанной с одержимостью.

И как вспомнил все в один краткий миг, словно его кто по голове приложил.

«Мир разорвался на две части. Одна жизнь здесь... знакомая, привычная, однообразная. Другая - в далеком прошлом в стенах клиники. И Сеттон... в каждой из них...

Я должен его вернуть».

И вновь ничего незначащие записи. Скудные заметки о работе. О новой для себя жизни. И о чашке с чаем, к которой в этих странных перемещениях присоединился еще и Джосс.

И долгие описания воспоминаний из детства, которые перемежались с подробными рассказами о том, как маленькие Ирман и Амис проводили свое время.

Амис и подумать не мог, что Ирман помнит все в таких подробностях. Что помнит все настолько отчетливо. До каждого слова, до мельчайшего звука и запаха.

А после пометка:

«Если память подведет: Я должен его вернуть!!!»

За которой следовала требовательная запись большими красными буквами:

«НАЙДИ ЕЁ!»

Дыхание Амиса перехватило. Пальцы так сильно сжались на листах, что даже побелели костяшки. Перед глазами поплыло, но буквы все еще выделялись среди растекшейся картины мира.

Снова ворох воспоминаний. Уже из колледжа.

«ТУПИЦА! ОБРАТИ НА МЕНЯ ВНИМАНИЕ! НАЙДИ ЕЁ!!!»

Воспоминания о психотерапии у Амиса в качестве нового доктора. Поцелуй... секс... подробнейшее описание каждого чувства, каждой эмоции... и между строк:

«БЛЯТЬ, ДА ПОСМОТРИ СЮДА! ТЫ ПОТЕРЯЕШЬ ЕГО! ТЫ ПОТЕРЯЕШЬ ВСЁ, КРЕТИН!!! ОН НУЖЕН НАМ ОБОИМ!!! ЕСЛИ ОН УЙДЕТ, Я ВЫБРОШУ ЭТО СРАНОЕ ТЕЛО ИЗ ОКНА!!!»

«Я не узнал Джосса. Когда он вошел, мне захотелось его убить».

«НУ, ЗАЕБИСЬ, ТЕПЕРЬ. МОИ ПОЗДРАВЛЕНИЯ. ЕГО ТОЖЕ УБЬЕШЬ? НАЙДИ ЕЁ, ДЕБИЛ!!!»

«Зитрис нашел меня спящим в луже. Притащил домой. Он следит за мной. Думает, я не понимаю, что происходит».

«ТАК И ЕСТЬ...»

«Я не могу искать, когда за мной следят. Но что я должен найти? Голова болит, как только начинаю об этом думать...

...Какой сегодня день? Четверг? Но вчера ведь была суббота... Наверное, все дело в простуде...

...Мой мир медленно погружается в туман. Нужно оставить Амиса у себя, пока мы еще можем быть вместе. Нельзя терять ни минуты...

...Осталось так мало времени. Жаль, я не успею сказать всего... «

Сердце Амиса грохочет в груди. Отбивает неистовый ритм. Кожа влажная, липкая от покрывшего ее холодного пота. Тошнит. И голова кругом от мыслей, от отчаяния, змеями забравшегося под кожу.

Глаза лихорадочно скользят по странице, но почерк не разобрать. Рука слишком дрожала во время этих записей. А следующие две заставили Амиса взвыть в голос.

«После терапии позвонить доктору Уэйну, кто бы он ни был, это его номер. Слушать все, что скажет этот человек. Вернуться к Амису, пойти по этому адресу. Его образ как мираж, уже почти растворился во мгле. Лишь голос остался и тепло его тела. Если и буду о чем-то сожалеть, так это о том, что снова его потерял...»

Тут ручка скользнула вниз, рисуя кривую линию почти на весь листок. А на ней гигантские буквы:

«СЕТТОН, Я БЫЛ КОЗЛОМ, А ОН... ЭТОТ КРЕТИН ЦЕНИЛ ТЕБЯ БОЛЬШЕ СВОЕГО РАССУДКА. ДУМАЮ, СЕЙЧАС ТЫ БЕСИШЬСЯ ОТ БЕССИЛИЯ, НЕ ПОНИМАЯ, ПОЧЕМУ ЖЕ МЫ С ТОБОЙ ТАК ПОСТУПИЛИ. У МЕНЯ НЕТ ОТВЕТА НА ТВОИ ВОПРОСЫ. МОЯ ЗАДАЧА УБЕРЕЧЬ ЭТОГО ДЕБИЛОИДА ОТ БЕДЫ, НО ОН МЕНЯ НЕ СЛУШАЕТ. ЕСЛИ ТЫ ЧИТАЕШЬ ЭТО, ЗНАЧИТ У МЕНЯ ВСЕ ПОЛУЧИЛОСЬ, НО ЧТО-ТО ПОШЛО НЕ ТАК. ПРОСТИ, ЧТО ОТНЯЛ ЕГО У ТЕБЯ. ТЫ ЭТОГО НЕ ЗАСЛУЖИЛ. НО ЕСЛИ БЫ Я НЕ ВМЕШАЛСЯ, ОН ВСЕ РАВНО ЗАБЫЛ БЫ ТЕБЯ, ТЕПЕРЬ УЖЕ НАВСЕГДА...»

А дальше пустые страницы.

Пустая жизнь.

Бессмысленное существование. И осознание того, что на этот раз его стерли не только из памяти, но и из жизни.